Сахалинские каторжанки 1970-90

Обещаем! Обещаем!
На наши груди прикрепляют огромные звёздочки с лицом задорного мальчика Владимира Ильича Ульянова (Ленина), но мой завистливый взгляд косится на стройные ряды пионеров, у которых пусть и маленькие значки на груди, но с такие модные, яркие, красные галстуки на шеях.
«Скорей бы вырасти!» — думаю я.
А когда я действительно выросла, то не смогла даже и вспомнить наши октябрятские дела, но они точно были. Наверное. Не уверена. Школу озеленяли? Так все классы её озеленяли. Ветеранов слушали? Так вся школа их слушала.
«Нет, октябрята — это полнейший бред! — рассуждала я маленькая. — Вот пионеры... Пионер — всем ребятам пример, а октябрята... Октябрята — поросята! Вон чего творят: все парты шариковыми ручками исписали! Нас же самих их раз в месяц отмывать и заставляют. Нет, мои морские свинки — это свиньи! А октябрята точно-преточно поросята. Ну скорей бы подрасти!»
Но зря я об этом мечтала. Ходил бы и ходил себе маленький человечек по планете горя не зная, бед не ведая. А?

Как Инна баянному делу училась

Я росла девушкой деятельной, за все дела сразу хваталась, во всех кружках, секциях перебывала по месяцу, по два. Подхожу я как-то к маме и говорю:
— Хочу я, мамулечка, баянному делу обучаться в клубе нашем у худрука Летягина!
Мама поморщилась:
—Донь, ты же ни в один кружок долго не ходила, а музыкалка ведь платная.
— Ну, мамулечка-красотулечка, я стараться буду и не брошу никогда-никогда, уж больно баян люб сердцу моему!
Усмехнулась мать на слова такие мудреные да думать ушла. Думали они вместе с отцом недели две, наконец, придумали:
— Дадим дочке шанс!
И пошла я в клуб баянное дело изучать у деда Летягина за отдельную плату, через кассу проведённую. Долго ли, коротко ли училась детонька, но выучила ноты, кнопочки на баяне запомнила, музицировать научилась совсем простенькую мелодию «Дождик». Но тут одна заковырка образовалась, оказалось, что у меня нет музыкального слуха.
— Слух баяну не помеха! — сказал Летягин, он как мог, старался, на пенсию не хотел.
Я тоже старалась, ведь слёзно обещала родителям музыкантшей стать.
Прошёл год. Выучила я композицию «Дождик» наизусть, без нотной тетради. Сыграла её парадно на сцене клуба перед дедом, бабушкой, матерью и отцом. После этого встала, положила баян на стул, откланялась низко и сказала:
— Спасибо вам, милые мои, за тепло, за заботу, за деньги заплаченные, но сил моих женских больше нет!
Усмехнулись родственнички на слова такие, заранее предполагаемые и зааплодировали. Потом дед поднялся на сцену, покрутил ус да и говорит:
— Пойдем уж, внучка, к самовару любимому чай пить.

Смешные родители

— Плохо нам жилось, плохо! — говорят пережившие развал СССР.
Не знала я, почему ей так плохо живется в Советском Союзе: остров как остров, море как море, деревня как деревня, лес как лес, поле как поле. А вот отец точно знал, что во всём виноват Брежнев и даже Хрущёв, и их политика, направленная на вывоз природных богатств из острова зарубеж. Отец называл Брежнева алкашом, а Хрущева клоуном, и мне это очень нравилось:
— Хрущев — клоун! 
Я очень любила клоунов. А мама вздыхала и говорила отцу:
— Тебя посадят.
Инна на это смеялась:
— Мамулечка, папка и так сидит на стуле!
— Не посадят, не тридцать седьмой год! — кряхтел отец.
Впрочем, я никогда не забивала голову большой политикой. А вот отец любил рассказывать, что его семья зажиточно жила, и если б не семнадцатый год, то они сейчас жили бы намного богаче.
  — Наша фамилия Зубковы, это не твой босяцкий род! — ухмылялся отец на мать. — Ну что это за фамилия такая: Горыня?
Мать пыхтела, как чайник:
— Да что ты знаешь! Когда моего деда раскулачивали… другого деда, не Горыню, а Красновского, так вся деревня рыдала!
Я на их споры лишь вздыхала и шла спать. Впрочем, такие разговоры дальше хаты не ходили, я не знала почему, но жила весело, и была абсолютно уверена: папка с мамкой, конечно, немножечко не в себе, а у неё — самое счастливое советское детство на свете!

