крылышками, птица металась по коридору. Это вызвало энтузиазм малышни и лай Гарнира, но глухарке удалось вырваться из разбитого лестничного окна...
Обрыв пленки.
Пленка 02е. Серенус. Дудочка крысолова
20 июня 1998 года в два часа пополудни Анна, коренная москвичка сорока пяти лет от роду, сойдя на станции Отрадное Серпуховско-Тимирязевской линии, кое-как дотащила сумку на колесиках до конечной остановки рейсового автобуса. Остановка под пластиковым навесом чернела от дачников - день был субботний. На лавке чудом высвободилось местечко, и Анна, шумно вздохнув, - болели колени, проклятый артроз! – опустилась с краю. А народ все прибывал. Предстоял последний марш-бросок до кольцевого разворота пригородных автобусов, а там рукой подать до коллективных дач «Профсоюзник», больше километра лесом, до домика у забора, крытого вагонкой. С каждым летом добираться на дачу становилось трудней. Анна подумывала продать домик, даже клеила объявление на заборе, но в последний момент вспоминала дорогие сердцу кусты смородины и малины, и отказывала удивленным покупателям.
День был жаркий, ни намека хоть на короткий дождик, дачники рвались спасать огород, у многих сгорели огурцы – Анна слышала разговоры на остановке, и сердце ее обливалось кровью. Весь июнь стояло небывалое пекло, тридцать пять градусов, листочки смородины свернулись в трубочку… Асфальт размяк, каблучки девичьих босоножек оставляли в нем аккуратные ямки. А на небе ни облачка! Анна изнемогала от зноя, ситцевое платье прилипло к спине, не спасала ни соломенная шляпа, ни короткий навес автобусной остановки. Она представила езду в переполненном автобусе, пожухлые листки смородины, и уже раздумывала, а не вернуться ли домой и рвануть на дачу вечером, когда спадет жара, - но вдруг заметила необычное зрелище. Выстроившись в неровную цепочку, но соблюдая субординацию, - впереди мелкие особи, крупные позади; нюхая воздух и поводя усиками, крысы волочили розовые длинные хвосты.
Анне стало дурно.
Женский крик и мужской ор не спугнули этих тварей. Они плевать хотели, кабы умели, на людей. Они тащились, сосредоточенно поводя усиками. У них была какая-то, неведомая двуногим, цель. Конечный пункт марш-броска.
Больше всего возмутили чистые, словно отмытые в трех водах канализации, хвосты, розовые, почти белые, что кожа ребенка, они оставляли на горячем асфальте влажный след… Анна обнаружила саму себя у бетонного забора промзоны, примерно в метрах трехстах от лавки – вот тебе и артроз! Все в том же сомнамбулическом состоянии, забыв про боль в коленях, она, не помня ничего, ни метро, ни троллейбусной толчеи, добралась до дома. Закрыла на два замка дверь и все форточки.
Последнее было сделано не зря.
Около десяти вечера задремавшая на тахте Анна очнулась от раската грома. Окна ее двухкомнатной квартирки на третьем этаже стандартной хрущевки выгнулись от тугих порывов ветра, за многоэтажными громадами наливался кровью чернеющие небеса, слоисто-пепельные облака, бордовые по краям, словно гигантская марля промокала израненную подтекающую плоть…
Когда сверкнула первая молния, в смежной с гостиной комнате со всего размаху хлопнула форточка, жестяной подоконник дробно застучал от посыпавшихся стеклянных осколков. С глухим ударом форточка распахнулась. Видно, от небывалого напора ветра ее хлипкий засовчик разболтался. Небо потемнело. Анна физически ощущала, как выгибаются стекла, испугалась, что те не выдержат. Кинулась к телефону позвонить дочери с зятем, но связи не было. На крыше громыхнуло, да так, что хозяйка упала на пол кухни. Очередным порывом ветра вдребезги разнесло форточку – скособоченная, она повисла на одной петле. Лежа на полу, хозяйка наблюдала снизу, как в воздухе парят обломанные ветви, забытые в песочнице детские игрушки, рекламные щиты… Анна нашла в себе силы встать, оглушенная, не услышала, лишь увидела, как медленно набирает высоту «ракушка» соседских «жигулей». Строительный кран раскачивался и шатался. Не хватало сил удивляться. Завороженная зрелищем, Анна вспомнила жуткое зрелище богомерзких тварей, организованно покидающих город, и подумала: «Вот оно, вот оно...». Конец света, о котором весь год трубили разной масти прорицатели. Частый перезвон колоколов вселял не упокоение, а тревогу.
Анна ослабла в коленках, встала на четвереньки и поползла в санузел. Нашарила флакон спирта (работала старшей медсестрой), глотнула из горлышка, задохнулась, закашлялась, запила водой из-под крана, закрылась изнутри и уснула на груде грязного белья. И уже не слышала, как хрущевку трепали гроза, шквалистый ветер, ливень и град, как с треском валились деревья...
Это не был конец света. Хотя спириты, невесть откуда взявшиеся из закоулков истории, твердили про высший суд, кару за грехи, кои стекались за Садовое кольцо и настаивались, что слюни диаволовы.
С начала лета треклятого 1998-го Москва изнемогала от адового огня небесного. Словно здесь к концу бурного и кровавого столетия в огромном котле мегаполиса кипели все страсти века. Тут же нашлись толкователи, провели параллели со смерчем, пронесшимся над городом и его окрестностям в году 1904-м. Тогда так же оглашенно звонили колокола, срывало кресты и купола, вырывало с корнем деревья… И москвичей, де, сама природа наказала за их алчность. Ведь более иных пострадали те районы, те поля, что хотели отдать для орошения за дикую цену.
