пещеру другой камень ударил меня, и я повалился головой в проход. Кто-то тут же наступил на меня, и я с трудом отполз в сторону, не в силах подняться.
Снаружи пахнуло сильным жаром. Кто-то поджег все дрова перед пещерой. Пока они горят, никто не сможет войти.
Наконец я встал на лапы. Голова ныла от удара, а левая кисть была разбита. Перед глазами все медленно плыло в сторону. Пошатываясь, я пошел вглубь, на ходу кое-как подхватив на левый локоть свой рюкзак.
Кроме меня никого уже не было. Где-то впереди слабо отсвечивали блики, и я поспешил туда. Головокружение немного утихло, и я вскоре догнал отходящих. Последним шел Ундук, не успевший взять свои вещи. Он оглянулся. Я попросил его понести мой рюкзак.
Мы долго шли по знакомым переходам, проползая в узкие дыры. Мое плечо отдавалось жгучей болью. Сломанные пальцы на левой лапе болели не так сильно.
Мы пролезли из узкой дыры вверх по расширяющемуся проходу. Ундук помогал мне снизу.
Пока я выбирался, мы отстали от других. Я попросил Ундука достать из моего рюкзака свечи. Мы немного отдохнули и полезли дальше.
Наконец, вскарабкавшись по последнему колодцу, мы вышли в зал перед выходом. Здесь уже были навалены вещи и продукты. Но только те, что удалось унести на себе. Раненые стонали, дети визжали, женщины с подавленной горечью пытались их успокоить.
Шиды здесь не было. Я не мог сам никому помочь и принялся объяснять, как это сделать. И те, кто брался за это, неумело, причиняя дикие страдания, оттягивали конечности и, выравнивая сломанные кости, фиксировали их.
Я вышел из пещеры. Шида сидела внизу, на песке у озерца, с нашим ребенком. Я спустился к ней. Она увидела меня, радостно вскрикнула, вскочила и потерлась носом о мою щеку. Ребенок помешал ей обнять меня и причинить боль.
- Туюм, - она снова потухла, - нас теперь мало…
- И мне долго болеть, - признался я, - у меня отбиты лапы.
Она встревожено осмотрела меня и сморщилась от сочувствия.
- Теперь я буду охотиться, - заявила Шида, - а ты - сидеть с Вэйни, - она засмеялась.
Господи, зачем я так назвал свою лохматую дочь?
Я вдруг остро почувствовал, насколько остался далек от этих диких людей. И тут же понял, что я вообще никогда не соприкасался близко с той жизнью, где мне приходилось быть, так, чтобы это стала действительно моя жизнь. Я всегда оставался скорее наблюдателем, чем участником.
Я воображал, что моя задача здесь уже почти выполнена, - я нужен Шиде. А сейчас видел, что все представлял совершенно неправильно. И у меня уже вряд ли оставались шансы что-то исправить. Потому, что мое желание покинуть эту жизнь стало больше желания слиться с ней.
- Шида! Хорошо, что у нас не было своего дома, теперь не жалко, что его нет, - сказал я грустно, - А вот Ундуку - жалко.
- Ундук снова один, - сказала Шида печально.
Стало темнеть, и подул холодный ветер.
- Пойдем, Шида. Нужно гнездо делать.
Из всех пещер нас осталось девятнадцать взрослых, из них двенадцать женщин. Ни Гизака, ни Медила с нами не было. Из лидеров остался только мудрый и осторожный Педул. Удивительнее всего, что с нами остался медлительный и неразговорчивый Чидан, любимым и постоянным занятием которого было вытачивать новые узоры на своих палках чести с приоткрытой от старания пастью.
Всех детей удалось вывести невредимыми. Большинство подростков осталось без родителей и это не вписывалось в уклад жизни племени.
Нужно было решать, как жить дальше. Мужчины спустились к речке, чтобы посовещаться. А женщины остались наблюдать за колодцем, рядом с которым мы навалили кучу метательных камней, и присматривать за детьми.
