Облегчив себе душу матом многоэтажной конструкции, он достал мобильник, набрал нужный номер и кому-то позвонил…
Уже через несколько минут принёсся гаишник. Подошёл к водителю катка и задушевно так спросил:
- Ну, говори, как скорость превышал, как «феррари» подрезал?..
Внимание амбала было отвлечено, я прошёл дальше по дороге. Проголосовал и уселся в «Оку», на которой ехал пенсионер Кузнецов. И когда он попросил рассказать о случившемся, то я принялся хохотать, как никогда в жизни. До этого момента вся моя поездка с амбалом мне смешной не казалась. А когда я ушёл от него подобру-поздорову, она мне показалось совершенно иной.
Насмеявшись вдоволь, я рассказал все события пенсионеру: он остановился у обочину и залился гомерическим смехом, хватаясь за живот...
Неожиданно он стал предельно серьёзным, странным образом уставился на меня. Я – на него. Пенсионер изменившимся голосом произнёс:
- Вы ходите пешком, я – на стареньком драндулете; я едва дотягиваю от одной пенсии до другой, и у вас с финансами не густо. Одеты мы с вами вовсе не как парижане, если не иметь ввиду тамошних бездомных. Так кто же над кем должен смеяться?..
Кто прав?
Я пишу драмы и сочиняю юморески. Свои творения я показал известному самарскому драматургу. Читая юморески, он хохотал так, что поминутно ронял очки.
- Брызжущий остроумием юмор, каскад иронии, вихрь тонких каламбуров, водоворот шуток! – восхитился он. – Никогда ещё я так не смеялся. Позвольте пожать вам руку. Молодец!
После он взял мои пьесы, помрачнел и заявил:
- Ну, а это ниже всякой критики, выбросите в корзину. Быть драматургом вам не дано, вы – прирождённый юморист.
Окрылённый я понёс рукописи прославленному юмористу. Он деловито просмотрел рассказики, зевнул и сказал:
- Макулатура! Темы стары, как мир. Оригинальных мыслей меньше, чем витаминов в булыжнике. У шуток лишь одно достоинство – они легко транспортабельны, ибо плоские, словно побывали под сверхмощным прессом; остроты феноменально тупы, а каламбуры напоминают прокисшую капусту.
Тут он заметил драмы, которые я не успел выбросить, начал читать одну из них и увлёкся. Лицо его посерело, губы жалостливо скривились, а в уголках глаз начали копиться большие слёзы и по щеках скатываться на бумагу. Юморист вскочил и заключил меня в объятия, говоря задыхающимся голосом:
- Вы – новый Гоголь, Островский! Да куда там – Шекспир! Какое кипение страстей в вашей драме, накал эмоций! Клубок запутанных интриг! Звенящие, точно шпаги, диалоги и венчающий всё неожиданный финал. Мой друг, я потрясён. Пишите, пишите пьесы, в вас прописан великий драматург!
Совершенно растерянный, гадая: кто же из них прав и в чём, я отослал рассказы в юмористический журнал, а пьесы в репертуарный сборник.
Скоро пришёл ответ из журнала: «Ваши юморески нас не заинтересовали, но у вас удивительно красивый почерк и, если Вы согласитесь, то мы могли бы предоставить Вам место сотрудника в отделе писем. Как Вы отнесётесь к нашему предложению?..»
Затем я получил письмо из сборника: «После обсуждения редколлегией Ваши драмы отклонены как слишком несовершенные по замыслу, так и по исполнению. Всего Вам хорошего!.. Да, кстати, где Вы нашли столь хорошую бумагу, на которой напечатали свои произведения?..»
Усадка
Я получил квартиру в новом доме. Даже невропатолог не мог без дрожи в коленках смотреть на это хлипкое, перекошенное здание, которое заслуживало звания музея всяческих недоделок и недостроек. В своём роде оно являлось шедевром в области брака.
