сардельку в горчицу.
- Дорогой мой, роспись натуральная, только оболочка фальшивая. Объясните мне, Борис, несоответствие содержания и формы. Довлатов умер в Нью-Йорке в 1990-м. А презентованная вами книга издательства ПИК датирована годом позже… Получается, писатель вышел на связь с того света?
Фильшин перестал жевать, утер губы салфеткой, оперся локтями о высокий столик и грустно воззрился на меня:
- Qed quod demonstrandon.
- Латынь? Дайте вспомнить, - я потер переносицу, ныряя в дальние закоулки памяти. - «Что и требовалось доказать»?
- Или QED, как сокращенно пишут юристы. Оценка «пять».
Я мысленно сматерился. Оценка «неуд». Меньше пить надо!
- О’кей. Каюсь. У этой эрзац-оболочки есть и иное содержание. Человек умирает…
Передо мной всплыло лицо Лори с заострившимися скулами. Что она сейчас делает? Это в Москве обед, а дома уже утро… Наверно, Лориго встает, шатаясь, идет в туалет или на кухню. А может, обессиленная, лежит в постели, гладит Кешу…
- Дорогой мой, - отложил вилку любитель автографов. Вздохнул. – Я вдовец, питаюсь в общепите… Не могу, знаете ли, сидеть на кухне, где витает дух жены… Просыпаясь, ловлю себя на том, что жду знакомый… такой родной, такой милый перестук посуды, шарканье тапочек… И так каждое утро…
Фильшин снял очки, подозрительно поморгал глазками, взял салфетку, отвернулся. Пробулькал, будто со дна реки:
- …и не надо говорить мне про умирание близких людей… Я сам врач, провизор, автор научных статей, при всех своих связях был бессилен. «Неоперабельна…» Хуже чумы… даже называть не хочется, та самая, на три буквы…
- ВИЧ? – машинально брякнул я.
Фильшин отшатнулся, как от пощечины, шляпа покатилась по грязному полу… Нагнулся, поднял; лицо красное, измученное, постаревшее.
- Да вы что!.. – просипел вдовец. Глазки вдавились глубже, за стеклами роговых очков превратились в точки. – У нее был рак. Рак! – выкрикнул он.
От соседнего столика отделилась фигура. Там, темнея бесформенным пятном, заговорщицки шептались трое, разливая водку под столом, - приносить собственный алкоголь запрещалось.
- Держи, брат.
И со стуком поставил стакан на столик. На донышке плескалась водка.
Я чокнулся с безутешным вдовцом граненым стопариком, заказанным у стойки бара.
- Выпьем за успех безнадежного предприятия…
Чиновник из минздрава зачем-то понюхал содержимое стакана, дернул кадыком. По подбородку растеклась струйка. Обернулся к троице пьяниц, с легким поклоном приподнял шляпу в знак благодарности.
А благодарности ждать не следовало. Предприятие и в самом деле безнадежное.
- Но я ценю ваши усилия… - отвечая на мои мысли, тихо сказал Фильшин. – Понимаю ваше отчаяние. Не собираюсь ни тормозить ваш регион, ни продвигать его в пилотный проект. На общих основаниях... А книгу я вам верну.
Форма вежливого отказа.
- Оставьте себе. На память о трех буквах.
И, не дожидаясь ответа, покинул обитель рыгающих посетителей и прыскающих сарделек.
Пленка 14d. Бассаров. План «Б»
Ринат пропал.
Обманчивый блеск золотой крупинки на липких пальцах никогда не станет самородком, - прав был отец, честный работяга с прииска «Малеевский». Крупица обмана, пусть маленькая, тащит за собой булыжник проблемы.
Когда дружок и к ночи не объявился в нашей берлоге на Тверской, я не встревожился: наверно, подцепил-таки девицу. Он западал на тех, кто фланировал на высоких каблуках. Бзик у него: много ли он видел таковых в таежном Захолустье? Землячки щеголяли в унтах, ботах, прочей практичной обувке, а то и в кирзухах. А в столице, невзирая на осеннюю слякоть и просыпанную на обледенелый асфальт соль, нещадно портившую обувку на каблуках, модниц было не унять. Харя только успевал вертеть башкой.
