поудобнее. - Я желал бы прочитать вам строки, которые внушили мне такое предчувствие. Вот эту передовицу. Послушайте и скажите, вы ли это написали?
«Современные учёные опровергают мнение, будто бы олигархи происходят от амёбы, так как науке не известно случаев их деления. Правда, некоторые упорствуют во мнении, что олигархи его утратили в процессе эволюции…»
«Племенные демократы осенью стаями улетают на юг, а отчаянные либералы стадами мигрируют на север…»
«Если осла назвать Сократом, то его интеллект автоматически повышается на 128,5%, а с лопуха, названного ананасом, можно снимать по пять урожаев в год. Правда, имеется исключение: дерьмо можно именовать конфеткой, халвой или мармеладом, но его вкусовые качества от этого не меняются…»
«Первым, и самым необходимым для процветания нашего общества, следует рассмотреть закон об убережении от летних ураганов и тайфунов пчёл молочных пород в период их окукливания…»
- Ну с, что вы об этом думаете? Ведь это вы написали, насколько мне известно?
- Что думаю? Я думаю, что сие не лишено смысла, особенно в свете импортозамещения. Пчелиное молоко очень полезно и питательно, а удойность указанных пчёл сильно падает после даже самого малохольного тайфунчика…
- Какая удойность? Пчёлы не доятся!
- Ах, вот как, не доятся? Ну, это следует понимать в переносном смысле, исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь смыслит в деле, поймёт, что я хотел сказать «получить молоко».
Тут почтенный старец вскочил с места, разорвал газету на мелкие клочки, растоптал ногами, разбил палкой несколько предметов, крикнул, что я смыслю в политике не больше, чем огородное пугало в парижской моде, и выбежал из редакции, сильно хлопнув дверью. Вообще он вёл себя так, что мне показалось, будто он чем-то недоволен. Но, не зная, в чем дело, я, разумеется, не мог ему помочь.
Вскоре после этого в редакцию ворвался длинный, похожий на зомбированного мертвеца субъект с жидкими космами волос, висящими до плеч, с недельной щетиной на всех холмах и долинах физиономии, и замер на пороге, приложив палец к губам. Наклонившись всем телом вперед, он словно прислушивался к чему-то. Не слышно было ни звука. Тогда он повернул ключ в замочной скважине, осторожно ступая, на цыпочках подошёл ко мне, остановился несколько поодаль и долго с живейшим интересом всматривался в моё лицо. Потом извлек из кармана сложенный вчетверо номер моей газеты и сказал:
- Вы ли это написали? Прочтите мне вслух, скорее! Облегчите мои страдания. Я изнемогаю!
Я прочёл подчёркнутые строки, и, по мере того как слова срывались с моих губ, страдальцу становилось всё легче. Я видел, как скорбные морщины на его лице постепенно разглаживались, тревожное выражение исчезало, и наконец его черты озарились миром и спокойствием, как освещается кротким сиянием луны унылый пейзаж.
«Следует придать цивилизованную форму политической борьбе и ввести лицензирование на отстрел своих политических оппонентов. Пока же в этом деле наблюдается возмутительная неорганизованность и стихийность…»
«Восхитительный политический канкан безногих, парализованных и инвалидов является наиболее действенным средством массовой пропаганды и агитации…»
«Транспарант. Этот вид комиксов является излюбленным чтением слепоглухонемых аборигенов Новой Гвинее. А вот в Австралии местные жители предпочитают транспаранты на рисовой бумаге и рисуют их, используя петроглифы старинного письма суахили, который всё ещё в ходу в местных краях. Затем транспаранты вывешивают сушиться в тени развесистых саксаулов…»
Взволнованный слушатель подскочил ко мне, пожал мне руку и сказал:
- Будет, будет, этого довольно! Теперь я знаю, что я в своём уме: вы прочли так же, как прочёл и я сам, слово в слово. А сегодня утром, сударь, впервые увидев вашу газету, я сказал себе: «Я никогда не верил этому прежде, хотя друзья и не выпускали меня из-под надзора, но теперь знаю: я не в своем уме». После этого я испустил дикий вопль, так что слышно было за два километра и побежал убивать кого-нибудь: всё равно, раз я сумасшедший, до этого дошло бы дело рано или поздно, так уж лучше не откладывать. Я перечёл ещё один абзац из вашей статьи, чтобы убедиться наверняка, что я не в своём уме, потом поджёг свой дом и убежал. По дороге я изувечил нескольких человек, а одного загнал в его собственную машину и закрыл её, предварительно перевернув на крышу, чтоб он был под рукой, когда понадобится. Но, проходя мимо вашей редакции, я решил всё-таки зайти и проверить себя ещё раз; теперь я убедился, и это просто счастье для того бедняги, который сидит в машине. Я бы его непременно убил, возвращаясь домой. Прощайте, сударь, всего хорошего, вы сняли тяжкое бремя с моей души. Если мой рассудок выдержал ваши политические статьи, то ему уже ничто повредить не может.
Меня несколько встревожили увечья и поджоги, которыми развлекался этот тип, тем более что я чувствовал себя до известной степени причастным к делу. Но я недолго об этом раздумывал - в комнату свирепым аллюром вбежал редактор! Вид у него был предельно расстроенным.
