Халима-апа

оказывалось дома, полоскала на речке бельё или топила баню, то они мигом мчались за ней, помогали, сами несли бельё и воду. Где бы мама ни работала, сыновья сами брались за дело и все трое весело возвращались домой. Когда Джалиль и Фаррах ходили на улицу играть с ровесниками, то наша бабушка (әби) любила ходить за ними. Она по обычаю татарок держала свои украшения на косах. Заплетённые в косы украшения из монет и блестящих металлов при движении звенят, поэтому братья догадывались, что бабушка опять идёт за ними приглядывать, подслушивать их в компании других мальчиков. Придя домой, әби гордилась тем, что Джалиль и Фаррах не сказали ни одного плохого слова и ничего плохого, как другие, не делают. А братья и в самом деле не пытались ни курить, ни пить всякое спиртное. 
В 1918 – 1919 годы в нашей деревне прошли бои гражданской войны. Были в деревне и «белочехи» и колчаковцы. И, кстати, в наших местах воевал и сам Василий Иванович Чапаев, чем мы потом очень гордились. В феврале-марте 1920-го года в Белебеевском, Бирском, Мензелинском уездах, а также в некоторых частях прилегающих районов произошло антисоветское восстание. Оно вошло в историю как «восстание вил», так как вооружены восставшие были в основном вилами и топорами. Причиной восстания было недовольство сельского населения продразверткой, которая производилась без учета огромного урона, который понесли прифронтовые районы от военных действий во время Гражданской войны, реквизиции рабочего и продуктивного скота белыми и красными армиями, убыли мужского населения в ходе мобилизаций. Основным средством выполнения продразвёрстки являлись принуждение и насилие, хлеб изымался подчистую, без учёта продовольственных нужд местного населения. Об этом восстании много написано, поэтому расскажу лишь о том, как оно затронуло нашу семью. В начале февраля 1920-го года мой отец Галлямутдин Гайсин ездил на ярмарку в Андагулово, что рядом с городом Туймазы, а от Исмаил-аула километров в пятидесяти. Там на ярмарке читали воззвание с призывом к борьбе с советской властью, к сопротивлению к продразвёртке. Звучали лозунги: «Долой коммунистов!», «Да здравствует Красная Армия!», «Да здравствуют большевики и свободная торговля!»  Говорили, что Красная Армия и сам председатель Башкирского ВРК (военно-революционного комитета) Заки Валидовна стороне восставшего народа и идут ему на помощь. Отец был человек малограмотный, но обладал большим жизненным опытом. Он, конечно, не понимал, что означает лозунг «Советы без коммунистов», но интуитивно почувствовал, что сейчас главное спасти свою семью. К тому же он понимал, что такое стихия толпы, увидел как расправляются с совсем случайными людьми, даже не пытаясь разобраться в чём их вина. В Андагулово и соседнем Бикметово пострадали сельские активисты и даже учителя, которых власти заставили помогать отрядам продразвёртки, присутствовать при обысках и изъятии зерна, вести списки. Многих избили, кого-то, говорят, даже убили. В общем отец быстро вернулся в Исмаил-аул и предупредил в сельсовете о случившемся, о том, что большая масса восставших крестьян движется в сторону Белебея. Сельского учителя с семьёй он сам отвёз на санях в Белебей, спрятав под сеном. Отец знал, что с восставшей толпой лучше не шутить, а быть как бы с нею. Поэтому, когда люди вошли в нашу деревню и потребовали от каждого дома присоединиться к ним по одному мужчине на коне, то он выдал им заранее подготовленного для этого старшего сына. Джалалетдину уже исполнилось 18 лет, скоро 19. Он был смелый и решительный юноша. Зная это, отец не стал пытаться отговаривать сына от его долга перед семьёй, но предупредил, чтоб он не лез вперёд, а наоборот, был осторожен, так как у города толпу людей вооружённых вилами и топорами, а оружие было лишь у некоторых, наверняка встретят пушки и пулемёты. Так и случилось. Перед самим Белебеем на их пути была берёзовая роща, а потом длинный подъём. Вот там восставших и  встретил ливень пулемётных пуль, ударили пушки.  