ЗА КУЛИСАМИ Первой мировой Картины 10-13

«Лузитания».
Как бы то ни было, Уильям поехал. Так решили на семейном совете. А что? Сын Родни уже вырос, у него своя семья, внуку уже четвёртый год. Может дед позволить себе такую прогулку? Жаль, что не успевает к ежегодной встрече ветеранов «Мэна», но всё равно повидается с боевыми друзьями.
Из Нью-Йорка отец сообщил открыткой, что едет с однополчанами в Гавану положить венки на месте гибели крейсера. И ещё одну открытку прислал, сообщил, что в обратный рейс «Лузитания» выходит 1 мая, домой вернётся числа восьмого.
Он не вернулся. Погиб, как и почти 1200 других пассажиров океанского лайнера. Родни с матерью ездили на опознание его тела. Лучше бы не делали этого: у матери случился инфаркт, она умерла в больнице Доркинга. А спустя два года Родни получил повестку, и жена с маленьким сыном провожали его на фронт в порту Брайтона.
…Вечером рота сменяла тех живых на передовой, кто ещё остался после беспрестанных и безуспешных боёв. Они молча шли мимо новичков, оскальзываясь на грязном дне траншеи, держась друг за друга и падая. Раненых несли санитары на чёрных от крови носилках. С той стороны никто не стрелял. Лишь слышно было, как у немцев лает собака, и стучат котелки: укрывшись за многими рядами колючей проволоки, кайзеровская пехота ужинала. Это означало, что сегодня атак больше не будет. Потому санитары и шли в полный рост.
– За брустверы головы не высовывать! – распорядился сержант, расставив отделение. – Всем поправлять стенки траншеи и чинить мостки! Противогазы держать у пояса по-походному! Рядовой Дженикс, за мной!
Родни вернулся с пулемётом «льюис» на плече. Обратился к тому из новеньких, который стоял ближе всех.
– Пойдешь ко мне вторым номером? Сержант разрешил любого взять. Если согласен, топай к нему за дисками, да сразу два бери!
Потом они обустраивали пулемётное гнездо, благо мешки с песком от предыдущего артналёта не очень пострадали. Лишь поправили бруствер да выложили ниши для боеприпасов и для себя. Родни – опытный боец, уже успел повоевать. Он достал из мешка большие белые таблетки, быстро скрутил из проволоки горелку, поставил на неё банку с фасолью – разогревать.
– Это сухой спирт. Горит без дыма, потому и разрешено в окопах. Пить не советую – это яд, таблетка прилипнет горлу, и будешь неделю мучиться.
Он казался старше всех лет на десять. Потом Родни рассказал, что ему двадцать шесть, он женат.
– Это Пистис, жена моя, а сыну Райану седьмой годик пошёл, – на фотографию сам ещё раз с любовью глянул и спрятал в карман кителя.
С Родни легко и надёжно, как с братом. С ним можно откровенничать, смеяться или спорить о чём угодно, его даже слушаться приятно.
– Давай-ка соорудим здесь сушилку. У тебя есть запасные обмотки? Переобувайся, пока нет дождя. А я к ребятам – помогу скамьи делать.
– Для чего скамьи?
– А где, по-твоему, они спать будут? Прямо на земле?
Он ушёл. Было слышно, как он поучает новичков:
– Каски новые, вы их грязью сверху обмажьте, чтоб не бликовали – не дай бог снайпер увидит…
Родни едва успел вернуться, как в траншее появился сержант. Он пришёл с подарком – с охапкой соснового лапника.
– Дно ветками застелите, не так грязно в траншее будет!
Ещё принёс банку каких-то консервов – презент от союзников. Уселись на скамье, вместилось всё отделение, плеснули ром в кофе. А консервы союзнические так и не открыли.
– Понятия не имею, что там. Может, и не еда вовсе. Кто-нибудь французский знает?
Новичок сказал тихо:
– Можно есть, не отравитесь. Это лягушачьи лапки в ткемалевом соусе.
– Ну, союзнички, вот петухи, у-ля-ля!  – рассмеялись все. – Хотят за наши жизни лягушками расплатиться!..
