«Материал». Каждая фаза беседы регламентирована по времени. Таким макаром, если «Приветствие 1-2 мин.», то «Выход на возможные проблемы» уже «5-7 мин». «Прощание» заняло чуть больше «Приветствия» -1-3 мин. И на том спасибо. Хотя ходовое «спасибо» почему-то не прописано в «Примерном сценарии дотестового консультирования».
Лори, глядя на сожителя, хозяйничающего за столом, прыскала в ладошку и с притворным ужасом оглядывалась на дверь: происходящее она воспринимала как приключение.
Бассаров повертел брошюру. Разработчик пособия раздавал советы из-за океана - указан в выходных данных по-английски мелким шрифтом. Вот любят америкосы все расписывать! Даже «Не смотреть на часы». Видать, не смотрели на часы, когда писали. А если консультация утром, то куда девать «Добрый день»? Делать поправку на разницу во времени и радостно верещать: «Morning»?
«А ведь это деньги», - мелькнуло в голове. Тут обманываешь честных граждан на мелочевке, горбишься за гроши, раздаешь взятки, а умные люди плетут словеса - что вензели на зеленоватых купюрах. Хотя снять белый халат при пациенте и театрально бросить на спинку стула – это придумано неплохо. Дескать, я свой, перебежчик, перешел на твою сторону. Рождает доверие. И сразу, без паузы, завести душевный разговор, чтоб выведать цепочку контактов. Эдак иностранного агента перевербовать можно.
Еще душевней получилось «Прощание». Все-таки 3 мин. «Оставить дверь открытой» - это конгениально. Ситуативный ход подкреплен пометкой в графе «Невербалика»: «Телесный контакт, похлопывание». Пожалуй, лишнее. Любой телесный контакт невербален, включая секс, а стоны женщины не несут смысловой нагрузки.
Но то была не вся полезная информация. На листке бумаги против имени Лори и ее фамилии стояло имя Олег. И фамилия. И вопрос.
Фамилию Бассаров запомнил потому, что она показалась ему знакомой.
Лори заерзала на стуле, хихикнула, махнула рукой, будто разгоняя дым. Кабы не яркая помада, она была бы похожа на старшеклассницу, которую учительница застукала за курением.
В кабинет влетела врач Алла, повесила сумочку.
- Так, молодцы, не ушли, - улыбнулась она. Хотела снять халат, но передумала. Взглянула на Бассарова: – Вы не могли бы подождать в коридоре?
- А дверь оставить открытой?
- Н-нет… - растерялась врач. - Мужчина, это конфиденциальный разговор.
- А как же телесный контакт, похлопывание?
- Что? Зачем? – отступила на шаг. – Я сейчас позову главного врача…
- Или это должен сделать пациент? В инструкции нет точного указания…
Алла бросила взгляд на стол:
- Так… Вы читали…
- Знаете, есть прекрасная русская поговорка: за деревьями леса не видит. Ее я напомню главному врачу.
- Не надо, - села врач. – Я здесь первый месяц… на испытательном сроке. Не хочу в участковые идти. Понимаете, это и в самом деле конфиденциальный разговор… правда.
Последнее слово врач сказала тихо. Эту «правду» прописать в пособии забыли.
Бассаров вышел в коридор.
Хозяйка кабинета плотно, не по инструкции, притворила дверь.
- Братан, займи червонец.
Борис вздрогнул. На дерматиновый диванчик опустился чувак в домашних тапочках. Возник что тать. Его нос шевелился, глазки бегали.
- А вернешь?
- Да вы тут надолго, гляжу, - шмыгнул носом сосед. Тапок под диванчиком мелко подрагивал. - Встретимся еще в очереди, земляк! Может, пригожусь…
- Загляни и оставь чуток открытой, - кивнул на дверь Бассаров, - Получишь не конвертированную монету.
Чувак заглянул в дверь, заранее кланяясь:
- З-здрасте… Ой, з-звините, не туда…
И не до конца прикрыл дверь.
