по шкуре своей, редкий чернец в тех странах полуденных блюдет целомудрие. Но скажу и более, едва ли найдется в тех краях кто из наставников или иерархов высших способных своим примером помешать чинимому блудодейству. Ибо порой сам папский Квиринал более походит на лупанарий, нежели на цитадель святости. Впрочем, памятуя притчу о блуднице — кто в этом мире не без греха?
Итак, нам с боярином предстояло спуститься в хладный подземный мрак. Приготовил я загодя масляный фонарь. Позаимствовав его у запасливого дядьки Назара. Не раскрывая вящего повода, сослался на неотложные письменные труды. Щедро заправил светильник, кроме того, положил на всякий случай в карман рясы два сальных огарка. Смеха ради стоило бы предъявить боярину нитяной клубок, упреждая опасение заплутать в монастырских лабиринтах по примеру Тесея. Но не было у меня стольких нитей, а побираться на стороне только сеять ненужные подозрения. Да и уместны ли шутки в подобном предприятии, ибо не ведомо нам, на что горазды еретики ради сохранения тайны, а значит, и жизни своей.
Андрея Ростиславича, похоже, так же впечатлил наш поход. Он встретил меня радостным возгласом заядлого искателя приключений. Ему не терпелось пощекотать нервы острыми похождениями, оттого он собирался на дело, будто на игрища, со смехом и прибаутками. Нарочно испытывая меня, он спросил:
— Оставил ли Ты, Василий, посмертную записку или иное какое извещение о том, где нас искать? Ведь не ровен час, сгинем за компанию в капищах подземных. Зароют нас, аки псов, без погребальной тризны, да еще камнями могилки завалят.
На что я ответил:
— А кому я нужен-то, ибо обо мне, кроме отца с матерью, и вспомянуть-то некому, — и, поддерживая игривый тон боярина, добавил. — Тебе самому, Андрей Ростиславич, более пристало оставить памятку. Не то суздальская гридва, шукая тебя, разнесет обитель по камешкам.
Впрочем, смех — смехом, но я понимал, что перегибать палку не следует. Нельзя вышучивать предстоящее серьезное дело. Там, наверху, где сплетаются нити судьбы, где выстраиваются событийные связи, в отместку нашему нерадению может произойти сбой. И все затеянное нами полетит в тартарары. Хорошо, коль задуманное, а то и сами сгинем.
Видно, и Андрей Ростиславич подумал схоже, став серьезным, он заключил:
— Ладно, Василий, пошутили и баста! Будь ты не инок, предложил бы я испить по чарке зеленого винца. Не для храбрости, а почину ради! А так как одному мне пить не пристало, то давай-ко, брат, перекрестясь, двинемся с Богом.
Что было и сделано. Как можно тише, сдерживая дыхание, покинули мы странноприимный дом. Не хватало нам разбудить кого-нибудь из иноков, тогда уж точно сплетен не оберешься.
Ночь стояла, хоть глаза выколи. Побыв малость у входа в укромной нише, свыкаясь со тьмой, ступили мы на скользкий наст. Боясь оскользнуть, сшибить друг друга, разошлись на расстояние вытянутой руки. Но вот боярин нащупал посыпанную песочком дорожку, идти стало легче, и я перевел дух.
Словно заядлые заговорщики, направились мы к западной башне. Согласно указанию Антипия припадочного, в ней расположен вход в подземное нутро обители. Андрей Ростиславич, предвосхитив столкновение с богоотступниками, взялся шепотом наставлять меня. Тщась не уткнуться ему в спину, я не мог взять в толк резонов боярина, да и собственный трепет одолевал меня. Я гнал трусливые мысли, но они, наслаиваясь друг на дружку, совсем запутали меня. Сейчас, пытаясь вспомнить их рой, я различаю лишь тени некоторых из них:
Я увижу тайное бесовское радение! Не зачарует ли оно меня? Не введет ли оно в соблазн или еще какую слабость или ничтожество? Не лишусь ли я остатков воли, зачарованный наваждением? Не обращусь ли в бессловесную, не способную на сопротивление скотину? Не подведу ли боярина, обнадеженного мной?
