бейсболки на шарф вместе с перхотью падали обильные кудри.
В углу на уровне транспаранта - экран телевизора «Шарп». В нем мельтешили Чип и Дейл.
Но посетителей было мало – матчей на Лужниках давно не проводили и болельщики, основной контингент пивнушки, вернулся к трудовым будням, ожидая праздника футбола.
«Спартак – чемпион!» - гаркнул Ринат вместо приветствия. Хм, быстро Харя с неумытой рожей провинциала, не видавший футбола вживую, освоился в столице!
Бармен кивнул и, не спрашивая, наполнил пивом две кружки.
- Шеф, а стопаря нема? – тише добавил, хватая кружки Харя.
- Три рэ, - извлек из-под стойки маленький граненый стаканчик патлатый.
- За что три рэ, шеф?! – возмутился Харя и пролил пиво на мраморный столик.
Бармен невозмутимо ткнул большим пальцем за спину, где чернела вывеска: «Приносить и распивать спиртное запрещено. Штраф 3 р.»
Я пристукнул о стойку железным рублем. И рубля хватит. Забрал стаканчик.
Бармен хмыкнул, смахнул рубль неуловимым движением.
По идиотской московской традиции двое за соседним столиком разбавляли пиво в кружках водочкой.
- Стоп!.. А отлакировать? – взревели соседи. Хотя один уже не вязал лыка, а второй, в кепке с наушниками, цеплялся за высокий столик обеими руками.
- Сопьешься тут, в столице нашей Родины, - буркнул я, когда Ринат плеснул водки в стопарь.
С чекушкой расправились за пять минут.
- Во, гляди! Как?
Харя вытащил из пакета мохеровый шарф:
- Мамке.
Я поднял большой палец.
- А это?
Товарищ развернул кофточку с крупными блестками и надписью по-французски. Дешевая подделка.
- Завел подружку?
- Ты чо, босс, офонарел? Это ж для Лариски!
Я снова поднял большой палец. Ринат разулыбался.
- Я за Ириску пасть порву! – отхлебнул пива друг.
Я вяло кивнул.
- Надо обмыть обновку. Еще возьмем и - завяжем, а, босс?
Какая-то мысль оседала на дне кружки.
- Борман! Але! – дотянулся до меня длинной рукой собутыльник. – Я грю, возьмем еще?
- А? Чего тебе?
– Как насчет догнаться?
- Ага, догнал: «Овощи-Фрукты».
- Какие еще фрукты, босс! Возьмем бутерброд с этим… шротом, если без закуси не могешь, все дела.
- Шпротом, - машинально поправил я. Водка оказалась горькой, пиво – кислым.
- Нет.
- Да что с тобой, босс? Ты где?.. – прокричал мне в ухо товарищ. Он успел обойти круглый мраморный столик. – Еще будем, грю?
И для наглядности тыльной стороной ладони шлепнул по горлу.
- Не буду, - оттолкнул стаканчик с недопитой водкой. И придвинул к напарнику кружку с пивом.
- Ну, как хошь… - Харя вылил остатки водки в кружку и жадно припал к ней.
Возле столика нарисовался сосед. Он облизнул синие губы и протянул зажигалку с облезлым золоченым корпусом.
- Слышь, муж-жики, чего базарю… Заж-жигалку, а? Два рубля… Во, работает!..
Сосед продемонстрировал товар. Это усилие далось ему с трудом – он ухватился за край столика.
- Иди пасись, - Харя рявкнул продавцу в лицо. И загасил пламя зажигалки пальцами.
- П-понял, - недоуменно оглядев зажигалку, отвалил сосед.
- О чем мы?..
- Ты базарил про какие-то фрукты, босс, - хмыкнул Ринат.
Я пошел к выходу.
- А тару? – крикнули из-за стойки. – Посуда не хрустальная, сдавать надо.
Бармен снял головной убор, пригладил патлы.
По инерции отметил, почему хозяин трактира носит бейсболку. Под ней оказалась аккуратная, с кофейное блюдечко, проплешина.
Ринат в три глотка допил пиво и распахнул передо мной дверь.
