только ведомых, грешках. Ей это казалось или от скуки придумывала все новые козни, лишь бы мне жизнь усложнить? Отчитывала меня без свидетелей, только вот у тонких стен сельского общежития были глаза и уши. Соседи, наверное, думали, что я адское дитя. Я никому не рассказывала, всё держала в себе. Да кто бы мне поверил: моё слово против её слова.
Вначале я думала, что так и должно быть, у взрослых свои причуды, что все бабушки на свете такие. Позже, поняв, что это не так, есть бабушки очень даже хорошие, искала в себе тот самый изъян, из-за которого меня вдруг невзлюбили. С годами искала ответ в книгах. Только в какой-то медицинской литературе нашла описание почти схожего случая. Человек внешне вполне нормален, адекватен, только с червоточинкой. Какая-то разновидность шизофрении.
Бабка была себе на уме, злая только. Бывали дни, когда мы ладили. Куда нам деваться, целыми днями одни. Необразованная, дальше райцентра никуда не ездившая, но в то время многие как-то обходились без списка прочитанных книг. Жили по наитию, просто и понятно. Им было некогда утруждать себя поисками смысла жизни, себя в этом мире. Главное, ты при деле, трудом приумножаешь благосостояние страны. Всё светлое и прекрасное где-то впереди за горизонтом.
Она один раз даже в качестве гостинца привезла печенье без сахара. Летала на малую родину на самолёте, на «Антошке». Это было для неё событием века. Я однажды тоже села в этот самолётик с мамой и дядей. Не успела даже полюбоваться видом, мама накрыла меня собой и всё время боялась. Как только самолёт сел на аэродром соседнего села, приказала нам выйти, и на том моё путешествие закончилось. Обратно на машине домой приехали. На другой день сами втихаря уехали, оставив меня на попечении всё той же бабки. Это она дядю возила в столицу, я же пролетела.
Мама всегда всего боялась. Особенно молнии. Когда начиналась гроза, пряталась в погребе. Не помню, чтоб бабка чего-то боялась.
Позже пыталась учить бабушку читать, по букварю. Безуспешно. Буквы я с малых лет знала, благодаря отцу. Только вот читать хотя бы по слогам не научил, терпения или времени не хватило. Впрочем, как всегда. Он у нас был героем труда, настоящим фанатом своего дела, ещё и коммунистом, секретарём ячейки.
Считать на пальцах научилась раньше. «Сколько тебе лет?» - спрашиваю я бабушку. «Наверное, семьдесят», - отвечает она. Я на пальцах посчитала: «Тебе осталось три года жить». Почему-то думала, что все люди обязаны до 100 лет жить, а я умела считать только на пальцах в пределах 10. «Как так?» - забеспокоилась бабка, но экзистенциальный ужас её не накрыл. Три, так три.
Позже в старом свинарнике впервые попробовала папиросу. Один пацан угостил, я не отказалась. Где-то читала, что одна папироса или сигарета укорачивает жизнь на 15 минут. Как же я потом страдала, что из своих положенных 100 лет я целых 15 минут отняла сама у себя. Позже этих минут считать перестала. Перельман из меня никакой.
Бабка деньги считать умела. Ей под конец жизни только пенсию назначили – 25 рублей. В один не прекрасный день она мне заявляет, что украла у неё эти 25 рублей. Я таких денег в руках-то не держала. Максимум давали 1 рубль. Она меня достала этими деньгами. День, второй, потом как большой палец правой руки вывернула, что я потом месяц не могла сама застёгиваться. Когда она весь мозг мне вынесла, пришлось на самом деле стащить у мамы эти несчастные 25 рублей, фиолетовую облигацию. Мама, конечно же, заметила пропажу. Теперь и она на меня стала наезжать. Вот тогда я точно решила, уж лучше грешным быть, чем им слыть. Раз и навсегда поняла, что правда она у каждого своя, и она всегда в проигрыше.