Уходя, старшина отозвал Родни в сторонку, шепнул ему:
– На пять-тридцать назначена атака. Вы с напарником заступаете сейчас дежурными наблюдателями. Через два часа вас сменят, и до артподготовки можете отдыхать…
Какое счастье, что сегодня не стреляют. Они смотрели через две маленькие амбразуры на нейтральную полосу. С той стороны иногда взлетали ракеты, тени метались по изъеденному воронками полю, словно живые фигуры. И снова тишина.
– А вы давно на фронте? – молодой напарник наконец осмелился спросить у Родни.
– С мая, – тотчас отозвался тот. – Два месяца учили с пулемётом обращаться, потом ещё два знакомили с танками.
– Так вы танкист?
– Был. Недолго. Здесь же, во Фландрии, – он говорил отрывисто, не поворачивая головы. – Под Ипром. Недалеко от места, где мы теперь сидим.
– Говорят, много здесь погибло от газа?
– Это было. Много погибло. И ты, парень, запомни: горчичный газ пахнет сиренью. Как почуешь этот весенний запах, сразу противогаз надевай.
– А в танковом экипаже вы кем были?
– Башенным пулемётчиком. В левой башне. Тоже с «льюисом».
– В танке ведь безопасно, – новенький смотрел на Родни удивлённо. – Почему вам не понравилось там?
– Я не искал, где безопаснее. Знаешь, как мы называли свои танки? «Консервная банка, которую невозможно вскрыть» – вот как! Немцы нас до жути боялись, особенно поначалу. Но чем машина тяжелее, тем больше у неё уязвимых мест, знаешь такое правило? Автомобиль, танк или корабль – всё едино…
Родни помолчал, глянул на часы, продолжил вполголоса.
– Мы пошли в атаку на рассвете. Это был конец августа, уже и не помню точно число. Наш тяжёлый танк шёл среди первых. Командиры были уверены, что немцы не способны остановить таких бронированных гигантов. А мы встали…
– Вас подбили?
– Нет. Такую консервную банку никому не вскрыть: броня двенадцать миллиметров. А уязвимое место – банка-то полуслепая. Всю ночь лил дождь, нейтралка превратилась в болото, все, кто за нами шёл, завязли в грязи, а наш танк умудрился правым боком в яму завалиться. Выбраться не можем, зато для немчуры стали прекрасной мишенью. Вот они и начали нас долбить. Подойти им близко не даём, огнём из пулемётов отгоняем, так немцы прямой наводкой из пушек стали бить. Сначала они, а потом и свои…
– Свои-то зачем?
– Вот в этом вся беда, вся подлость войны, парень. Чтоб новый танк кайзеру не достался, вот зачем. А что восемь человек живых в этой раскалённой банке – вроде как и не имеет значения. Что им люди? Лишь бы врагу не перепало двадцать тонн железа, пусть и секретного. Короче, с двух сторон лупит по нам артиллерия, в лицо окалина летит, уши заложило, дышать нечем, патроны на исходе, вода кончилась. Вот тогда я и поклялся, что в пехоту уйду. Если, конечно, в живых останусь.
– И как же вы спаслись?
– Я сказал командиру, что ночью можно выбраться наружу и добраться до своих, чтобы хоть они прекратили огонь. Командир согласился и приказал мне отправляться, других желающих не нашлось. Как стемнело, я полез через нижний люк. Стреляли по мне снайперы, били немцы из пулемётов, из миномётов. Мёртвым притворишься, десять минут полежишь, потом дальше карабкаешься. Всю ночь полз, встретили так, словно я с того света вернулся.
– Остальные тоже спаслись?
– Не все. Двое погибли, остальных всех поранило. Они ведь ещё двое суток сидели в этой чёртовой банке, пока наши командиры решались на новую атаку. Нет, в пехоте лучше. Ты, парень, утром держись меня, не отставай. Я, видишь, какой везучий…
Зачавкали тяжелые шаги – смена шла по траншее.