Мы расселись, и Бугар первым плюнул в речку.
- Здесь плохая охота, - сказал он, - Запасов на зиму не наберем. А детей лишних очень много. Нужно отправить их в Мир За Горами.
- Нет! - тут же сказал я, по всем правилам сплевывая в речку, - Нас мало и без них мы не станем снова сильными.
- Мы наделаем их когда всего будет вдоволь! - начал горячиться Бугар.
- Нет!! - сказал я твердо.
- Туюм! У тебя сломаны лапы, чтобы так со мной разговаривать!
- Мне не нужны лапы, чтобы разговаривать с тобой, Бугар!
- Ты вызываешь меня?
- А разве ты главарь?
Педул резко сплюнул в речку.
- Сначала нам нужно выбрать вождя, - сказал он.
- Я самый сильный сейчас, - сказал Бугар, - значит я - вождь.
- Сейчас нужен не самый сильный, а самый мудрый, - возразил Педул.
Бугар вскочил на задние лапы и зарычал.
- Кто здесь скажет, что я не главарь?
Я тоже поднялся.
- Ты не можешь быть главарем, Бугар.
Бугар раскрыл огромные лапы, обнимая небо, и бросился на меня.
Я поднырнул под его лапу и, разгибаясь, ударил ногой ему под мышку. Бугар с шумом упал в речку, но тут же вскочил, отряхнувшись как зверюга и повернулся ко мне, придерживая парализованную лапу. Я тут же с разворота залепил ему пяткой в подбородок, и он опять мешком рухнул в речку. Воды было мало, и Бугар не нахлебался. Он пришел в себя, медленно привстал и опять встряхнулся, разбрызгивая воду во все стороны. И тут же зарычал от боли в голове. А когда снова открыл глаза и посмотрел на берег, то заметно присмирел.
На берегу перед ним стояла Шида с натянутым луком.
- Шида! - сказал я, - Даже если бы он победил, ты не должна стрелять в него!
- Почему?
- Нас очень мало осталось. И мы не враги, а просто выясняли, кто сильнее. Правда, Бугар?
- Правда, Туюм, - признал ошеломленный Бугар, выбираясь на берег.
- У нас больше не будет главаря, который все решает сам, - сказал я, и все удивленно переглянулись. Хорошо, что к этому времени народ перестал удивляться необычности моих предложений.
- На собрании мы все будем думать, а Педул будет все расставлять по порядку.
До самого вечера мы думали, как жить дальше. Пока все было еще очень неясно. Могли опять прийти кочевники. По пещере или через гребень. Но в любом случае наша жизнь надолго перестала быть такой беззаботной как раньше.
Четверо раненых, включая меня, вынуждены были сидеть в пещере. Мы сменялись, дежуря у последнего колодца. Но кочевники оттуда не появлялись, хотя найти нас по оставленным следам было не сложно.
Место главаря у костра пока что не определилось, хотя и Бугар и Педул приволокли себе особенно удобные камни, выделяющиеся среди других.
Мне показалось, что регламент поднятых лап в беседе у костра, все же, был хорошей и полезной находкой и начал было поднимать лапы в пример. Но это посчитали моей слабостью, и несколько насмешек заставили меня оставить попытки вернуть утраченную традицию.
Так же странно воспринимались мои попытки внедрить привлекательность гуманности, когда в момент дележа еды я не брал себе лучшие куски, а передавал их детям и женщинам.
При каждом подходящем случае Багар и Педул пытались утвердить свои лидерские права, но мне пока удавалось это пресекать, ощущая накапливающуюся враждебность обоих претендентов. Я знал, что если подвернется несчастный случай со мной, они этим несомненно воспользуются.
Негласным лидером, все же, оставался я. В моменты острых споров мое слово оказывалось решающим, мне никто не рисковал открыто перечить. Так что избавиться от иерархии власти не получилось. Скорее, такая ситуация приносила больше вреда и постоянно проявлялась как очевидно неестественная, не понимаемая и не принимаемая всеми.