Каждое утро, как только родители уходили на работу, начинался мой персональный ад. Судилище, где я узнавала все новые и новые свои грехи, о которых знать не знала. Бабка вначале только ругала меня, последними словами, проклинала. Это был спектакль одного человека, роль свою играла очень даже хорошо. Она так свыклась со своей этой ролью, что под конец, мне кажется, она в эту выдуманную ересь сама и поверила. Грозилась пробить мне башку огромной кочергой, но убивать единственного ребёнка своего сына она всё же не рисковала.
Потом она начала мне мстить, когда я ходила в детсад, затем в школу. В моё отсутствие все мои многочисленные игрушки были испорчены, поломаны. Только вот тетради и учебники она почему-то не трогала. Это она делала в отместку, мол, я портила её вещи. Что у неё могло быть, только одежда. Обычно всё у неё было упаковано, уложено в мешки, затем в старинные чемоданы. Она же была дома 24/7, когда бы я успевала всё это распаковать, расшнуровать, чтоб под конец испортить? Она иной раз в больницу не ложилась из-за опасения, что в её отсутствие я расправлюсь со всеми её вещами.
У бабки одежды было много. Всё хранилось в чистоте и порядке. Большинство из вещей никогда и не одевалось.
Чуть позже бабку спалили. У неё был чёрный, почти, как мужской, выходной пиджак. По-моему её в нём и похоронили. В отличие от остальной одежды, пиджак всё же одевался по большим праздникам. Она стала стирать каждый божий день этот злополучный пиджак, что даже вечно занятой папа обратил на это внимание. Поинтересовался у матушки, мол, чего это она каждый день его стирает. «Спросите у своей дочери!». Я распарываю подкладку и выдавливаю тюбик чёрной обувной ваксы. И так каждый день. Где бы я брала столько ваксы? Вакса не 25 рублей, чёрную воду после стирки мне не в силах обелить. В конце концов, до отца дошло, что ткань пиджака просто линяет, это никакая не вакса, а просто краска.
Потому бабка при них больше не заикалась о моих грехах. Рот открывала, как только за ними закрывалась дверь. Потому я смирилась, когда меня отдали в детсад, и школа спасала. Учёба давалась мне легко, но я ходила ещё на продлёнку, на все кружки, какие есть, лишь бы дома с бабкой не оставаться. А летом все дни проводила или на улице, или на берегу реки.
На глазах родителей я была реабилитирована, они были уже на моей стороне. Но было уже слишком поздно. Горький урок жизни я уже получила. А так детство было бы очень даже счастливым. Я была любимым, желанным, избалованным ребёнком.
Урок получила, только дочь свою от аналогичной ситуации не уберегла. Учителя с подачи завуча распустили слух, что она залетела, что мы ездили в райцентр делать ей аборт. На минуточку, ей и 12-ти в то время не было, и месячных. Я слышала, что теоретически, будучи целкой, можно забеременеть. Только вот какой врач в таком возрасте аборт будет делать и как? Но процесс был запущен, на каждый роток не закинешь платок.
Однажды мы с мамой провели следственный эксперимент, чтоб вывезти бабку на чистую воду. Кстати, бабка её тоже терпеть не могла. Эту неприязнь автоматом перевела и на меня. Под конец жизни она начала утверждать уже прилюдно, что я ровно в 3 часа ночи, захожу к ней в комнату, чтобы сгрызть трусы у самого причинного места. Эти огрызки позже оказывались у меня в комнате в самых неожиданных местах. С высоты своих лет, будучи уже сама бабушкой, хочется предположить, что, может, у неё, таким образом, проявлялось сексуальное отклонение? Полжизни вдовой – это вам не шутки. Но в качестве анонса скажу, причина её неприязни была в другом, где секс тоже присутствовал.
Мы с мамой договорились, что уйду ночевать к подруге, но утром незаметно вернусь. Утром бабка, как всегда, запричитала, описывая со смаком, каким образом проникла я к ней в комнату, залезла опять в трусы и сделала своё чёрное дело.