Вещизм

Пошла Инна на базар покупать...
— Скипидар!
Нет. Пошла Инна на базар покупать...
— Земли гектар!
Нет. Пошла Инна на базар покупать...
— Инвентарь!
Нет. Пошла Инна на базар покупать...
— Самовар!
Да нет же! Самовар у неё уже есть. Пошла Инна на базар покупать новый пуховый платок. Скоро зима, а прошлогодний совсем износился. Старый платок серый, немаркий. Но дело в том, что девять лет уж как мне будет, и в школу я хожу аж во второй класс. Поэтому шаль нужна нынче другая: белая, нарядная. Это я сама так решила.
Эх, покупка шали — дело серьёзное, а посему Инна пошла на базар не одна, а с мамой. Заодно мы купим белые пуховые варежки и валенки из белого войлока. Мама долго сопротивлялась, особенно она была против марких рукавичек и обуви. Но я применила все методы воздействия и давления, которые знала, вплоть до бойкота воды и пищи, и мать сдалась, хотя отец настаивал и требовал у жены держать оборону. Прибежал дед Вавила с ремнём… Но и это не шибко помогло.
Вот так мы с мамой и совершили веселое путешествие на рынок в районный центр на дребезжащем автобусе. Еду я, значит, в автобусе и трепещу от счастья, представляя, как буду расхаживать по школе туда-сюда, туда-сюда...
— Даже не раздеваясь? — усмехнулась мама.
Я смутилась, оказывается, мечтала вслух. Долгожданный рынок по идее должен был кишеть нарядными шалями, шубами, шапками, самоварами... Но он почему-то кишел рыбой, тошнотворным парным мясом и разделочными досками ручной работы. Мне стало дурно, срочно захотелось упасть в обморок, но мать упорно тащила меня куда-то за руку. И притащила:
— Вот, Инна, твои шали, выбирай!
Белоснежные пуховые платки огромных размеров свесили на девочку свою нежную-нежную бахрому. Моё сердце остановилось, замерло, и я перестала дышать. Мамка вовремя спохватилась и больно ударила дочь по спине. Я поперхнулась и задышала.
Две мгачинские дамы купили шаль, варежки, валенки нужного размера и поехали обратно домой. Я радовалась тихой детской радостью, да так что её слышал весь автобус. Мамка хмурилась, но дочке было не до неё!
Вечером Валентина Николаевна пожаловалась отцу:
— Представляешь, наша дура ко всем пассажирам приставала — хвасталась обновками.
Иван вавилович почесал лоб, подошел к кроватке дочери, посмотрел на умиротворенное лицо спящей, вздохнул и произнёс:
— Перерастет.
— Ты думаешь? А вдруг вещизм её погубит?
— Тогда будем звать деда с ремнём.
— Так тот на ладан дышит! А ежели её за это в двадцать лет пороть придётся?
— Ничего, я к тому времени состарюсь и займу место её злого деда.
— А у тебя ремня такого нет.
— Ничего, похороним батю без ремня!

