Вот и комбат за торопливым обедом произнес будто бы сам себе: «Теперь, видимо, всё! Больше задач не будет! Контрольная группа с нами в войну наигралась. Теперь они сидят, материалы для разбора учений готовят! Стало быть, дело мы своё сделали и, судя по всему, совсем неплохо! Пора и о доме родном подумать, да о жене и детях вспомнить. Может, ещё в Волгоград удастся съездить, хоть подарки своим купить».
Сейчас Андрею Алексеевичу живо представилось, как после слов комбата в душе ожили приятные темы, далекие от пыльной степи, от напряженных учений, от опостылевшего зеленого цвета техники и личного состава, изрядно надоевшего постоянной ответственностью за него, за каждого человека в этих непростых и даже опасных условиях.
Вон, к примеру, ефрейтор Четвериков. Этот до крайности бестолковый и ленивый, хотя совсем не глупый москвич, вдруг проявил незаурядные способности в ловле здешних змей! Ловит их и заталкивает в трехлитровые банки, выпрошенные на кухне. Потом из змеиной кожи собирается делать ремешки для часов! Балбес! А эти гады неожиданно расползлись по рубке Петрова. И не только на полу, а попрятались в местах, в которых их не увидишь и не достанешь. А Четвериков уже и сам не помнит, сколько змей было, и сам искать в рубке боится, ведь где-то притаились!
Ну и что мне делать прикажете? Петров ни за что не соглашается в свою рубку забираться даже для боевой работы. Боится, что укусят. И это всем понятно!
Тогда приказал я, на свой страх и риск, туда самого Четверикова затолкать (ребята с удовольствием это исполнили и двери снаружи заблокировали, чтобы не удрал!), пока змей своих не переловит, в банку не упакует и мне не представит! Да кто же гарантирует, что ни одной змеи в рубке потом не останется? А то еще и самого Четверикова те змеи покусают! Вот тогда мои начальнички и меня покусают!
5
Тогда на полигоне Андрей Алексеевич вдруг осознал, что большое и трудное дело им всё-таки сделано. Сделано! Значит, нет препятствий для отправки документов на представление ему звания капитан. Он расслабился и представил себя с новыми погонами, уже с четырьмя ребристыми звездочками, и сам себя зауважал, даже рассмеялся от преждевременного восторга и радости. «И супруга будет рада – она во всём меня поддерживает, ободряет, волнуется…
Настоящая боевая подруга! И как она там с двумя детишками? Как со своей работой и хозяйством управляется? Потерпи еще чуток, родная! Я уже скоро…»
Его мысли опять вернулись к тому, что учения завершились и он, и его стартовое отделение все трудности выдержали с честью. Никаких срывов! Теперь хотя бы мысленно можно, чтобы подчиненные раньше времени не расслабились, отстраниться от своих должностных обязанностей, отдохнуть, почитать хоть что-то, да ведь даже газет нет!
«Нестерпимо соскучился по чтению, по сладким пирожкам супруги, по любому цвету радуги, кроме осточертевшего защитно-зеленого. Боже мой, как же надоели эти примелькавшиеся военные морды! Как хочется поглазеть на женскую красоту, на тоненькие фигурки в легчайших платьицах, играющих на ветру, да услышать не свой истошный рев «Отделение! К бою!», а что-нибудь спокойное, лиричное, ласковое, греющее душу…
И как же хочется поспать! Да, не скорчившись в рубке вместе со своим, всегда включенным, всегда ждущим неприятностей сознанием, а в просторной мягкой постели с подушкой, не набитой ватными булыжниками, а обязательно на белоснежных накрахмаленных простынях! Как же давно я не спал по-человечески!»
Мысли старшего лейтенанта вернулись к растекающейся по душе радости: «Всё-таки свершилось! Я всё выдержал, хотя очень переживал; был почти уверен, что где-то споткнусь, что-то случится такое, после чего не видать мне очередного звания. Слишком долго я оставался баловнем судьбы, чтобы и теперь всё прошло гладко! Но сумел же! Сумел преодолеть все препятствия на пути к своей цели, не угодил ни в один из множества капканов, искусно расставленных против меня самой судьбой! Можно считать, взял бога за бороду…»
6
А тем временем… В общем, когда старший лейтенант, расслабившись, размышлял об успешном завершении учений, командира и начальника штаба ракетной бригады вызвали для участия в финале совещания, проводимого руководителем тактических учений, известным в наших кругах генералом из штаба Сухопутных войск.
Он спокойно и уважительно поставил командира бригады в известность:
– Владимир Николаевич, мы в целом довольны подготовкой и действиями вашей бригады. Тем не менее, сложилась неоднозначная ситуация при выставлении итоговой оценки. Согласно Курсу ракетной подготовки бригаде можно выставить либо оценку «отлично», либо «удовлетворительно». Всё решают кое-какие мелочи, не замечать которые было бы не верно. И теперь, чтобы исключить взаимную неудовлетворенность возможной субъективностью оценки, мы решили увеличить количество выполняемых бригадой боевых задач еще на одну. В соответствии с моим решением ваш второй ракетный дивизион произведет передислокацию в новый позиционный район, на пути в который он развернется с марша и нанесет одиночный ракетный удар. Стартовое отделение мы сейчас с вами согласуем. Например, в каком состоянии ваша 401-я пусковая установка?
– Товарищ генерал-лейтенант, 401-я ПУ не загружена, исправна! Личный состав выполняет технологические операции после пуска боевой ракеты; к работе готовы! – ответил комбриг.