В киоске «Овощи-Фрукты» никого не было. Ни покупателей, ни продавцов. На пологом прилавке громоздились кучки апельсинов, гранатов, яблок, мандаринов, гроздья винограда… В углу на полу над крупными луковицами в мешке роились мушки. По широким немытым окнам ползали мухи. Воздух был спертый. Откуда-то вплыло удушающее облачко жареного мяса.
Я крикнул: «Есть кто? Ау?»
Никакой реакции.
Ринат сунул пальцы в рот и свистнул.
Из подсобки выбежал чернявый паренек в полосатой футболке лет восемнадцати, не больше. Впрочем, подростки-южане выглядят старше своего возраста. Вид у юного продавца был ошалелый. Губы сальные.
- Ишто хотэл? – продавец нервно вытер губы и руки тряпицей сомнительной чистоты.
И начал заученно бубнить с сильным акцентом:
- Имээм пэрсик, гранат, груш…
- Не надо, - перебил его. – Нам надо Насвай.
Вид у паренька стал и вовсе очумелый.
Я и сам не вполне понимал, зачем мне Насвай. Видать, неудачи последних дней, досада, усталость требовали выхода. Отыграться на крайнем. Хотя этот торгаш, скорее, и был первопричиной всех бед. По названному адресу сей «овощ» ожидаемо не проживал. И вообще, названных в родном городе дома и улицы в Москве не существовало в природе. Кто-то путал следы.
- Есть кто взрослый? – возвысил я голос.
- Чо, оглох, пацанчик?– крикнул из-за моего плеча Ринат. – Чо, вылупился, сучонок! Пинка дать?
Паренек исчез. Из-за занавески послышался взволнованный гортанный говор.
Через пять минут вышел, зевая, детина в синем фартуке с заросшей щетиной в поллица. Зверская физиономия.
Еще через пять минут стало очевидным, что никакого Насвая старший продавец отродясь не слышал. Про жвачку такую слышал, про человека – нет. Выкатывал из орбит блестящие, что черные виноградины, зрачки, мычал, тряс щетиной. По-русски он говорил лучше своего подручного.
А может, аллах с ним, с Насваем! Никакого предубеждения к носителям тюркозычного говора я никогда не испытывал – наоборот, уважал. Их было много в нашем полку – отличные мужики, надежные. Да этого Насвая они бы сами удавили! Подобные выродки есть в любой нации. И хватит об этом.
Я черкнул в блокноте пару строк, в котором указал город, улицу, киоск и имя Лори. Вырвал листок и пришлепнул его на кассовый аппарат. По ту сторону будто не заметили жеста посетителя, лишь скосили масляный зрачок на листок. Не замечая его, хозяин принялся, насвистывая, протирать грушу краем фартука.
Харя вытянул из ножен узкий охотничий нож, ухватил яблоко, почистил и начал жевать. Нож был явно из Захолустья. «Как он пронес его в самолет?».
Тонкая яблочная шкурка беззвучно падала на пол. Молчание. Слышалось лишь громкое чавканье.
Продавец по неведомой причине не возмутился самоуправством посетителя. Он спрятал листок в кармане фартука.
- Ээ, - протянули из-за прилавка. – Заходи, дарагой…
Вывалившись из киоска, Ринат громко сматерился и выплюнул яблочную кашицу на асфальт. В ответ на немой вопрос, показал фрукт. В чреве плода, огибая коричневые семечки, извивался бесцветный червяк.
Пленка 18d. Бассаров. Охота на оленя
Иней.
Первое, что зацепил, едва разлепил глаз. И передернул плечами. Иней лежал на подоконнике не заклеенной рамы и нехотя осел внизу стекла. Из щелей широкого окна мастерской поддувало. То-то я замерз под утро.
Из соседней комнаты доносился безмятежный храп сотоварища. Он мгновенно проваливался в сон, мог спать в любом месте, бывало, на еловом лапнике. Но при малейшем шорохе мог вскочить. Причем, отзывался только на подозрительные шумы. В нем было сильно животное начало. Он и по дому ходил бесшумно, неосознанно избегая скрипящих половиц - как в тайге, рзз и навсегда запомнив нехоженую звериную тропу.