Счастье народное

Я твёрдо знала, что с приходом в их края социализма, сбылось счастье всего трудового народа.
— Да сбудется счастье народное! — повторял председатель на митингах, посвященных дню Октябрьской революции и 1 Мая.
— Но почему же сбудется? — не понимала я. — Когда уже сбылось!
Мне не понятна была сама логическая цепочка: в словах солидного и очень важного человека оно должно было сбыться, а по сути уже сбылось. И поэтому я отправилась в свинарник, приставать к отцу с вопросами. Тот соскрёбывал лопатой с деревянного пола навоз, перемешанный с соломой, пыхтел и, глядя на жирную крысу, притаившуюся в углу, ругал разленившуюся кошку. Ребёнок вырос перед взрослым неожиданно и дернул отца за край взмокшей от пота рубахи:
— Пап, а счастье народное сбудется или уже сбылось?
Иван ойкнул, крякнул, присел и схватился за сердце. Посидел, подумал, отдышался, глянул на недовольно хрюкающую свинью тихонько просипел:
— Вот если б я сейчас помер, лично ты была бы счастлива?
— Нет, — поперхнулась дочка.
— Вот и иди отсюда! Счастье у каждого своё.
— Как это?
Отец лишь махнул рукой, кое-как поднялся и принялся за работу, чертыхаясь почему-то не на дочь, а на Ленина, Сталина, Хрущёва, Брежнева и прочих высших работников политбюро.
Я пожала плечами и выбежала вон из сарая: «И чем они ему не угодили? Говорят же, что при царе жизнь была, ой какая худая!»
Я в дом, там мать мыла посуду.
— Мам, а счастье народное сбудется или уже сбылось?
Валентина оторвалась от работы, искоса посмотрела на румяного, выросшего на коровьем молоке отпрыска, и неожиданно расхохоталась.
— Сбылось, доча, конечно, сбылось!
— А почему? Вон председатель говорит, что оно когда-нибудь сбудется, потом.
Мать нахмурилась, она родилась в первый год Великой Отечественной войны в голодной Брянщине, и всегда с ужасом вспоминала свой детский никогда непрекращающийся голод, который длился вплоть до её шестнадцатилетия, до того момента, когда она юной девушкой вступила на сытую рыбную сахалинскую землю.
— Дурак твой председатель!
— А твой муж говорит, что счастье у каждого своё.
— И муж мой дурак. Иди у деда спроси, он знает.
Я опустила голову и поплелась пытать деда Вавила. А тот рубил дрова на заднем дворе.
— Деда, — снова неожиданно вырос маленький человечек, но уже перед топором пожилого подслеповатого человека. — А счастье народное сбудется или уже сбылось?
Дед хотел было инстинктивно опустить топор на упругое детское тельце, но рука судьбы увела его дряхлые ручищи в сторону, которые звонко ударили по полену, раскроив его надвое. Старик вгляделся в злое пространство. Сквозь пелену разрастающейся катаракты он наконец таки рассмотрел внучку и шумно свистнул. А потом сел и заплакал:
— Иди в дом, спроси у бабки. А моё счастье уже одной ногой в могиле стоит и тихо-тихо стонет: приди дедко, в салочки поиграем; приди дедко, в салочки поиграем; приди дедко, в салочки поиграем...
Я отпрянула от обезумевшего хрыча и аж вприпрыжку поскакала в избу, где бабушка замешивала тесто.
— Ба, а счастье народное сбудется или уже сбылось?
Тесто больно шлепнулась одним боком об стол, но почему-то промолчало. А старушка лукаво сощурилась и, не отрываясь от работы, запела, закудахтала, запричитала:
Мушка упала в стакан — к неожиданному счастью.
Если приснилась радуга — к счастью.
Найти подкову — к счастью.
Найти ржавый гвоздь — удержать в доме счастье.
Найти клевер-четырехлистник — к счастью.
Случайно разбить посуду — к счастью.
Наступишь в навоз — счастья целый воз.
Если на тебя нагадила птичка — тоже к счастью и к деньгам.
Родиться «в рубашке» — прожить счастливую жизнь.
Встретить косоглазого мужчину — к счастью.
Если косоглазый мужчина женится на косоглазой женщине,
то они оба будут счастливы.

— Ну, ба, хватит! Я ж не о том, а о счастье народном. Сбылось оно или нет?
— Счастье народное? — удивилась бабулька, хитро сощурив глаза. — А где ты видала народ?
— Везде, — не поняла внучка.
Бабулька еще разок вдавила тесто в стол и рассыпалась тихим звоном замысловатых слов:
— Народ что тесто, дети что квашня, куда хозяин поставит, там и вздыбится. А не замесит, так и пролежит дрожжами и прелой мукой до самой осени. А ежели и тогда не поставит, так и сгниет твой народ, сырой землею станет да в прах рассыпется.
Я не понимала таких мудреных баек:
— Объясни!
— Ладно. Народ — это скот, кто его поманит, за тем он и прёт. Поманит злой партийный руководитель — не жить народу счастливо. Поманит добрый — заживёт народ хорошо. Нету на земле народной воли, нету. Кумекаешь об том?
Но внучка не