Но когда Ринат не пришел в мастерскую во вторую ночь, я забеспокился. И, выждав поутру пару часов, пересек Тверскую у гостиницы «Минск», в том месте, где на «точке» обычно кучковались «кэсээрки» - коммерческие секс-работницы, по терминологии СПИД-Центра. Знаю, труженицы панели очень не любили слова «проститутки». Пожалуй, это и были работницы. Честно работавшие, не покладая ног. А честность, считаю, главное во взаимоотношениях клиента и работника(цы) любой сферы услуг.
«Точка» у гостиницы пустовала – ночные бабочки отсыпались. По Тверской гулял сквозняк, гнавший фантики от жвачки и презервативов. Небо было под стать грязному асфальту. Я зашел в бар «Минска». У стойки, не снимая кепки-восьмиклинки, вполоборота сидел знакомый сутенер, пил кофе и курил. Джинсовая куртка на меху расстегнута, златая цепь отсутствовала. Почувствовав взгляд, он обернулся, осклабился:
- А-а, здгаствуй, здгаствуй, дг-гужок! На ловца и звегушка!.. А я уж хотел опять к вам в гости, - ласково закартавил, как Ленин в октябре, бригадир уличных работниц. – Пагдон, забыл, у вас пгоблемка. – Он стряхнул пепел с сигареты на пол, хотя на стойке торчала массивная пепельница. Барменша и не подумала сделать замечание клиенту – его тут знали.
- Не пгоблема, а капкан в натуге. Двумя «собаками» тут не отделаешься, дгужок.
И скороговоркой изложил суть «пг-гоблемы».
Выяснилось, пока я пил водку с художниками, Харя изловил на Тверской тощего распорядителя плотских утех, набросился росомахой, придушил, затащил добычу в проулок и потребовал назад два «собакса» – двадцать долларов. Свою рекламацию недавний клиент мотивировал тем, что дамочка «лежала как бревно». Сутенер отказался. Ринат сорвал с него цепь. Бригадир ночных поденщиц вызвал «крышу». Через пару часов под входной аркой в наш двор возмутителя бандитского истеблишмента повязали два «быка» из солнцевской группировки. Задержанный оказал яростное сопротивление, отправил одного из нападавших в кратковременный нокдаун с криком «Глотку выгрызу!». А другого обозвал «Чмо». Вредному клиенту показали пистолет Макарова. Харя с криком «Не гони порожняк!» плюнул под ноги бандиту. В ответ под аркой разнеслось эхо выстрела, просыпалась кирпичная крошка.
Прохожие, не останавливаясь, убыстрили шаг. Бандитизм стремительно становился обыденным.
Дерзкого провинциала с приставленным к его ребрам стволом утащили в подвал близлежащего дома. Сперва наглеца хотели элементарно убить, но, по словам обиженного сутенера, он вспомнил про меня и посоветовал бандитам поставить нарушителя «на счетчик». Ну, убьют, а штрафные бабки кто вернет?
- Я ведь тоже, дгужок, постгадал, - посетовал, завершая рассказ, сутенер. – Цепь мою эти двое не вернули, забгали, типа, за пгокол в г-габоте… Когоче. Твой богзый кент завис в подвале. Натугально завис. Выбигай, чувак. Пятихатка баксов или «счетчик» - полста зеленых за каждый день пгосгочки. Учти, я спас жизнь твоему дгугану. Тепегь твоя очегедь его спасать, догоняешь?
Ввалившийся в бар хмурый бугай в кожанке и широких спортивных штанах подтвердил условия выдачи.
Действительно, проблема. Рината могут показательно замучить в подвале, чтоб никто впредь не смел покуситься на священные устои крышевания. Милиция, скорее всего, в доле или подкуплена.
Причем решать проблему надо срочно. Счет шел на часы, если не на минуты. Ринат мог истечь кровью в цокольной камере пыток.