Бассаров взял стул, сел у кабинета дотестового консультирования, чуть ли не под самой табличкой.
Со стороны выглядело не по-джентльменски, но, в конце концов, оставить дверь открытой – это указано в пособии, успокоил себя Бассаров, А инструкции надо исполнять.
Однако подслушать толком не удалось. Лишь пару фраз: «цепочка контактов», «диагноз положительный». Да еще имя.
Зато эта пара фраз были ключевыми. Говорила в основном врачиха, Лори односложно поддакивала. В завершении короткой беседы раздался плач. Даже не плач – писк мыши, пойманной в мышеловку. И тоже ключевой. Писк девочки из Захолустья.
Дверь отворилась – Бассаров едва успел отпрянуть.
Лори моргала, тушь под правым глазом поплыла.
В машине Лори обиженным ребенком забилась на заднее сиденье.
Салон «тойоты» нагрелся, хотя парковался вроде бы в тень. Оказывается, прошло два часа.
Не время для разбора полетов. И командир экипажа, бывает, совершает жесткие посадки. Аж скелеты в шкафу дребезжат и воздевают руки.
- Братка, а денежку?.. Ты ж обещал!.. – потеряв тапок, подбежал к «тойоте» чувак.
Водитель опустил стекло и рассеянно отдал деньги. Чувак поскакал по пыльной улочке на одной ноге к потерянному тапку.
Бассаров посмотрел на часы и резко вывернул руль, газуя. Язык у самого корня защипало, он сглотнул слюну. Их ждала армянская кухня. А протереть фланелью ребра скелетов и подсыпать нафталина в глазницы черепов они еще успеют. Не смотреть на часы, не торопиться. Оставить дверь открытой.
Пленка 03с. Бассаров. Поправка на вращение Земли
«Поправка на вращение Земли вводится в особых случаях, при полной подготовке и дальности стрельбы не менее 25 км». Это правило из наставления по АСП - артиллерийской специальной подготовке – в самое сердце поразили меня, первогодка-салабона, в страхе тянувшего витой шнур прочь от заряженной гаубицы. Помнится, после стрельб, оглохший, я еще раз украдкой пролистнул желтые страницы замусоленной книжки на раскладном столике старшего офицера батареи. Нет, так и есть: «Земля» с большой буквы.
- Хэх, боец, нам на шарик оглядываться ни к чему… Дальность нашей старушки всего одиннадцать кэ-мэ, - усмехнулся старлей, когда уже в казарме я обратился к нему по всей форме. – Но учти, боец, с этой старушкой мы выиграли у фрицев войну.
Под старушкой он имел ввиду122-милиметровую гаубицу М-30 образца 1938 года
Но слабая надежда на ложноположительный диагноз была, случается и такое, сказали в очереди у клинического отдела СПИД-Центра. Это когда в тиши лаборатории забыли ввести поправку на вращение Земли. Оно верно, зачем вводить поправку, если дальность жизни невелика. Однако жить хотелось подольше. Подальше.
С чего началась пристрелка к несчастью? Никаких разлетающихся кусков мяса и песка на зубах. В «вилку» цель взяли бесшумно. По ночам Лори потела, спала с полотенцем, потела даже днем, отчего очки то и дело сползали с носика, да неделю-полторы не вылазила из туалета, после чего виновато драила и брызгала дезодорантом кафель.
Лори похудела, что ей шло, и попросила спать раздельно. Сперва Бассаров ворочался на раскладушке в другой комнате, потом купил кровать.
Они молча пришли к согласию – спать порознь. Это было попросту удобно.
Пленка 04с. Лори. Запах греха
Тот запах.
Тусклый, тухлый. Запах гниющих шампиньонов. Я уже знала, так пахнет грех…
Я перебирала в тесной подсобке полусгнившие персики. Едва успела бросить ножик, уронила тазик с очистками, прыжками допрыгнула до двери. Успела. Вытошнила на крыльцо недавний завтрак.