Жильцы всего дома собрались и написали коллективную жалобу. Случайно мимо проходил художник-баталист Маляревич и, вдохновившись небывалым зрелищем, сотворил эпическую картину под названием «Разгневанные жильцы пишут письмо Султану Мамаеву-Батыеву, начальнику СМУ «Арапмонтажстрой» города Крутоярска».
Явился прораб Краснобаев. Мы готовились устроить ему головомойку, но он взошёл на возвышение, приосанился и произнёс речь о том, как его подводили смежники, как он мучился с поставщиками из суверенных и самостихийных республик, безответственными субподрядчиками и прочими, прочими, прочими. Красочно описал каскад просчётов архитекторов (тут зарыдали слабонервные), а затем вознёс хвалу самоотверженному труду подначальных ему бригад, поведал их поистине феерические успехи на трудовом фронте. Рассказал об успешном сборе металлолома и макулатуры, активном участии в художественной самодеятельности, наградах на конкурсе балалаечников. Мимоходом обронил, что неуклонно растёт благосостояние работников стройуправления. Завершая пламенные речи, особо подчеркнул тот факт, что объект сдали досрочно, хотя пять или семь раз переносили дату ввода.
Мы были растроганы и устроили прорабу овацию. Неутомимо, до хрипоты в горле кричали «браво!», «бис!», «молодец!» Когда же наши восторженные крики стихли, то Краснобаева и след простыл. Больше мы его никогда не видели.
Стали жить-поживать в новом доме.
Постепенно познакомился с соседями по подъезду. В том числе – с Михеичем. Предобрейший человек! Сейчас он, как сам шутит, на застуженном отдыхе. Смеётся: мол, года берут не только своё, но и чужое, сиречь – его. Вот такой шутник и оптимист! Михеич пожаловался, что с трудом поднимается на четвёртый этаж, попросил обменяться квартирами. Я был не против, но когда узнал, сколько времени нужно угробить на хождение по различным инстанциям для оформления документов, то смалодушничал, отказался.
Неожиданно мы заметили, что дом оседает. Неравномерно оседает – наша сторона быстрее уходит в землю и посередине здание дало трещину.
Мы – к строителям. Те нас успокоили:
- Это естественный процесс: грунт даёт усадку. Через годик-другой он уплотнится и тогда всё войдёт в норму. Потерпите.
Делать нечего, против природы не попрешь, жалоб на неё не напишешь. Ждём, терпим.
А половина здания между тем неутомимо вдавливается в землю. Окна первого этажа уже вровень с тротуаром, можно пользоваться вместо дверей.
Как-то проснулся – темно, как у негра в желудке. Я туда-сюда, выяснилось, что за ночь дом просел на целый этаж. Выходили на улицу через окошко с лестничной клетки второго этажа.
Четвёртый этаж нашей половины дома стал примыкать к третьему этажу соседей. Квартиры Саврасова и Пегасовой оказались смежными. Женщина, понятно, в крик. Побежала в домоуправление. Там пообещали прислать мастера, дабы соорудил перегородку между квартирами… Этот умелец добрёл до нас только через месяц, а к тому времени Саврасов с Пегасовой подружились, нашли полное взаимопонимание и подали заявление в загс, так что надобность в мастере отпала.
Наша половина здания погружалась прямо-таки на глазах. Скоро квартира Саврасова оказалась на одном уровне с квартирой второго этажа, где жили супруги Иноходцевы. Муж взревновал, вроде шекспировского мавра, ходит лютый, похожий на бычину. Саврасов боится дома показаться, у родственников ночует. А тут ещё его невеста в истерику впала: мол, забираю заявление из загса обратно!
Саврасов затосковал, даже седеть начал. Но вот мы просели ещё на этаж и он стал соседом Сбруева, потомственного холостяка. Повеселел. Пегасова тоже отошла. Иноходцев смягчился.