Виссарионыч!.. Я сразу подумал об отце Татьяны, секретарши НОК «Белый квадрат». И ранее в случае вероятного афронта в Минздраве хотел известить держателя общака по Захолустью. План «Б». Мафия намеревалась наложить лапу на бурно развивающийся аптечный бизнес, от Москвы до самых до окраин. Особенно на рыночный сегмент седативных и дорогостоящих импортных препаратов. Попутно легализовать под добропорядочной вывеской оборот наркотиков. Отцы мафии смотрели дальше необразованных лидеров ОПГ - «солнцевских», «долгопрудненских», чеченских и прочих, погрязших в междуусобице. Глядели поверх бритых голов - за Урал. Этот «проект» держался в секрете, чиновники среднего звена вроде Фильшина о нем не подозревали. Но, уверен, взятки руководство Минздрава уже получило. Владимиру Виссарионовичу, невзирая на авторитет, до поры до времени не разрешали отбыть в Москву, о чем давно мечтала его красавица дочь. Из смотрящего за Захолустьем в контексте аптечного «проекта» он вырастал в смотрящего за Сибирью.
Я шустро смотался на Центральный телеграф. Слышимость была отличной. Владимир Виссарионович, как водится, понял с полулету.
- Зря ты его взял с собой. Дерзкий мальчик. Москва таких обламывает… Не гарантирую, но попробую… Что еще? А, ты про свою болячку… Опять аптека. Как, гришь, название твоего снадобья?
Я по слогам раза три повторил «зи-до-ву-дин». В трубке раздались гудки.
Через пару часов дверь мастерской начала сотрясаться от ударов ногами.
На заснеженном крыльце, стоя на карачках, тихо стонал незнакомец в разодранной одежде и плевался сгустками крови. Черное лицо, чудовищно раздутое, с глазами-щелками, напоминало шаманскую маску из Захолустья. На свежевыпавшем снегу - бесформенный прерывистый след. Человека волокли по земле. Я еле опознал в этом полутрупе Рината.
Ехать в больницу он отказался наотрез. Стеная и мыча, в качестве болеутоляющего потребовал водки. Литр сорокаградусной, финского «Абсолюта», охлаждался в дальней комнате между пачками нераспроданного Витиного тиража. Я впал в задумчивость: берег элитное пойло для «прописки». Да и раненому в бою требовалась полевая аптечка, бинты, жгуты, а не водка.
- Дай, Борька, дай, огнем жгёт, ну?.. Ну, хоть рану того… промокнуть? Друг ты мне или кто? Убью-ю всех на хрен!..
Друг детства выдавил скупую слезу. А чтоб Росомаха, он же Харя, заплакал, это надо постараться… И плакал он не от боли, уверен. Болевой порог у Рината высокий, Плакал от унижения.
Я налил полстакана «Абсолюта». Сделал тампон из бинтов. Аптечку из жилконторы приволок вместе с закуской сантехник Саня, заявившийся на церемонию «прописки» вместе с юным напарником, стеснительным и прыщавым.
Харя с трудом приподнялся с нар, но окунать тампон в водку не стал. А стремительно, пока я не опомнился, осушил стакан. И тут же замычал: губы, раздутые, как у охотника племени мумбаи, были разбиты.
Главное, кости целы, авторитетно заявил Саня, жуя домашний пирожок с капустой. Оказывается, в армии он служил в медсанчасти полка. Раны и неглубокие порезы (в подвале в подвешенного заложника то и дело, забавляясь, тыкали ножиком) обработали «зеленкой».
Другая потеря была болезненней: контуженному в ходе боевых действий выбили зуб с коронкой. Я выразился. Над этим зубом перед поездкой в Москву мы колдовали неделю.
Твердую пищу организм Хари не принимал. Из жидкого продукта боец, вынесенный с «нейтралки», предпочитал сорокаградусную. Да бульончик, который варил прикомандированный к больному подручный сантехника, молчаливый Павлик.
После недели перрорального лечения водкой мой напарник пошел на поправку. Исчезла кровь в моче. У сына тайги был мощный иммунитет. Раны зарастали, как на охотничьей лайке. Рожа уменьшилась в диаметре, обрела