А пока что про меня поползли пещерные сплетни, что раньше все у народа было хорошо, но как только Трепло Туюм начал навязывать свои новшества, все стало неправильным и вот, что теперь осталось от народа. Кто-то же должен быть виновником несчастья.
Железные ножи и наконечники, горшки, луки, медицинская помощь, мед, новые блюда, очень заметно обогатившийся лексикон и сложность фраз в обсуждениях - во всем можно было найти и плохую, неправильную сторону. "Народ стал ленивым, слишком хитрым и болтливым", - сетовали многие.
Я прекрасно понимал, что только сверхжизнь давала мне возможность так сильно влиять на племя, но и этого не хватало. Чтобы что-то изменить так, чтобы все это понимали и приняли, совершенно необходимо было сначала полностью изменить всех. А без этого никакое могущество не в силах было помочь. Изменить всех равнозначно тому, что старые сущности людей умерли и на их месте возникли новые.
Часто шел мелкий холодный дождь. Дичь найти становилось все труднее. Я объяснял, как делать различные ловушки, но вскоре стало казаться, что мы переловили все, что водится в этом ущелье.
Дни пролетали быстро. Я возился с выздоравливающими, проверял расставленные в горах силки, занимался с подростками, делал стрелы. Мы лишились многих культурных приобретений. Здесь не было руды для изготовления железа, хорошей глины для горшков, я почти перестал рассказывать истории у костра. Шекила больше не было с нами и его музыки по утрам не хватало для ощущения благополучия. Как-то разговор зашел о празднике Полной Луны и все замолчали в унынии.
Я, как мог, обустроил место для нас с Шидой, из осколков камней выложил стенку, скрепляя ее глиной, которая отгородила нас от остальной части пещеры, мы натаскали травы, и получилось уютное гнездо. На этот раз мы расположились рядом с выходом и дневной свет достаточно хорошо освещал все внутри.
Многим понравилось, как мы устроились, и в пещере выросли каменные перегородки. В центре осталось большое место, где устроили гнезда для подростков.
Мои лапы поджили настолько, что я решил пойти на разведку к нашей старой пещере. Я добирался долго и осторожно.
Почти в самом начале лабиринта, в одном из залов, оставленное продовольствие так и лежало нетронутым. Кочевники не решились заходить в глубину. Это значило, что мы сможем перезимовать, не голодая. И теперь можно было не думать постоянно, что кочевники проникнут к нам через пещеру.
Вскоре я оказался в покинутых местах. Там никого и ничего не было. Только смердело от брошенных снаружи мертвых тел. Этот запах был настолько силен и отвратителен, что я не смог выйти наружу.
Я побродил немного по пещере, постоял около растоптанного инструмента Шекила, помянул с грустью нашу жизнь и пошел назад.
Мы сделали последний колодец более проходимым, вырубив ступени в наиболее опасных местах и навесив веревки. Несколько дней потребовалось, чтобы перетащить оставленные запасы продовольствия.
Теперь на охоту выходили только чтобы хоть чем-то заняться. Мы зажили по-зимнему задолго до зимы. А Шида почему-то не была на этот раз беременна. И конечно, она не отставала от других женщин в развлечениях с мужчинами.
Я же, отягощенный тысячелетним опытом, не мог быть таким же непосредственным и не желал развлекаться с другими женщинами, хотя теперь женщин было больше, чем мужчин, и они настойчиво требовали внимания. Это породило еще одно направление слухов про тайные слабости Трепла Туюма.
Тот, кто испытал всепоглощающую радость единства с другой душой, как мы с Вэйни, понимает, что самое главное в жизни - это духовная близость. Только Шида связывала меня с этим миром. Если бы я потерял эту связь, то ничто бы уже не удерживало меня здесь. А теперь и Шида все больше отдалялась от меня.
Несмотря на обеспеченную зиму, стало привычным подавленное настроение. Потери оказались слишком велики. Неопределенность впереди тяготила. Нас лишили родных мест, а этого узкого ущелья было явно недостаточно для жизни племени.
Но все можно
