совершил, к тому же, походя. И ведь так поступил бы любой его товарищ!
Обидно, но в обычной жизни многие подвиги остаются незамеченными и по достоинству неоцененными. Так и у ракетчиков. Буквально в каждом из них, побывавшем в роли преданного раба своей единственной и бесконечно обожаемой ракеты, всегда будут жить самые светлые воспоминания о тесном с ней общении! И такие воспоминания дорогого стоят, давая обычным с виду ребятам основания для вполне обоснованного самоуважения! – с тоской подумал Андрей Алексеевич. – Сегодняшняя же моя жизнь, обеспечивающая мне приличный достаток и безмятежность существования, не способна внушить то, прежнее самоуважение, и не может принести настоящего удовлетворения моей нынешней ролью в огромной совокупности всех дел и забот общества, к которому я отношусь.
Но и менять мою жизнь, как алогично это не звучит после всех сожалений о моем героическом прошлом, я не только не стремлюсь, но, кажется мне, даже не в состоянии это сделать. Прирос всем телом к стяжательской жизни, слился с ней и растворился в ней. И, как будто, все ее трудности мне теперь известны, и все риски оправданы – что же еще требуется для внутреннего покоя и уважения? Ан, нет! Чего-то не хватает! А то, что уже имеется, не кажется достаточным и существенным!
Скорее всего, в жизни моей не хватает прежнего наполнения души! Может душа эта и находится на нужном месте, но под завязку заполнена лишь идеями расширения бизнеса, будь он не ладен. А это мелковато, если подходить с мерками моей молодости, если платить по большому счету!
И всё же! На каком, собственно говоря, основании я должен отказываться от того, что к настоящему времени заработал своим трудом, интеллектом и способностями? Скажите мне еще, будто моя жизнь станет более достойной с моральной точки зрения, если я вернусь в состояние нищеты! Смешно даже подумать! И почему я настолько себя не уважаю, что допускаю мысль, будто имею моральные изъяны? Ведь никаких законов и даже неписанных правил я не нарушаю. Да и дело моё, за которое мне платят, в общем-то, не самое бесполезное! Во многих городах страны служат больным привезенные не без моей помощи томографы, аппараты искусственного кровообращения и дыхания, контрольно-реанимационная и иная аппаратура! Разве это не существенный вклад в общественное дело?
– Ну, да! С каких это пор спекуляция оказалась общественно полезным делом? – проснулся внутренний голос.
«Тебя еще не хватало! Только ты и считаешь моё дело спекуляцией, а в действительности оно есть часть благородной программы подъема нашего здравоохранения, с его, ку-да ни глянь, пещерным оборудованием! Благодаря моим усилиям, положение начинает выправляться. Всюду появляется новая медицинская техника. И что в этом плохого? И почему я не могу гордиться результатами своих усилий?» – мысленно отбивался Андрей Алексеевич.
– Да потому, что все печали твои не об отечественной медицине или о больных соотечественниках, а о барышах, полученных спекуляцией от перепродажи устаревшей импортной медтехники, уже ненужной за бугром! Разве не так? Вот если бы ты свои силы и, как сам сказал, интеллект, направил на то, чтобы подобная аппаратура выпускалась на отечественных предприятиях, и уже она бы насыщала наши медучреждения, тогда можно было бы и о твоём вкладе поговорить! А пока ты вкладываешь только в свой карман!
«Нет, дорогой! Так мы с тобой до такого договоримся, что жить станет тошно! От-стань со своими претензиями и терзаниями моей души!»
Внутренний голос на время действительно оставил Андрея Алексеевича наедине с его снами: «Пусть потешится! Может, что-то и на пользу пойдет!»
12.
Где-то в глубине мозга сон Андрея Алексеевича еще продолжал струиться тонким ручейком неуправляемой мысли.