Как оказалось, Джалиля спасло, что он с конём ещё не успел к тому времени выехать из рощи, люди шли слишком густо, скорость движения была не высока и колонна сильно растянулась. Голова колонны, не ожидавшая засады, была покошена пулемётами сразу. А ведь люди думали, что Красная Армия и большевики за них, они то шли разбираться лишь с коммунистами и продотрядами. В общем люди заметались. Кто-то залёг и отстреливался, кто-то рванул в обход дороги, а многие бежали назад… Конь Джалиля от близкого разрыва снаряда ополоумел и понёс его в сторону от огня и грохота пулемётов. Когда конь всё же успокоился и Джалилю удалось с ним справиться, то оказалось, что они уже сильно далеко от Белебея. Он узнал по местности Михайловский ручей, а значит до родного дома 3-4 километра. От Белебея доносилась одиночная редкая канонада, но пулемёты куда-то без устали палили длинными очередями, россыпью стучали винтовочные выстрелы. Причём основная пальба раздавалась не с той дороги откуда шли на Белебей восставшие через Исмаил-аул, а с главного въезда в Белебей по Туймазинской дороги со стороны деревни Илькино. Джалиль ещё послушал звуки ожесточённого боя, потом посмотрел на старые дедовские вилы, которые он так и не выбросил во время бешеной скачки через лес, вздохнул и повернул коня в сторону дома.
Дома, конечно, не спали. Мужчины, Галлямутдин и Насибулла, дежурили с ружьями у ворот. Фаррах был оставлен с женщинами в доме. Джалиль не стал въезжать в аул по главной улице, а подошёл к дому с реки, ведя коня под уздцы. Фаррах первый увидел его в окно и выбежал из дома. Живой! Оказывается кое-кто уже успел вернуться в деревню. Некоторые были ранены, некоторых привезли убитыми. Но в ауле было тихо, из домов никто не выходил. Люди тревожно ждали, чем всё закончится. Джалиля распросили, накормили и спрятали на чердаке дома. «Молодец, сынок, что вернулся живым»,- сказал отец: «И хорошо, что вернулся незаметно. Пока всё не образуется посидишь на чердаке. Потом что-нибудь придумаем по обстановке». Несколько дней в ауле бушевали слухи и страсти. Сначала узнали, что Белебей всё-таки взят восставшими и все были полны ожидания радостных вестей. Потом пришли вести, что восставшие, уже с винтовками и пулемётами, приняли решение двигаться на Уфу и это внесло сумятицу в мысли селян. Одни радовались, что мы войдем в состав Башкирской республики, так как её правительство Башкирский ВРК во главе с Заки Валидовым «за нас». Другие говорили, что в Казанской и Самарской губерниях восстание подавили войска из Москвы, значит и нас это ждёт. Галлямутдин запретил Джалилю выходить из дома, мол, раз все думают, что ты как ушёл в Белебей, так и не вернулся, то пусть так и думают, а ты мой старший сын, на тебя все надежды. Однако вскоре пришли вести, что на восставших двинули дивизии с Туркестанского фронта и к середине марта всё было кончено. Пошли репрессии. Приехала комиссия и в Исмаил-аул. Семье пришлось несколько дней прожить в сильном волнении за Джалалетдина и за отца. Спасло семью то, что сельские активисты дали показания, что Галлямутдин Гайсин лично предупредил их о начале бунта и движении восставших из Туймазинского района к Белебею, тем самым помог им спастись, да и сельский учитель, которого отец сам отвёз в Белебей тоже замолвил за него слово. Тем не менее, чтобы окончательно отвести беду от Джалиля, пришлось отдать его в Красную Армию. Единственно, что удалось, так за