нужно, превращая его в целую жизнь. Воображение компенсировало отсутствие всех доступных в то время благ. Оно не признавало ни временных, ни возрастных рамок. Воображение, подпитываемое извне только книгами, было важнее, чем сама жизнь.
Вот такое странное утро предстоящей большой жизни, к которой нас пытались готовить. Изо всех сил пытались все, кому не лень: родители, вожатые, учителя, старосты класса, учкомовцы, все взрослые. Мы не вписывались в общую картину сонного совка. Мы были непонятны, потому потенциально опасны. Попытки вразумить, поставить на путь истинный были безуспешны. Внешне мы ничем не отличались от всех пионЭров великой, могучей страны вечных совЭтов. Учились с охотой, играючи. За редкими исключениями не игнорировали бесчисленные коллективные мероприятия. Придраться не к чему, в мозги залезть нет возможности. Потому вскоре от нас отстали. Только иногда укоряли в том, что мы игнорируем коллектив. Так мы не против, мы только за – внешне мы со всеми, а что за кадром, вас это не касается.
Нас всегда сажали за разными партами, чтоб не шушукались. Вот это наше шушуканье выводило классную руководительницу из себя больше, чем безобразия других учеников. Так мы это делали всё остальное время. Во время перемены все остальные бегали по коридору, орали, смеялись, шумели, а мы где-то в уголке шушукались. По дороге из школы домой негромко обсуждали более важные дела, чем усвоенные на уроках знания.
Свежо предание
«Лучший в мире кинозал – это
мозг, и ты понимаешь это, когда
читаешь хорошую книгу».
Ридли СКОТТ.
Путь из школы домой – самая важная часть нашего дня. Мы всегда шли, как можно, дольше. Чтоб растянуть почти запретное наше общение.
Однажды решили пойти домой не по дороге, а напрямую в буквальном смысле. Умаялись – пришлось перелезать через заборы, беседку детсада. К счастью, по нашему «маршруту» не было домов. По стенам ходить мы не умели. Мы мало что физически умели. Были довольно-таки упитанными, закормленными, неуклюжими девочками. Дискомфорт от этого был – над нами смеялись, нас гоняли на уроках физкультуры. У меня была вечная тройка по физкультуре. Только, чтобы не портить показатели по школе, руководство давило на физрука, и тот исправлял тройку на «4» или даже «5», когда я стала отличницей. А с вечным «неудом» по поведению что делали, не помню.
Преодоление естественных препятствий было нашим новым приключением. Немало усилий ушло на преодоление детсадовского забора, ограждения беседки. Детсад – стартовая площадка для каждого ребёнка не только в нашей маленькой деревне, но и во всём Советском Союзе.
Нам было о чём говорить, мы никогда не скучали. Это сейчас иссякли темы, нет больше точек соприкосновения. На любой мой пазл из нашего общего детства ответ един: «Не помню, хоть убей, не помню». Я тоже много чего не помню, но детское в закоулках памяти занимает особое место. Беда в том, что большинство из пазлов мной уже где-то когда-то использованы. В каждой вещи, даже в самой абсурдной, есть отсебятина, где тот или иной пазл находит своё место и становится незыблемой частью какого-то файла.
Ключевой темой того дня была статья из журнала «Вокруг света». К тому времени мы уже переросли «Весёлые картинки», «Мурзилку», «Костёр» и «Пионер». Родители выписывали чуть ли не все газеты и журналы. Зачем «Пионер», если уже есть «Костёр», зачем «Работница», если есть «Крестьянка»? Но они все были, их подшивали строго по нумерации. Я терпеливо ждала, когда прочтут всё, что им нужно, чтобы вырезать нужные мне картинки. Для этого у меня были тематические альбомы, куда клеила я сначала картинки, затем и сами статьи.
Зачем это, кому это было нужно? Только недавно отправила их в топку вместе с остальными подшивками, заметками. Минимализм требовал больше – я сожгла большую часть книг, в основном советскую и партийную литературу. Вещи не должны ждать своего часа годами, книги пылиться на чердаке десятилетиями. В доме всё должно быть функционально и востребовано. Дом – не музей ненужных вещей, а для памяти существует голова.
Журнал «Вокруг света» был лучше «Огонька». Читать о разных странах, морях и океанах, о том мире, куда нам век не попасть, было сто раз интереснее, чем о достижениях страны Советов. Об этих достижениях лучшей в мире страны вещало радио с 6 утра до самого вечера, которое стало неотъемлемым фоном моего детства. Но иногда отец включал большую радиолу и ловил заветную волну «Голоса Америки».
Коммунисты – не зомби, даже они фильтровали однобокую информацию и искали ответы где-то на стороне. Простые рабочие, необразованные крестьяне были себе на уме. Если надо, могли любого секретаря райкома на место поставить. Хотя партия была всем, лучше всякой религии справлялась с народом. Самое страшное наказание – исключение из партии. Самая страшная угроза: «Партбилет на стол!». Семьи на этом держались, бабы с помощью парткома мужей домой возвращали. Мой отец стране и партии был верен до конца. Как только Союз распался, он отказался работать в новых реалиях, в непонятно какой стране. Не переобулся, не смирился. Так и не принял новые правила, противился прогрессу. В последние годы жизни часто говорил, что всё вернётся. Я этот бред пропускала мимо ушей. А так он почти дождался. Когда в России заработала машина времени, он сам был уже вне времени. Когда машина повернула время вспять, ему было уже всё равно. Опция «деменция» для всеобщего пользования, увы, уже была использована.