Примечание:
1. Плутон — мифологический (др. гр.) царь подземного царства.
2. Иоанн Малала — византийский хронист из г. Антиохии (VI в.). «Хронография» И.М. состоит из 18 книг. В четырех первых томах излагаются античные мифы.
Глава 12
Где, пройдя подземным ходом через мощехранилище, боярин Андрей и Василий выслушают речи еретиков
Не встреченные никем, подобно татям ночным, прокрались мы чрез подворье и вступили в заполненный хламом притвор башни. Благо, дверь была смазана и растворилась беззвучно. Затеплив фонарь, мы осмотрелись. Сверху тяжело нависли заиндевевшие своды нижнего яруса. В углу, врастая в кладку, уходила вверх шаткая лесенка без перил с узкими обледенелыми ступенями. Под ней, за уступом стены, обнаружили узкую нишу. Осветив темную полость, узрели выложенный камнем спуск, осклизлые порожки почти отвесно ныряли в черный провал. Мы осторожно, боясь поскользнуться и загромыхать в преисподнюю, стали спускаться.
Толку от вонюче коптящего фонаря совсем не имелось. Огня хватало лишь, чтобы не натолкнуться друг на друга в окружавшем промозглом мраке. Приходилось, не доверяя глазам, идти на ощупь, простирая руку, дабы не разбить голову о нависшие своды. До конца спуска я насчитал двадцать ступенек. Число отнюдь не мистическое, но оно напомнило, что столько же дней я знаком с Андреем Ростиславичем. Даже и не верилось, всего нет ничего, а кажется, знаемся давно.
Идти стало гораздо легче. Под ногами податливо вминался влажный песок, проход стал гораздо просторней и выше. Даже фонарь поумнел, разгорелся ярче. Его свет обозримо высвечивал грубую кладку стен и овальных сводов, позволял различать выступы препятствий. Изредка трогая камни, я с удовлетворением отметил, что их поверхность стала суше и теплей. Хотелось вслух поделиться теми наблюдением, но боярин негодующе одернул меня. Так натужно, молча, мы пробрались до слияния прохода с более широким коридором. Я смекнул — он шел из церкви, и чуть опять не раскрыл рот, желая выказать собственную смышленость.
Но вдруг боярин, крадясь первым, резко остановился, предупредительно коснулся моей груди. Я, изготовясь к худшему, что было сил напряг зрение и слух, но ничего достойного опасений не уловил. Андрей Ростиславич, справясь с возникшим сомнением, потянул меня за собой.
И тут впереди, в отсветах фонаря, я различил, что в нишах каменных стен вповалку лежали люди. То, несомненно, человеческие тела! Сердце зашлось от первобытного ужаса, леденящая судорога сковала мои члены. Стараясь перебороть страх, я напряженно пытался уяснить: «Кто они? Зачем их там положили?» А толстокожий боярин упрямо тянул меня к ним. Наконец пришло прозрение — мы оказались в монастырском мощехранилище, или, как его называют, оссуарии.
Мне стало стыдно за малодушие. Ну, разумеется, в каждой уважающей себя обители испокон существуют пещеры, где покоится прах предыдущих поколений монашествующей братии. Начало тому положено во времена обретения Русью христианства. Задолго до повального крещения немногочисленные еще иноки — люди иной жизни, селясь в уединенных местах, вырывали нору для жилья, где и находили потом последнее пристанище. Эти киновии постепенно из дикого пещерного состояния преобразовывались в обители привычного для нас облика, но обычай хоронить чернецов в пещерах-склепах остался. Расчет на то, что в сухом подземном климате изможденные останки, лишаясь влаги, превратятся в иссушенные, окаменевшие мумии. Невольно напрашивалось сравнение с мореным дубом. Если тому необходима влага, чтобы сохраниться в веках, то здесь условием вечности является ее полное отсутствие.