В нем расчеты пусковой установки, наведения и МИП в диком напряжении сил и не-рвов, действуя в сокращенном составе, завершали последние операции по подготовке ракеты к пуску. Слышались странные доклады и команды: «Есть совмещение!», «Развернуть ракету на минус восемь!», «Есть развернуть на минус восемь!», «Ракета вертикальна!», «Прогреть АБ!», «Есть наведение!», «Есть контроль!», «Провести вертикальные испытания!», «Есть системы готовы!» и так далее, смысл которых понятен лишь посвященным.
И в тот момент, когда начальник стартового отделения, прижав большим пальцем к кадыку ларингофон расстегнутого шлемофона, с облегчением доложил командиру батареи «Есть готовность один!», вся неистовая гонка мгновенно прекратилась.
Всё на позиции замерло. Люди распрямились, повеселели, перестали суетиться, пере-живать. Лишь надрывно и равномерно выли оборотистые генераторы и басовито рычали мощные дизели.
Однако бездействие расчетов не казалось бесконечным покоем – все ждали чего-то важного, для чего опять придется попотеть. Поглядывая на начальника стартового отделения, по его настроению все понимали, что сработали нормально. И по времени, и по точности. Когда контрольная группа полигона сообщит об отсутствии аварийных ошибок, картина прояснится полностью.
Наконец, доклад о готовности ракеты прошел по всей цепочке управления и вернулся обратно в виде исполнительной команды «Пуск!»
И сразу ожидание прекратилось громогласной командой начальника стартового отделения: «Отделение! Пуск! Убрать приборы наведения, раскрепить ракету, все в укрытие…»
Опять всё завертелось в таком бешеном ритме, будто рядом кто-то невзначай уселся на пчелиный рой. Но спустя пару минут неистовой чехарды снова почти всё затихло, а на стартовой позиции остался лишь Андрей Алексеевич. По определенной схеме он обежал свою пусковую, МИП, проверив напоследок всё, что требовалось, убедившись в отсутствии недоделок и ошибок. Только поняв, что всё исполнено, как нужно, бросился в сторону свежевырытого окопчика, в котором его с развернутым выносным пультом дожидался старший оператор.
На пусковом столе в напряженном ожидании стояла готовая к старту двухступенчатая красавица ракета. Пусковая установка и МИП поддерживали ее готовность остервенелым воем своих моторов и генераторов. «Картина, достойная кисти лучшего художника!» – пафосно подумалось Андрею Алексеевичу.
Еще не добежав до выносного пульта, и натягивая на ходу противогаз, Андрей Алексеевич скомандовал: «Связь на меня! Пуск!».
Горский подтвердил команду «Пуск» и с видимым удовольствием вдавил две кнопки в выносной пульт, одновременно запустив ручной секундомер.
Через двадцать две секунды их красавица, величественно подсвеченная заходящим за горизонт солнцем, должна с диким и трудно переносимым даже в застегнутом шлемофоне ревом, вздыбить вокруг себя мощное облако пыли и, отделившись от него, с ускорением врезаться в небесную высь.
Но ничего не произошло! И это оказалось ожидаемым, поскольку ракета изначально была учебно-боевой, не летающей.
Тем не менее, всё сделано на совесть и в полном объеме. Потому Андрей Алексеевич доложил комбату об успешном пуске и, услышав привычное «Принял!», в сердцах швырнул ненужный теперь шлемофон наземь:
– Всё! Прорвались мы с тобой, Виталий! Теперь бригаде отличная оценка, а нам – неувядаемая слава! Или по выговорешнику!
– За что это? – изумился Горский.
– Найдут за что! Например, чтобы не посчитали, будто после этой кутерьмы мы с то-бой бога за бороду ухватили! Чтобы не подумали, будто нам кто-то и что-то должен! Но мы и это переживем! – усмехнулся Андрей Алексеевич. А теперь давай-ка, Виталий, ребят наших призывай! Пора технику к маршу готовить! Умчались с перепугу, будто при настоящем пуске!
– Они после твоей пламенной речи и считают, будто ракета боевая. Ну, так что? Сворачиваемся?