взятку в несколько баранов определить его в матросы, ведь казалось, что шансов погибнуть у матроса меньше. Однако от судьбы ему уйти не удалось. Он попал служить в Кронштадт и через год, в марте 1921 года, принял участие в Кронштадском восстании против советской власти. При подавлении восстания многие участники были убиты, многие позже были расстреляны. Судьба Гайсина Джалалетдина нам неизвестна. Долгое время надеялись, что он попал в число тех, кто не был расстрелян, а попал в тюрьму, или попал в число тех, кто смог уйти по льду в Финляндию. Надеялись. Ждали. Потом перестали ждать…
Вскоре в деревне начали создавать сельскохозяйственную коммуну. Наш отец записался в неё. Это был период начала НЭПа – новой экономической политики. Крестьяне могли или идти в коммуны, предшественники колхозов, или работать индивидуально, рисковать без помощи государства и платить ему большой налог зерном и деньгами (продразвёртку отменили). Те, кто записывался в коммуну, отдавали в неё всё своё имущество, скот и даже птицу. Я до сих пор не понимаю, почему наш отец на это пошёл. Не могу поверить, что он вдруг стал романтиком и поверил в сказки о коммунизме, но по факту мы отдали свой дом, всё хозяйство с конями, коровами, баранами, птицей, всё, что от предка нашего, Гайсы, его потомки созидали свои трудом каким-то чужим людям, а сами переехали на новые земли в Белебеевском же уезде недалеко от Исмаил-аула. До постройки своих домов всех коммунаров разместили на временное жильё, уплотняя хозяев дома. Нашей семье достался какой-то грязный сарай. Мама старалась навести там порядок и чистоту, но вскоре заболел наш самый меньший тогда ребёнок Фарит. Ему было всего три года. Он всё просился домой, говорил: «Здесь кака, хочу домой». Умер от дизентерии, никто не смог помочь.
А вот его старший брат отца, Ямалетдин, категорически отказался идти в коммуну. Сёстры рассказывали мне, что между ним и отцом были большие споры. Отец говорил брату, что нужно согласиться на разорение и попытаться просто выжить, что советская власть даст возможность разбогатеть только временно, а потом всё отберёт. Возможно он правильно понял политику НЭПа и решил отказаться от богатства, не дожидаясь пока раскулачат? Старший сын Ямалетдина, Салах Ямалеев, в своё время выучился в Казани на муллу, но служить муллой не стал, а был учителем, а потом работал в органах советской властииуже в середине 30-х достиг поста заместителя наркома Просвещения. Видимо, Ямалетдин надеялся на поддержку сына и его связи во власти. Поэтому он с младшим сыном Халафом остался вести хозяйство в Исмаил-ауле. В 30-е годы Ямалетдина Гайсина всё-таки раскулачили. Однако на деревенском сходе за него односельчане вступились горой и не допустили, чтобы их отправили в ссылку. Все говорили, что богатыми семья стала только при советской власти и что они никому не вредили. Так что их оставили в половине своего дома, а большую часть забрали в сельсовет. Позже, когда я, взрослая, приехала в Исмаил-аул, то дяди Ямалетдина уже не было. Но был жив-здоров его сын Халаф, который стал умным, трудолюбивым,  грамотным специалистом в сельском хозяйстве. Он был к тому же способен на всякие изобретения по хозяйству. Оказывал большую помощь колхозу. К сожалению, умер он рано. А его старший брат во время моего приезда работал директорам Белебеевского педагогического техникума.
В коммуне всем было плохо. Поэтому организовали двухразовое общее питание в двух местах. Коммуна делилась на верхнюю часть (югары) и нижнюю (түбән). В нашей нижней части сначала пунктом питания заведовала другая женщина, но её заподозрили в воровстве и попросили готовить еду нашу маму. Она, да и сестра Гатия, рассказывали, что варили еду два раза в