Мы пишем, ходим по инстанциям. Являются комиссии, сочувствуют нам, но ничего сделать не могут – усадка, закон природы. Один лишь Михеич доволен: ведь теперь он, считай, живёт на первом этаже. Крыша-то сравнялась с тротуаром и мы входим в дом через чердак. А я как бы на четвёртом этаже живу, только к нам не подниматься, а спускаться надо. Сильно пожалел, что не обменялся квартирами с Михеичем.
Пока терпим. А дом уходит вниз с нарастающей скоростью и если не остановится, то скоро можем оказаться у наших антиподов на другой стороне земного шара. По нашим расчётам – где-то в Мексике. Крепимся, хлопочем о заграничных паспортах, надеясь повидать героев их «мыльных опер», а особенно Марианну, что так красиво страдала в киносериале «Богатые тоже плачут». Расскажем ей о наших страданиях. Несомненно, почувствует, поплачет вместе с нами, вовсе не богатыми. А внутри муторно: как мы с ней поговорим, если никто из наших даже «моя твоя не понимай» по-ихнему сказать не может…
Юморист
Был я недавно в гостях. Вечер там напоминал театр одного актёра, ибо некий остроумец в одиночку увеселял всю нашу компанию. Шутки, каламбуры, анекдоты, хохмические реплики рассыпались им налево и направо пригоршнями. Мы смеялись так, что скоро животы разболелись, а рты свело судорогой от безудержного смеха. Кое-кто в изнеможении сполз на пол и дохохатывал уже там в горизонтальном положении.
Лишь один из гостей сидел насупившись, с таким тоскливым видом, будто на него разом свалились все мыслимые и немыслимые напасти. Его сумрачный и абсолютно непроницаемый для юмора вид навевал мысль о каменной статуе: самые острозаточенные шутки ломались о его задубевшую кожу, а льющееся потом остроумие производило даже меньший эффект, чем щебетание пташек на бетономешалку. В мире не существовало двух более несовместимых вещей, чем он и улыбка.
- Любопытно, кто он по профессии? – шёпотом поинтересовался я у соседа. – Не гробовщик ли случайно?
- Как, разве вы его не знаете? – удивился тот. – Да это же юморист …!
И он назвал фамилию писателя, чьим творчеством я всегда восторгался.
- А гробовщик здесь тоже присутствует, - добавил сосед и показал на неистового балагура, как раз начавшего свежевать очередной анекдот.
«Мыльтесь мылом!»
Я по рекламной части работаю. Последнюю неделю бьюсь над созданием очередного шедеврального зазывно-манящего рекламного слогана. Из кожи лезу, копытами упираюсь, но всё без толку.
Тут подходит жена.
- А ты не забыл, что мы решили купить новую стиральную машину? Какую посоветуешь, ты же дока по этой части, тебе и карты в руки?
С законной гордостью демонстрирую приложение к местной газете «Вечный звон» с моей рекламой: «Стиральная машина «Водопад», которую вы можете купить в фирменном магазине на улице Новобрёховской, облегчит труд домохозяйки и сэкономит немало времени».
- Но этот же магазин на другом конце города! – воскликнула супруга и с ехидцей спросила: - Скажи, дорогой, а разве стиральная машина иной марки, купленная в ином магазине, мне не «облегчит труд» и не «сэкономит немало времени»?.. И потом, всем очевидную констатацию сведений нельзя называть рекламой. Это же простое повторение банальных истин, вроде «Чистите зубы зубной пастой!» Хотела бы я взглянуть на чудака, использующего для этих целей, скажем, сапожный крем. Или – «мыльтесь мылом!» Разве кто-нибудь способен намылиться кирпичом или сапогом?! Каждому известно, что мылиться надо мылом, гладить бельё утюгом, летать самолётами, а плавать пароходами!..
- Как, как ты сказала? – осенило меня. – «Мыльтесь мылом!»? Простенько, предельно кратко и экспрессивно! Любой дурак поймёт! Браво! Какая ты у меня умница! Я уже неделю бьюсь над рекламой мыла, а ты походя сочинила истинный шедевр. Лучше и не придумаешь! Внизу укажу магазины с их