такого боя.
─ Хватит ли у тебя огневого припасу, Михаил Яковлевич, чтобы разбить такие стены?─ обратился Воротынский к боярину.
─ Кабы поставить тяжелые туры выше стены, да видеть цель пользы было бы больше,─ согласился боярин.
Такую башню вскоре построил дьяк Иван Выродков. В шесть саженей высотой ее придвинули к самым Царским воротам, поместили на нее несколько больших и средних пушек, приготовились разить врага напрямую. Вставшее утро изумило казанцев: они увидели выше стен своих чудище, которое возвестило о себе пушечным дробом и метким огнем искусных стрелков из пищалей. Залпы следовали друг за другом сильно смущая защитников крепости, многих разя наповал. Тогда они стали копать на широких стенах ямы и укрываться под косыми срубами – тарасами, устраивать иные землянки и оттуда вести защитный огонь.
Князь Воротынский настойчиво продвигался с турами к Арской башне и достиг самого рва. Теперь его воинов отделял от стен только огромный ров. Предстояло наладить через него мосты. Утомленные воины столь тяжелой работой приступили к обеду. Воспользовавшись затишьем, казаны неожиданно опустили на ров мосты и через Арские ворота большими силами напали на защитников туров. Те, сопротивляясь, стали отходить, но Воротынский успел подтянуть главные силы полка и ударил по татарам. Завязалась кровопролитная сеча, в которой участвовал сам князь, воодушевляя своих ратников криками: «Постоим за веру и отечество, братья, за наших отцов!» На помощь князю спешили другие воеводы и все знатнейшие чиновники, кто находился рядом. В сече ранеными пали воевода Морозов и князь Юрий Кашин, сам Воротынский получил удар саблей в лицо, но все же отбил нападение татарина, поразил его и продолжал руководить боем. Доспехи его к концу схватки были иссечены и помяты. Тут подоспели муромцы, дети боярские* стародавние племенем и доблестью, натиск русичей усилился. Часть нукеров была сброшена в ров, часть отступила через мосты, которые были тут же подняты. Но спасительные ворота не могли сразу пропустить толпу отступающих, там сделалась давка, а залпы стрельцов довершили разгром вырвавшейся вражьей стаи.
Государь видел сечу собственными глазами и изъявил особую милость князю Михаилу Воротынскому, а также витязям муромским.
─ Здесь у Арских ворот, государь, надо подорвать стену и вести полки на приступ.
Настойчивость и умение, с какой вел осаду царский слуга, убедила Иоанна в том, что именно у Арских ворот надобно разрушить взрывом стену и тогда князь обеспечит успех осады. Немец размысл * осмотрел место и по его указу стали тайно вести подкоп. Три дня и три ночи рыли ход под стену, и вот 30 сентября стена вместе с тарасами взлетела на воздух. Казанцы уже испытывали страх перед такими взрывами. Первый прогремел раньше, когда был обнаружен подземный ход с родником, откуда осажденные брали воду. В тот раз татары быстро изгнали прорвавшихся русских ратников и тут же надежно закрыли пролом крепкими щитами. Второй взрыв был более мощный, казанцы оцепенели на несколько минут, а русские быстро сумели продвинуть свои туры к Арским, Алатыковским и Тюменьским воротам. Рать Воротынского бросилась на приступ, но встретила отчаянное сопротивление защитников крепости. Битва кипела всюду, наиболее ожесточенная в проломе, на стенах и в самой Арской башне. Разя растерявшегося неприятеля огнем, большой полк прорвался в город и стал разливаться по улицам.
Воротынский почувствовал решающую минуту в сражении и просил государя вести на приступ все полки. Но Иоанн усомнился в успехе из-за неполной готовности остальных полков к штурму и повелел оставить улицы города, чем крайне изумил воеводу. Но Воротынский знал, что в войске с самого начала осады укрепилась строгая исполнительская дисциплина и любой приказ государя исполнялся. Войско повиновалось неохотно. Ратники не хотели бросать под ноги успех приступа и по приказу Воротынского заняли Арскую башню, остальное войско ушло, сжигая за собой мосты. Смельчаки укрепили башню турами и рядами из твердых щитов, сказав воеводам: «Мы будем держать башню до последнего дыхания, ждем вас назад».
Смельчакам предстояло продержаться двое суток, ибо Иоанн видел, что войско рвется вперед и объявил, чтобы оно готовилось испить общую чащу. Но выступать не торопился, ждал своего часа. Государь опасался, что столь упорное сопротивление татар не даст развить успех общего приступа через одну Арскую башню, решил еще в двух местах сделать подкопы, взорвать стены и тарасы вместе с их защитниками. На этот раз он вновь распределил полки за воеводами, указал в какой пролом кому идти. Рать князя Воротынского вместе с окольничим Алексеем Басмановым должна ударить в будущий пролом от Булака и Поганого озера, причем сам Иоанн решил держать эту атаку под своим пристальным оком и в случае необходимости оказывать помощь воеводе подкреплением из своего полка. Князья Хилков, Троекуров, Курбский, Шереметев, Плещеев направлены на другие ворота и готовящийся пролом. Приказано было изготовиться полкам к двум часа ночи второго октября и ждать взрывов. Воеводы тотчас отправились к своим полкам, готовить их к общему приступу, сам же государь удалился в церковь со своим духовным отцом молиться. Но не успел он провести и часа в душеспасительной беседе, как князь Воротынский через вестника сообщил о тревожном событии:
─Государь, ─ доносил вестник,─ подкопы закончены, в них уложено 48 бочек зелья, но казанцы узрели сие дело наше, готовятся напасть, и князь Воротынский просит без промедления взрывать подкопы.