После бегства из Захолустья я оказалась в городе совсем одна. Рейсового автобуса, ходившего в город раз в неделю, ждать не стала. Сперва добралась на попутке до Романовки. В этом большом селе, где меня никто не знал, ждала парома день и еще ночь. Городской адрес, что дала мама, оказался недействительным: ее подруга месяц назад завербовалась на Камчатку, а квартиру сдала, сообщила хмурая квартирантка. Впрочем, разрешила оставить вещи на пару дней. Дальняя родственница захлопнула перед носом дверь – видно, до города донеслись слухи о моем распутном поведении. Черная весть бежит быстрее доброй – в этой маминой присказке мне еще предстояло убедиться. Пару ночей я скоротала на железнодорожном вокзале на жесткой, отполированной до блеска, лавке. И там-то, в гулком зале ожидания, у меня украли деньги и паспорт.
Устроилась в киоск «Овощи-фрукты» подсобной рабочей. Платили копейки, зато в киоске мне разрешили ночевать на раскладушке. Напарница, продавщица Нюра, принесла из дома смену белья. Потом хозяин, бородатый, горбоносый, постоянно что-то жующий, притаранил матрас, изгвазданный в краске. Хозяина звали Насвай. Скорее всего, прозвище. Он был похож на орангутанга, наряженного в цивильный костюм, курчавый мех выползал из-за верхней пуговицы.
Киоск находился в конце улицы, в тупике, куда ветер сгонял листья. Будто наэлектризованные, они липли к крыльцу. Я набивала листьями огромные коробки. Кроме уборки в обязанности подсобной рабочей входили переборка овощей, их выбраковка и, самое противное, переноска к мусорным бакам тяжеленных, намокших мешков с гниющими плодами. Даже бродячие собаки, отирающиеся у баков, с фырканьем воротили носы от плодоовощных отходов.
Притащив последний мешок, я закуривала, - Нюра научила курить. Я бездумно озирала околоток, бугрящийся от тополиных корней асфальт, ползущий по узкоколейке от мясокомбината маневровый локомотив. В просветах между новостройками-пятиэтажками щурилось солнце. Я думала о том, что в этих домах живут счастливые люди, но они не понимают своего счастья…
Время от времени, после обеда, в киоске собирались друзья Насвая – смуглые, небритые. Земляки. Я завидовала и им. Они не чувствовали себя чужими в холодном краю, далеком от теплой родины. Говорили на своем языке, цокали языками, до подсобки доносились взрывы смеха. Эти-то свою родню точно не прогонят, с завистью думала я, вешая на дверь табличку «Закрыто по техническим причинам». Меня мужчины как бы не замечали. Я подавала им чай – терпкий, почти чифир. Странно, но друзья Насвая никогда не пили водку. Лишь курили, гоняя папиросу по кругу. Тесное помещение заполнял терпкий запах гашиша. Иногда на низком столике появлялся шприц и резиновый жгут. Тогда, как по команде, стихали разговоры, хозяин отпускал Нюру и меня, и даже давал мелочь «на кино». Мне было некуда идти. Я шла на детскую площадку, садилась на лавочку и смотрела на детей.
Приставать Насвай начал на второй день. Подошел сзади, выплюнул свою жвачку мимо ведра, облапал по-хозяйски, задрал халат…
Я схватила веник, ткнула, не глядя, за спину. Видно, попала в глаз, если хозяин ослабил хватку, выругался не по-русски.
Насвай повторил попытку. Был конец дня. Нюра уже ушла – за ней приехал муж.
Кричать было бессмысленно, но я крикнула.
В подсобку заглянула Нюра. Забыла что-то, вернулась.
Хозяин отшвырнул непокорную работницу, рявкнул, чтобы я убиралась на все четыре стороны.
Идти было некуда. У меня даже паспорта не было. А без него не брали на работу, не говоря о крыше над головой.
На улице очередной порыв ветра взметнул кучку мусора – прошлогодние