Мы подошли к мощам. Луч фонаря осветил почерневшие и сморщенные, будто скрутка отжатого белья, останки, обряженные в истлевшие саваны, источающие запах смерти и потустороннего мира. Меня всегда удивляло, как монахам удается сохранять трупы в пещерах, что даже и крысы не зарятся, наверное, используется особый состав мази, отпугивающий всякую тварь и гниение. Иные мертвяки лежали в гробах-колодах с откинутыми крышками, то видно были не столь древние захоронения. Зрелище не для слабонервных. Картина ужасов усугубилась. В одном из вырубленных в камне отсеков на широкой полке горкой лежали черепа с чудовищными оскалами и провалами глазниц. Скорее всего, выжидалось — не явится ли в каком из них мироточение? Известно — мироточивые главы большая редкость, а значит и ценная реликвия, призванная к вящей славе обители.
Я сознательно помедлил, внимательно разглядывая склеп. И был поражен, увидев на особом поставце огромный, диковинно приплюснутый кумпол. Он вовсе не походил на людской череп, принадлежа какому-то монстру-великану. Возможно, взаправду бают про перволюдей гигантов, уничтоженных потопом. Но строгий боярин не позволил расслабиться и поразмыслить над увиденным. Дернув за рукав, он грубо увлек меня вперед. В его напористости проскользнуло недовольство нашей медлительностью. Я поспешил исправиться и больше не отставал от Андрея Ростиславича.
Миновав очередной изгиб туннеля, мы разом отпрянули назад. Впереди отчетливо пробивался факельный свет. Пригасив лампу, для пущей надежности, прикрыв ее полой рясы, я мужественно нащупал рукоять клинка. Боярин, угадав мои намерения, пресек героическую попытку, решительно прошептал:
— На рожон не лезь! Никто нас не тронет. Знай, не они нас — мы их ловим!
Осмотревшись, потянул меня за выступ стены. Чутко прислушиваясь к малейшему шороху, на каждый всполох света вжимаясь в камни, мы опасливо, но неуклонно приближались к заветной цели. Чудно, но страх совсем пропал. Я сполна прочувствовал сказанное боярином. Действительно, мы тут охотники, выслеживаем уготовленного зверя! К лицу ли ловчему трусить на гоне? Смешно бояться стычки с обреченным животным. Охотник в том находит особое упоение. Ради того мига и ценит он свое ремесло.
Свет ближе и ближе. Стали слышны приглушенные голоса. Андрей Ростиславич шепнул мне на ухо:
— Они в крипте. Свет ослепляет их. Изнутри не видно, что в переходе. Отойдем к противоположной стене.
Ход расширился, образуя перед капищем подземные сени. В торце гульбища начинался ступенчатый подъем, путь в кладбищенскую часовню. Вправо коридор резко сворачивал вниз, по-видимому, спуск к реке. Налево красным жаром светился проход в мешок крипты. Мы приблизились к его зеву. Заглянули внутрь.
Откровенно признаться, меня постигло разочарование. Оно сродни напрасным ожиданиям, что, болезненно распалив воображение, при соприкосновении с явью рассыпаются в прах. Я надеялся увидеть если не жуткую оргию, то хотя бы завораживающую сцену, подобную ритуальному карнавалу цехового братства. Участники которого рядятся в диковинные одеяния, напяливают уродливые личины и дотошно разыгрывают древние мистерии.
В багровом мареве пылавших по стенам факелов я разглядел весьма поместительное убежище со сводчатым потолком. Оказывается, вот какова потаенная крипта!
Но все внимание на вершимое действо. Полукругом, спиной к входу, огибая вырезанный из цельного камня аналой, молились коленопреклоненные иноки с непокрытыми головами. Лики сокрыты пергаментными полумасками. Подле каждого на