– Сейчас нам с тобой и лавки пригодятся, – как-то устало пробормотал напарнику Родни. – А ты спрашивал, зачем. Ложись, парень, целых два часа у нас есть. Счастливых тебе снов!..
Утром, после часовой артподготовки, британские войска пошли в наступление. Рядовой Дженикс боковым зрением видел, что второй номер не отстаёт, держится рядом. Обрадованный Родни спросил на бегу:
– Я даже не спросил, как тебя зовут, парень?
Тот открыл рот, но ответить не успел. Вражеская пулемётная очередь скосила их обоих.
…Когда отец погиб в сражении при Ипре, Райан Дженикс ходил в первый класс. Детство и юность его прошли всё в том же доме. Жили они вдвоём с матерью. Пистис трудилась на заводе, вдову солдата не уволили даже в двадцатые годы, когда безработными оказалась половина горожан.
Жили очень бедно, считали каждый пенни. И в шестнадцать лет Райан бросил школу, тоже пошёл на завод. Когда он принёс первую зарплату, мать расплакалась.
– Райан, сынок, ты просто спас нас от нищеты!
Работали посменно оба по двенадцать часов. Так что все четыре года Великой депрессии у них было самое главное – стабильная зарплата и крыша над головой. А в 1935 году заказов стало ещё больше: Великобритания подписала морское соглашение с Германией и вложилась в строительство её флота. Версальскому договору пришёл конец. Начиналась подготовка к новому европейскому пожару.
Завод, где трудились мать и сын Джениксы, стал выпускать танки. Конечно, это были не те громоздкие «консервные банки», про которые писал с фронта отец. Райан залезал в танковую башню и понимал, что во время боя экипажу приходится ох как не сладко. Прав отец: в пехоте лучше. Но у Райана была бронь, а желание воевать отсутствовало полностью. У неженатых так бывает даже чаще, чем у женатиков.
А война пришла нешуточная. Вроде и не нужна никому – подумаешь, не поделили маленькая Польша и задиристая Германия дорогу к Данцигу. Вчерашние друзья, они сами разберутся. И вдруг – по чьей указке, по чьему приказу? – новый британский король объявил войну новому немецкому режиму.
В августе сорокового года самолёты с крестами начали регулярно бомбить Лондон и прочие английские города. Бомбёжки не прекратились и в следующем году, когда нацисты напали на Советский Союз. Британцы и русские снова стали союзниками.
На заводе готовили первую партию танков «Матильда» и «Валентайн» – по ленд-лизу для СССР. Назначили сопровождающих до пункта назначения, в эту команду попал и Райан Дженикс. Он не стал возражать, потому что командировка получалась длительная, зарплата шла двойная. Путь неблизкий – через Исландию до Мурманска. Это по морю, а куда дальше, не говорят.
Райан успел Рождество встретить с мамой, и в новогоднюю ночь арктический караван из девяти торговых судов под эскортом двух эсминцев и нескольких вооруженных траулеров отошёл от исландского берега. За две недели раз пять самолёты с крестами кружили над конвоем, но зенитчики эсминцев не дали им отбомбиться.
В порту Мурманска к Райану подошёл мужчина в белом тулупе, представился по-английски:
– Я ваш переводчик, буду вам везде помогать.
Тут же повёл англичанина в здание, где помог переодеться в такой же тулуп. Дал рукавицы, меховую шапку, принёс огромные серые валенки.
– Это вам от советских людей подарок! Он спасёт вас от холода!
Когда разгрузка закончилась, все сопровождающие поехали в гостиницу, а Райану предложили следовать дальше вместе с танками – до самого полигона, где их будут доукомплектовывать и опробовать британские и советские военные.
– Только с согласия моих начальников! – гордо заявил Райан.
– Разумеется.
Утром пришла телеграмма: завод продлил ему командировку. Вечером того же дня Дженикс с переводчиком сидели в штабном купе литерного поезда, который вёз на открытых платформах четыре «Матильды» и десять лёгких пехотных «Валентаймов». Остался позади разбомбленный немцами Мурманск, мелькали за окном обгоревшие остовы пристанционных зданий – всё Заполярье стало широкой линией