«Вокруг света» - не машина времени, нас особо не интересовало прошлое, не манило будущее. Если статью из волшебного журнала проиграть, вполне можно было телепортироваться куда угодно. В чём связь между статьей о Ливане и преодолением препятствий по пути домой, я, конечно же, не помню. Один экстрасенсористый парень из соседней деревни утверждал, что может воссоздать любой день из своего детства во всех деталях. Не только свой день, ещё и меня из того дня. Чудной он сам, и говорил чудно. Говорил, когда он лечит, ему «чёрные люди» помогают. Только родную мать не смог спасти, эти же тени её с собой уволокли. А в детстве никто его всерьёз не воспринимал. С виду дурак дураком, а тебя насквозь видит, и всё, что в жизни было, до мелочей помнит.
Кстати, о дураках. Мой издатель когда-то настоятельно советовал писать проще, жёстче, «чтоб дураку понятно было, и вообще для дураков». Писатель для писателей головная боль издателей. Я же безотказная, за месяц «шедевр» сварганила, они, не глядя, напечатали, потом сами же опечатали весь тираж. Страна дураков, описанная в той книге, оказалась не по нутру дураку или как? А я по инерции продолжаю в том же духе…
Дураки всякие нужны, они для всего годны. Им легче живётся, всё даром достаётся. В то далёкое время говорили «душа обязана трудиться», главное, чтоб человек был хороший. О том, что ещё и головой надо работать, это хотя бы полезно для самого мозга, никто не говорил.
Мы-то не думали, мы воображали, играли, подражали. За сто дней сто ролей. Жизнь понарошку, всего на один день.
Раз эпизод из детства как-то связан с Ливаном, слова писателя, философа ливанского происхождения Джебран Халил Джебрана будут в тему: «Людям надоедает детство, они спешат повзрослеть, а затем мечтают снова стать детьми. Они с тревогой думают, о будущем и забывают настоящее, поэтому не живут ни настоящим, ни будущим. Они живут так, как будто никогда не умрут, и умирают так, как будто никогда не жили». Привожу умные слова очередного гения, чтоб прикрыть свою приобретённую глупость.
В детстве я была сто раз умнее, ведь знания не приобретаются, а даются изначально. Только не всем дано распаковывать внутренний багаж и распорядиться даром по назначению. Я слишком рано поняла, что ум не есть хорошо, равно, как и правда. Проще жить своим среди чужих, чем чужим среди своих. Слиться с толпой, быть, как все – вот универсальная формула выживания в этом противоречивом мире. Желтая футболка с логотипом «Справедливой России» не совсем сливается с цветом оконных штор, но можно же застыть, поверить самой, что тебя вовсе нет. Стать невидимкой – тоже вариант.
Ума хватило, не торопиться взрослеть, насладиться вдоволь условностью, вседозволенностью, утренней свежестью и тем удивительным чувством, что всё только начинается. Нам с подругой было комфортно в той стране, которой на карте нет – стране детства. Благодаря долгому детству, мой «внутренний человек» до сих пор не чувствует себя возвращающимся с ярмарки. Пока тешат ярмарочные скоморохи да шуты свежо предание.
На маленьком плоту
Было время, когда обычная лужа казалась чуть ли не морем. Море настоящее мы с подругой увидели только после шестого класса. Естественно, Чёрное.
О морях и океанах и не мечтали. «Вокруг света» удовлетворял наши тогдашние потребности. А ещё лучше Жюль Верн. Весенние лужи и ручейки давали возможность воплощать навязанные мечты в реальность. Лишь бы кем-то сделанный из старых досок плот выдержал нас обоих. Сильно сомневаюсь, что мы на самом деле плавали. Скорее, нам казалось, что плывём. Рябь да зыбь создаёт оптическую иллюзию движения вперёд. Юрий Лоза ещё свою знаменитую песню не написал, но она будто про нас:
«На маленьком плоту,
сквозь бури, дождь и грозы
Взяв только сны и грёзы и детскую мечту
Я тихо уплыву, пути не выбирая,
И, может быть, узнаю мир, в котором я живу».
Никакие другие корабли, быстроходные катера и шхуны не дарили потом такое же волшебство скольжения по тихой глади, приближения бушующих волн, преодоления встречного ветра или благословения попутного, как тот маленький плот, который застрял навеки в луже возле старого клуба далёкой деревни в конце 70-х годов прошлого века.
Когда лужа высыхает, плот превращается в кучу мусора. Нас на месте лужи больше интересует камень с датами жизни и именем покойного на старославянском. На месте клуба раньше стояла церковь, а вся территория вокруг была кладбищем. Старая начальная школа, интернат и наш второй двухквартирный дом были выстроены на могилах.
В эпоху воинствующего атеизма это никого не смущало. Но мы были в курсе, что играть в покойников чревато. Потому «наняли» для игры дня совершенного олигрофена, которого до второго класса пытались учить наравне со всеми, ибо он сын училки. Справился быстрее всех с заданием на уроке, помогай отстающим. Приходилось водить его дрожащую руку, пытаясь заставить его хоть слово написать. А он такой слюнявый и пахнет плохо.
Мы поймали его на перемене, велели взять выброшенную бывшую ёлку и идти за нами. Странно, но он понял, чего от него хотим. Стоя понуро у того камня, вполне искренне оплакивал своего сына, а мы только присутствовали. Не мы же хоронили ёлку, виноват исполнитель, а не подстрекатель. Блаженному же Бог простит. Впрочем, какой в то время Бог, когда религия – это только опиум для народа.
Все трое благополучно прогуляли целый урок. Не отличающему «А» от «Б» нашему товарищу по несчастью отсутствие буквы «Д» в своём вокабуляре