– Вот и отлично! Даем вам час, даже полтора на подготовку. Выполнение задачи начнем, конечно же, с загрузки 401-й пусковой установки вашей же учебно-боевой ракетой; подробности согласуйте с Павлом Ивановичем, – для верности он указал рукой в сторону своего заместителя. – Надеюсь, вы понимаете, что оценка, полученная за эту задачу, и определит итоговую оценку вашей бригады. Какие у вас есть вопросы?
– Вопросы есть только к Павлу Ивановичу, простите, к генералу Тинькову! – отчеканил комбриг.
– Тогда действуйте! Желаю успехов!
7
Теперь Андрей Алексеевич с усмешкой вспомнил, как от неистового крика бегущего к нему командира батареи капитана Гавриленко развеялись все мечты:
– 401-я! Подготовиться к загрузке! – Валерий Иванович задыхался от бега, и было заметно, как он начинает закипать, заметив, что начальник стартового отделения воспринимает его команду, будто запоздалую шутку. – Ты что? Не понимаешь? Я же тебе русским языком… Немедленно готовь технику и людей к получению ракеты, а далее – к развертыванию с марша!
– Да ты что, Валерий Иванович? Какая ракета? С какого марша? Шутишь? Сам ведь объявил, что учения закончились!
– Не зли меня! Приказ поступил с КП дивизиона! – командир батареи до сих пор не отдышался. – Оценка бригаде пока не выставлена. Теперь она полностью зависит от выполнения задачи твоим отделением! Работать будешь со своей родной учебно-боевой ракетой, знакомой тебе до последнего контакта и разъема. И ты уж постарайся, Андрей Алексеевич, а то ведь наши головы отсекут до основания!
– Какие головы? Какая ещё учебно-боевая? – всё менее уверенно отбивался Андрей Алексеевич, постепенно понимая, насколько же преждевременно он радовался минуту назад.
«Вот он, последний подарок судьбы, который перечеркнет все былые заслуги и достижения. Похоже, что судьба занялась мною всерьез, пренебрегая всеми правилами этикета! Надумала еще разок забросить свою удочку в мой огород! Ведь предчувствовал я почему-то, что капитаном мне не стать! Что-нибудь, да помешает! То ли отказ ракеты, то ли неисправность пусковой установки или аппаратуры машины испытаний и пуска. Могут ошибиться наводчики или баллистическая температура заряда поплывёт! Да мало ли что может произойти совершенно неожиданно и стать убийственным для меня! Но не сдаваться же без боя! Вот только как эту задачу я своему расслабленному отделению поставлю? Они же, как и я, всего минуту назад, примут всё за шутку, а потом из-за навалившейся апатии всё равно не достигнут нужного настроя на работу! Ведь расслабились, перегорели! Как же быть? Как быть?»
Командир батареи хлопнул загрустившего Андрея Алексеевича по плечу и, прежде чем потрусить в сторону своего КП, еще поддал:
– Готовься, Андрей! Соберись и настройся, как ты умеешь! У тебя минут пятьдесят в запасе. А я к себе побежал; не забудь в документации пуск предыдущей ракеты записать! Наверняка, поленился! Мало ли к чему они придерутся…
– Да ты и сам, Валерий Иванович, успокойся! Мы своё сделаем как надо! Не впервой! Не сглазить бы! – старший лейтенант на всякий случай поплевал в сторону.
8
Андрей Алексеевич краем глаза заметил, как его стартовое отделение, не пропустив мимо себя тревогу командира батареи и своего начальника старта, подтянулось к нему поближе, скорее, из любопытства, и приказал старшему оператору всех построить.
Предстояло настроить людей на героическую работу, иначе всем несдобровать!
– Виталий! Построй-ка наших орлов вон там, в тени пусковой установки. И прошу тебя – с этой минуты всё по уставу! – обратился Андрей Алексеевич к старшему оператору своего стартового отделения старшему лейтенанту Виталию Павловичу Горскому.
– А что случилось? С чем комбат прибегал? Мне-то объясни! – удивился недоговоркам Виталий.
– Всё потом! Действуй! Нас ждут великие дела! – с нарастающим азартом в голосе и заметной жаждой деятельности почти пропел Андрей Алексеевич.
Через минуту старший лейтенант Горский, приложив руку к фуражке, уже сменившей привычный для боевой работы танковый шлемофон, доложил: «Товарищ старший лейтенант, отделение по вашему приказанию построено», и встал в общий строй.
Андрей Алексеевич последовательно вгляделся в лица застывших перед ним подчиненных, в лицо каждого из девяти человек (двое отсутствовали, составляя постоянный некомплект, усложняющий выполнение любой боевой задачи).
Люди смотрели на него с удивленным недоумением: «Мол, к чему теперь уставные нелепости, когда все мы, считай, уже победители? Мы отлично сделали своё дело и заслужили, чтобы нас оставили в покое, дали немного отдохнуть, позволили оттаять душам и восстановиться мышцам! Не трогайте вы нас!»
[justify]«Как переломить эту вялость, это нежелание заново начинать работу на пределе и сверх него?» – думал начальник стартового отделения, уже в себе переломивший прежние настроения и готовый зубами вырывать победу, у кого бы ни было! – «Я-то готов, но как настроить вас, дорогие мои ребята? Вам ведь сейчас ничего, кроме покоя уже не надо; на вас мне даже надавить нечем – упретесь, мол, не хотим, и все! Конечно же, работать вы будете! И хорошо работать, но ведь сейчас требуется иначе, – чтобы остервенело, чтобы дружно, согласованно,