А когда почти сто лет спустя утром 21 июня сарафанное радио разнесло, что сброшены наземь кресты Новодевичьего монастыря, народ уверился в грядущем Апокалипсисе. Не случайно именно жадность людская спустя месяц после небесного знамения породила дефолт 1998-го. После «черного вторника» по стране прокатилась волна самоубийств.
На излете кипящего лета два помятых небритых типа, тряся за углом «гастронома» мелочью, узрели в перспективе Староконюшенного переулка четырех всадников. Они как бы парили в автомобильной дымке, а кони невнятной масти в нетерпении били копытами, разбивая под собой сизое облако в клочья. Два товарища по несчастью решили, что это «белочка» - приступ белой горячки. Однако как один и тот же «глюк» мог привидеться симультанно и попарно, пусть и в воспаленных от пьянки мозгах? Нечистая пара с воплями кинулась, не разбирая пути и напрочь забыв про абстинентный синдром.
То, наверное, байки сумасбродного лета, но, делая известное допущение, возможно, и в самом деле выступил, на гриву вперед, крайний конь из мрачной квадриги Апокалипсиса. А именно – Зараза Зла неясной этиологии. Неопознанный вирус за пару лет распространился от Москвы до самых до окраин, проник через расщелины Уральских гор, пролез в зазоры сословий, соблазняя юные души неземными удовольствиями, их младая поросль, не приученная к длинному слогу, нарекла кратко и емко – «кайф», или «приход». О том, что есть такое же скупое обозначение приходящего явления – Грех – никто и не вспомнил. Не хотел вспоминать.
Тревожный посвист дудочки крысолова обрел сверлящий обертон в канун миллениума. Выйдя из столицы Пограничья, крысы разбежались по стране. Вирус летел самолетом, не брезговал плацкартой; как круги в стоячей воде, множился в геометрической прогрессии по необъятной стране … И хрустальная чистота священного озера его не остановила.
Морок что Мор.
Слухи и пророчества о конце света участились.
Коммунистическая идея выдохлась. Молиться разучились. В обществе упал иммунитет от Искуса. Оно стало восприимчиво к сиюминутному. Как в былые годины жизнь человеческая не стоила килограмма любительской колбасы или талона на сахар. В список дефицита попала эмпатия. Жаждали и алкали новой крови в изношенных сосудах империи. И – чуда. Вакцины, волшебной таблетки.
А чудо оборотилось чудовищем.
Далеко от Москвы в последний год чумного века в граде, соседнем с Захолустьем, толпа ПТУшников и уличной по виду шпаны чуть не вынесла хлипкие двери областной инфекционной больницы. У всех подростков и юношей были сходные симптомы. И одинаковый анамнез: один шприц на всю гоп-компанию в грязном подвале.
А уж подружки, - бывало, одна на всех, - разнесли Заразу Зла далее по цепочке.
Хорошие девочки любят плохих парней. Обаяние Зла – движущая сила третьего тысячелетия.
Таким манером вирус перелетел Байкал и очутился в дремотном Захолустье, на восточных рубежах евразийского Пограничья.
Незатейливая мелодия дудочки крысолова без спросу вплелась в аутентичный пентатонный лад номадов, аборигенов Захолустья, на взлетную просеку «нулевых».
@info_ Klio
14 мая 2005 года московская милиция разогнала несанкционированный пикет около здания Министерства здравоохранения России. Акцию приурочили к Всемирному Дню памяти людей, умерших от СПИДа. Участники акции приковали себя наручниками к зданию министерства и блокировали движение по Неглинной улице.
Протестующие выступили против перебоев в поставках жизненно важных лекарств ВИЧ-положительным людям. Всего на пикет вышли 30 человек, двое из которых в белых халатах и один в костюме медведя. Участники пикета скандировали лозунги об упразднении Минздрава и передаче его полномочий МЧС России из-за перебоев в лечении ВИЧ-позитивных россиян.
По словам организаторов акции, белые халаты символизируют беспредел и халатность чиновников, а медведь на поводке – тот факт, что беспредел нужно обуздать. Транспаранты участников, носителей ВИЧ: «Наши смерти - ваш позор».
ВИЧ-положительный активист Алексей Яскович сказал: «Лекарства нужны не только больным наркоманам, но и детям, заразившимся в больницах».
Участники пикета доставлены в отделение милиции.
По сообщениям СМИ
Пленка 03е. Серенус. Чума-2000
Позднее, вплоть до досрочного ухода из СПИД-Центра по причине «compassion fatigue», синдрома эмоционального выгорания, заведующая клиническим отделом Лариса Алексеевна Тришина обзывала холодное лето 2000-го двумя словами: «Ямар кошмар!». Первое слово на бурят-монгольском наречии – «какой» - лишь оттеняет кошмар рифмы. Ее «жесть» и бездушный, что песком по стеклу, шелест.
Впервые медперсонал Центра на своих плечах ощутил, насколько тесны служебные площади. Деревянное довоенное строение, казалась, трещало в пазах, и готово было раскатиться по бревнышку от наплыва молодых людей с расширенными зрачками. Узкие коридоры специализированного учреждения были забиты под завязку. Худенькие сестрички с острыми коленками с-под белых халатиков, и те не могли протиснуться с сопроводительными бумагами к врачу, а штатный сантехник Коляныч - пробиться к дверце туалета, из-под которой сочилась струйка ржавой водицы. Явный засор канализации. Когда сантехник, помахивая разводным ключом, бесцеремонно размазал по стенам коридора хлипких юношей, то выяснилось, что дверь заперта изнутри. Он рванул дверку, вырвал с мясом щеколду, обнаружил в полусогнутом положении великовозрастного балбеса. Глаза