Он долго обозревал разгром, произведённый старым скандалистом и молодыми политиками, потом сказал:
- Печально, очень печально. Разбиты бутылка с клеем, шесть оконных стёкол, плевательница и два стакана. Но это ещё не самое худшее. Погибла репутация газеты, и боюсь, что навсегда. Правда, на нашу газету никогда ещё не было такого спроса, она никогда не расходилась в таком количестве экземпляров и никогда не пользовалась таким успехом, но кому же охота прослыть свихнувшимся и наживаться на собственном слабоумии? Улица полна народу, люди сидят даже на заборах, дожидаясь случая хотя бы одним глазком взглянуть на вас; а всё потому, что считают вас сумасшедшим. И они имеют на это право - после того как прочитали ваши статьи. И с чего вам взбрело в голову, будто вы можете редактировать политическую газету? Вы, как видно, не знаете даже азов политики! Вы не отличаете избирательный бюллетень от наждачной или туалетной бумаги, о чём с гордостью говорите; реформаторы у вас линяют, окукливаются, а затем превращаются в ультралеваков или радикалов, которых вы рекомендуете кормить исключительно бананами, что обеспечит обратный процесс эволюции – назад к обезьяне! Вы пишете, что родители известного нашего политика – японский городовой Тояма и япона-мать Токанава. О, гром и молния! Он же имеет полное право подать на газету в суд, и выиграет дело: нас разорят благодаря вам!.. Вы огласили мнение, будто ежели хорошо потереть демократа, то все увидят коммуниста… Вы заявляете, что могли бы создать самую массовую и успешную партию в стране – «Алкаши России», которая в предельно короткое время пришла бы к власти и стала правящей… О Боже, если бы вы поставили целью всей вашей жизни совершенствоваться в невежестве, вы бы не могли отличиться больше, чем сегодня! Я никогда ничего подобного не видывал. А ваше предельно абсурдное предложение о необходимости снабдить каждого нищего кассовым аппаратов, иначе их капиталы уйдут в оффшорные зоны за рубеж: мол, иначе нам процветания не видать, как неулыбчивого негра в тёмной комнате!.. Это уже пахнет расизмом! Просто страх и ужас!..
«Голосовать лучше всего ходить строем, поротно и повзводно, с песней: «Эх, хорошо в стране прекрасной жить!..»
«Не гуманно заставлять депутатов Госдумы метаться по рядам и голосовать, нажимая кнопки за своих отсутствующих коллег по фракциям, давно следовало бы механизировать сей процесс. А до того дня выдавать сапоги-скороходы и молоко за вредность…»
«Единственными настоящими интернационалистами являются людоеды: им плевать на национальность – был бы человек хороший…»
«Главное завоевание российской демократии – митинги протестов, на которые выходят широкие массы миллиардеров и миллионеров, обнявшись с бывшими и действующими министрами правительства, чиновниками и богемной тусовкой…»
«Самой массовой партией у нас является партия зелёных – от тоски…»
«Для экономии при голосовании нужно заменить урны на сумки, позаимствовав хороший опыт Австралии, где в отдалённых селениях аборигены используют сумки кенгуру…»
«Бюллетени размножаются почкованием, а листовки растут на деревьях, которые образуют огромные дремучие леса…»
Мне больше не нужен отпуск - я всё равно ни под каким видом не мог бы им пользоваться, пока вы сидите на моём месте. Я всё время дрожал бы от страха при мысли о том, что именно вы посоветуете читателю в следующем номере газеты. У меня темнеет в глазах, как только вспомню, какие вы дали рекомендации по устройству кружков «Юных политиков» в детских садах и яслях. Я требую, чтобы вы ушли немедленно! Мой отпуск кончен. Почему вы не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в политике?
- Почему не сказал вам, представителю одной из древнейших профессий, какими являются шакалы пера, гиены авторучки, скунсы «голубого экрана» и дятлы клавиатуры? Я всю жизнь занимаюсь журналистикой и первый раз слышу, что человек должен что то знать для того, чтобы редактировать газету. Абстинент вы этакий! Кто у нас владеет заводами, фабриками, пароходами и самолётами? Люди, которые шуруп забивают, гвоздь завинчивают, а гайки клеют своими соплями!.. Кто у нас заседает в Госдуме? Толстосумы, актёры, журналисты, спортсмены, которые и понятия не имеют о законотворческом процессе, они начинают ему учиться уже после того, как оказываются там!.. Кто пишет театральные рецензии? Бывшие сапожники, коновалы и недоучившиеся сантехники, которые смыслят в актёрской игре ровно столько же, сколько я в разведении саксаулов... Кто пишет отзывы о книгах? Люди, которые сами не написали ни одной книги... Кто стряпает тяжеловесные передовицы по финансовым вопросам? Люди, у которых никогда не было и гроша в кармане... Кто пишет о военных сражениях? Господа, не способные отличить напалм от набалдашника, которые ежели и дрались когда-то – то лишь в далёком детстве, на подушках... Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче всех вопит о вреде пьянства? Люди, в которых алкоголя больше, чем воды!.. Кто редактирует политические газеты? Чаще всего это откровенные неудачники, которым не повезло по части поэзии, бульварных романов в жёлтых обложках, сенсационных мелодрам и которые остановились на политике, усмотрев в ней временное пристанище на пути к дому престарелых... Вы мне что-то толкуете о газетном деле? А я вам скажу, что чем меньше человек знает, тем больше он шумит и тем больше получает жалованья. Видит бог, будь я круглым невеждой и наглецом, а не скромным образованным человеком, я бы завоевал себе известность в этом холодном, бесчувственном мире. Я ухожу, сударь. Но я выполнил всё, что полагалось но нашему договору. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной для всех слоев общества, - и сделал это. Я сказал, что увеличу тираж вдвое, - и увеличил бы, будь в моем распоряжении ещё пара недель. И я дал бы вам самый избранный круг читателей, какой возможен для политической газеты, - ни одного умника, ни одного человека, который мог бы отличить избирательную урну от унитаза даже ради спасения собственной жизни. Вы теряете от нашего разрыва, а