Государь был одет в военные доспехи, встревожился и велел немедля приступать полкам к делу, а сам продолжил богослужение. Едва дьякон окончил чтение Евангелие и произнес: «И будет едино стадо и един пастырь», как земля вздрогнула, раздался раскат мощного взрыва. Иоанн вышел наружу и увидел над Казанью клубы дыма и пыли. К небесам летели бревна стен, обломки тарас и тела защитников крепости. Царь едва вымолвил слова: «Покорити под нозе его всякого врага и супостата», как вновь содрогнулась земля и более мощный врыв в другом месте разметал стену, уничтожая десятки татарских воинов.
Не успела осесть пыль от первого взрыва, князь Воротынский воскликнув: «С нами Бог!» повел свой полк в пролом. Его атаку поддержали со стороны Арской башни, и когда раздался второй взрыв, ратники полка уже проникли на улицы города, где завязалась отчаянная сеча со стойкими и мужественными защитниками, решивших умереть, но не идти под руку царя Ивана.
Вскоре новый вестник доносил государю от имени князя Воротынского, что полки теснят врага на улицах. Иоанн закончив молебен, вышел из церкви, сел на коня и поскакал к городу. Он увидел, что его знамена развеваются на стенах крепости. Присутствие царя придало уверенности войскам, они со всех сторон стали теснить врага к центру города. Великий князь чутко следил за битвой и сразу же откликнулся на призыв Воротынского о вводе в дело царского резерва. Государь велел полку спешиться и поспешать на помощь. Сверкая доспехами, свежие силы устремились в гущу сечи, тесня противника. Иоанн ждал последней вести, и она пришла вновь от князя Воротынского:
─Государь, Казань в твоих руках. В сече погиб главный мулла, царь Едигер и несколько его вельмож схвачены. Они просят твоей милости.
Иоанн воззвал к Богу, благодарил его. Еще продолжались схватки с остатками татар за стенами крепости, а государь велел служить молебен под своим знаменем…
Вспоминая битву за Казань, Михаил Воротынский не нашел изъянов в руководстве армией. Твердое единоначалие, строгое выполнение всех приказов государя, вера в своих воевод, исполнение их советов позволили разгромить опасного и сильного врага. Далеко двинулись вперед управление страной, ратное искусство со времен битвы на Калке, когда три князя Мстиславича с сильными ратями возгордясь каждый собою, никому не отдали единоначалие и были разбиты поодиночке на глазах друг у друга чингисхановскими воеводами. Князь, зная историю своей родины, был противником междоусобицы, и всегда поддерживал это единоначалие, как в ратных делах, так и в управлении государством. Его твердая позиция пришлась Иоанну по душе, потому не случайно приблизил к себе, посадил в ближнюю думу, чтобы в повседневных вопросах опираться на его советы и выносить зрелые решения. Почти все прошедшие годы после Казани, Иоанн направлял Воротынского воеводой то в Тулу, то в Серпухов, то в родной Одоев для обороны южных рубежей, для строительства засек на берегах Оки. И всегда верный слуга был исполнительным и на высоте своего положения.
4.
Кирилло-Белозерский монастырь встречал опального князя с семьей мелким холодным дождем. Низкие октябрьские тучи нависали над тайгой, казалось, цеплялись за маковки Успенского собора, почти беспрестанный холодный мукосей вносил в души ссыльных смятение за нерадушный прием прогневавшихся святых на деяния князя-воеводы. Длинные высокие монастырские стены с квадратными башнями по углам были мрачны и молчаливы, как человек собирающийся исполнить неприятную для него обязанность – заточить славных людей в холодные темницы. Под западной стеной монастыря плескалось холодное, но богатое рыбой широкое озеро. Оно было спокойно и величаво в безветрии. Виднелись многочисленные лодки и баркасы с мачтами для паруса.
Еще не доезжая до ворот, путники обнаружили, что дождь прекратился, ободряя души гонимых в ссылку, видя в том милость Божью и благостное предзнаменование. Князь и княгиня усердно молились и к удивлению своему, когда ворота распахнулись, увидели встречающего их архиепископа.
«Знать не случайно сие,─ подумалось князю,─ не будем тайно удушены в темнице, а жить и здравствовать с семьей в доме. Сам настоятель встречает невольных гостей не иначе, как с позволения царского».
─ Князь, ты счастливец,─ воскликнул пристав Яков Старый, сопровождавший семью Воротынского вместе с дюжиной стрельцов,─ дождь прекратился в твою честь. Сам игумен тебя встречает. Он отведет в хоромы.
Князь не ответил, только молча перекрестился и ступил твердой ногой на монастырскую землю, обнажил голову, приложился к пасторской руке. Тот благословил князя и княгиню, сына и дочь на долгие лета.
─ Как доехали, сыне, утомились, вижу, не взял ли озноб кого за дальнюю дорогу в непогоду?
─Милостью Божьей питаемся, усердно молились за благополучие, и Господь не обошел нас, сохранил.
─ Слава нашему Спасителю! На долгие ли годы к нам, князь, мне не ведомо, но жить семья будет в добротном доме, а челядь в избе напротив. Таково повеление государя нашего,─ сказал игумен и показал в глубине стоящий высокий дом, с почерневшими от времени стенами.─ Проезжайте за мной, князь.
Игумен повернулся и неспешным шагом направился по песчаной дорожке, вдоль слякотной дороги, ведущей к дому. Где-то за домом раздавался перестук топоров, то работные люди поднимали стены будущих больничных палат. Тут же вдоль дороги стояли рубленые из кругляка добротные амбары с ворохами