Когда наступил на прогнившую половицу в прихожке, Ринат лишь бормотнул: «Босс, ты?». И опять захрапел.
Иней покрыл благородной патиной ржавую ручку входной двери, тополек плакал от одиночества ледышками слез, застывших на кончиках голых ветвей. На грязное крыльцо едва налезла тонкая наволочка снега, чернея по краям. В закутке двора фарфоровыми блюдцами лежали лужицы. Солнце задушили в проекте, - взывая о помощи, оно протягивало из-за бурой громады тонкие розовые ручонки.
Иней и снежок пощекотали обнаженную плоть памяти. С первым снегом в Захолустье просыпался сезон охоты – не сам сезон, а его предвкушение. Возбуждение, гон. Штатные и внештатные охотники коопзверопромхоза, да и большинство мужчин в десятый раз смазывали лыжи и ружья, проверяли наличие патронов, дроби, аптечки, надевали унты, топали ими по избе: не натирает ли пятки разношенная обувь…
Под ногой хрупнула лужица, а может, раздавленный шприц, впаянный в ледок.
Этот звук вернул к текущему моменту.
Накануне Ринат смотался в киоск «Овощи-фрукты», хотя я его об этом не просил, принес в зубах записку, что охотничья собака - дичь. На ней ожидаемо значилось место встречи: пивнушка «Офсайд».
Я выехал с часовым запасом. И не зря. На выходе из метро «Спортивная» было не пробиться от встречного напора тел. Толкотня, крики, надсадные гудки клаксонов. Одну настырную легковушку разозленные фанаты перевернули на бок – я поймал молящий взгляд задыхающейся рыбы в опрокинутом аквариуме, водителя, беззвучно разевающего рот и мерцающего железными коронками.
Еле выбрался на нужную улочку. Навстречу по проезжей части сплошным потоком плыла толпа людей в красных шарфах, с флагами. Большинство флагов поникли за плечами, некоторые просто волочили по мокрому асфальту. Любимая команда явно проиграла. Болельщики это больные люди. На всю голову. У них безумные глаза.
Мне изрядно оттоптали туфли прежде, чем растолкал встречных безумцев и вышел на обочину тротуара, где поменьше народа.
В пивнушке «Офсайд» тоже было не протолкнуться. Шарканье подошв. Кафельный пол заляпан нанесенной грязью и размазан пролитым пивом.
На экране облезлого телевизора в углу, зависшего под потолком, рябили кадры видеоповтора, нарезка наиболее острых моментов недавнего матча: фигурки мельтешили в черных трико и перчатках, некоторые в наушниках, изо рта футболистов вырывался пар. На монитор небольшого телевизора мало кто обрашал внимания – хватало собственных эмоций. Над вязаными шапочками и красно-белыми шарфами клубилось облачко отборных матов.
Судя по выкрикам, то был последний матч сезона. И решающий. «Спартак» неожиданно сыграл вничью с командой-середнячком, что было равносильно проигрышу – упущено первое место. Досада была свежей. Некоторые раздраженно срывали шарфы. Досаду и злость надо выплеснуть, сдуть пену – втоптать в грязь под ногами.
«Импотенты!.. На своем поле!.. Козлы! Олени!..» - донеслось из красно-бело-черной гущи. И ругань. Так грязно может выражаться лишь шпана, не понимающая смысла ругательств, за которые на зоне можно поплатиться здоровьем. Вспомнилось: Виссарионыч и Сивер никогда не матерились или выражались крайне редко.
Кричать: «Спартак - чемпион», как отмороженный фанат-подросток, я предусмотрительно не стал. Не надо дразнить стадо красной тряпкой. Затопчут и не заметят.
Я тихо пристроился с кружкой пива у подоконника, высокого, вровень со столиками –их уже гроздьями облепили болельщики, в основном, юнцы. Но были и дядьки с пивными животами, тоже в красно-белых шарфах. На меня никто не обратил внимания.
Я взглянул на часы. Насвай, если это он писал записку, должен был появиться с