Я никогда не возвращалась в детство, не вспоминала эти грязные подробности. Ради красного словца такого не придумаешь. Да и лень про какую-то тёмную бабку воображение напрягать. Non-fiction мне в помощь.
Кстати, так бывало не только в детстве. Вот совсем недавно я «узнала», что я, оказывается, и дочь свою убила, и отца родного сгноила. Так почему я до сих пор на свободе?! На этот чёрный рот не закинешь платок, а скринить, ума не хватило, поезд ушёл. Мы же живём в лучшей в мире стране с самыми справедливыми законами, да видать, не с самыми лучшими людьми. За базар, особенно гнилой, надо отвечать.
Раз я каждую ночь лезу к ней в трусы, почему она не сопротивлялась, не поднимала всех, не хватала меня за руку? Кстати, она в одной комнате со своим сыном, моим дядей, спала. «Не пойман, не вор. Пасть закрой, падла!» - сказала бы нынешняя я с высоты 2023 года. И не только. Но таким изощрённым матом, который усвоила за последний год, тогда я не владела. А жаль.
Не тот пазл
Игрушек у меня было очень много. Если бы не бабкины козни, они бы и моим детям достались. Им достались только маленький чугунного вида игрушечный утюг, мои кастрюльки, сковородки тоже игрушечные. Она их сгрызть не могла.
Сама я как сломаю кукле руку, если все мои игрушки – это мои детки. Даже мишка с оторванным бабкой носом и ею же измазанным какао мордой несомненно был живой. В своих играх я с ними не разговаривала. Все действия происходили в моём воображении. Секретарь парткома, который жил напротив, удивлялся, как же я не мёрзну, часами стоя у сугроба. Он знать не знал, что таким образом я играю. И точно не в коммунистическую партию. Позже его сменил другой секретарь. Они с женой чаи гоняли и за нами наблюдали. Папа говорил про них наш «наблюдательный пункт». И охота было наблюдать за нами: у нас никогда ничего не происходило. Неподвижный очень тепло одетый ребёнок, да бабка, выносящая ведро. Может, считали, кто сколько раз в туалет ходил?
Позже я играла уже с парткомовскими детьми. У них был зимний игрушечный домик, бывший свинарник то есть. Все они были старше меня. Они играли, я, скорее, наблюдала, чем принимала участие. Но от снежного торта не отказывалась. В то время я играла с детьми намного старше себя или они были сильно младше. Это я в отрочестве своего возраста мальчиков за людей не считала. Чем старше становилась, тем чаще мужчины теряли и возрастное, и национальное различие. Я воспринимала их всех, как особей противоположного пола.
А пока мальчики меня не интересовали. Говорила, что у меня будет больше десяти детей. Количество кукол это подтверждало. Я их кормила три раза в день, одевала, выводила на прогулку, укладывала всех спать. Всё, как в жизни. Это игра не менялась. Помню, я говорила, что в куклы играть буду до окончания школы. Видать, наигралась. Десятерых не родила, страсть к кастрюлям осталась. Только к кастрюлям, готовить я не люблю. Так иногда, по вдохновению.
Я была хорошей мамой своим кукольным детям. Десять детей и ни одного отца. В этом вроде не было нужды. Ладно, в играх, позже в моих жизненных планах, даже в мечтах мужем и не пахло. И вообще до пяти лет я о мужчинах, ну, о мальчиках и не думала. Откуда тогда дети? На этот вопрос мама в шутку ответила: «Из жопы». Вы не поверите, я до вполне разумного возраста не знала, откуда берутся дети. Ну, это уже другая история, но мне не терпится до неё дойти.
Смерть – это конец, ты есть мясо, а саму тебя, выходит, высрали. Потому не удивительно, что в жизни столько говна, и в самих нас тоже.
Игры на улице были иными. Я там примеряла другие роли. Играла с детьми, только мне это быстро надоедало. Мне с собой было интереснее. А шумные игры не любила, но играть приходилось.
Не знаю, есть ли ещё на свете такие люди, которые в