– Еще повторить? Командуй, а я немного здесь посижу. Что-то голову распирает… Пошатывает, – проговорил Андрей Алексеевич без прежнего рокота в голосе и стал погружаться в блаженство от осознания выполненной с честью сложнейшей задачи, открывающей в дальнейшем и для него некоторые приятные перспективы. – Туман вокруг, что ли?
– Да откуда ему взяться? Пыль оседает! Не торопись, нервишки успокой… Забыл, ведь, когда спокойно отдыхал… Я и сам справлюсь!
Но испытывать заслуженный покой и упиваться победой долго не пришлось – опять отвлек Горский, пытавшийся вернуть к пусковой установке личный состав, удалившийся перед пуском метров на триста, как положено:
– Андрей Алексеевич! А ведь наши мерзавцы даже не думают возвращаться! Я их который раз зову, а они в ответ: «Пуск неудачный! Сейчас как ахнет!» Я их убеждаю, что всё в порядке, а они – ни в какую! Распустил ты их, начальник! – весело засмеялся Горский.
– Да! Накрутили мы их… Давай-ка, и эту проблемку решай! Скоро выдвигаться!
13.
Степь быстро заполнялась темнотой. Народ на стартовой позиции живо выполнял привычную работу, возвращая якобы «проштрафившуюся» ракету в горизонтальное положение для транспортировки и готовясь к убытию в полевой лагерь.
К Андрею Алексеевичу, ещё сидевшему на краю окопчика и терзаемому непривычной болью в затылке, шустро приблизился десятый номер рядовой Лыо и со свойственным ему эстонским акцентом уточнил:
– Товарищ старший лейтенант, выносной пульт разрешите сворачивать?
– Конечно! Делайте своё дело!
– А правда, что ракета отказала? Теперь бригаде двойку поставят?
– Это кто же такие бредни выдумал? Не вы ли, Арвид Янович?
– Нет, товарищ старший лейтенант! Но все очень переживают… И все боялись, что взорвется… Ведь по инструкции нельзя к отказавшей ракете подходить, вы же нас учи-ли…
– Вот и передай всем, что ракета была учебно-боевой! Ваша хорошая знакомая, 06-01-У – Андрей Алексеевич негромко засмеялся, контролируя распирающий затылок. – А за-дачу мы свою выполнили. По моим прикидкам, отлично! Так всем и передай! И сматывай поскорее свои кабели, Арвид, а то мы скоро и отсюда уберемся.
– Вам, наверное, теперь плохо, товарищ старший лейтенант? Усталый вы какой-то… Может, воды… У меня во фляжке свежая!
– Спасибо, Лыо! Сворачивайте… – поторопил Андрей Алексеевич и побрел к своей пусковой, встретив на полпути ставшего в прошедшие дни хорошим знакомым подполковника Лебедева из контрольной группы полигона. Он приближался с доброжелательной улыбкой, широко расставив руки:
– Ну что, боевой начальник! Хочешь узнать, как сработал? Блестяще! У тебя ведь и двух номеров расчета не хватает? Тогда вообще молодец! Задачу открутил не просто на «отлично», а с большим запасом, почти по машинному времени! Точность – без вопросов! Техническое исполнение – дай бог каждому! Так что, бригаду ты сегодня от тройки спас! Поздравляю! – он протянул Андрею Алексеевичу руку. – Я искал тебя сразу после пуска, хотел порадовать, прежде чем уехать… Ну, а теперь, прощай! Вернее, до следующей встречи!
– Благодарю, товарищ подполковник! Спасибо за беспристрастный контроль… А бригаду не я спас! Они больше моего постарались… – Андрей Алексеевич неопределенно махнул рукой в сторону гудящей техники.
– Не скромничай! Ведь я многих здесь повидал…
14.
Сон прервался недовольным мычанием ворочающейся рядом супруги:
– Андрей, ты что, телефон свой не слышишь, что ли? Возьми его, наконец!
«Проклятая Италия!» – подумал Андрей Алексеевич, по-прежнему не
