но даже заговаривая с Уходящим, я не могла отвести от них взгляда.
–Слушай, – предложил он просто.
Я покорилась. Я и сама хотела слушать. Это было похоже на попытку утоления жажды, только с той разницей, что вода была иллюзорна. Но могла ли я не слушать?
–Полиция нам будет рада! – усмехнулся Филипп. – Однажды, в студеную зимнюю пору я из лесу вышел…
–Заткнись! – дёрнулась Гайя. – Это не смешно. Это нам ходу не меньше часа, а по лесу да по сугробам и того больше!
В горле кольнул: так подступало забытое желание рассмеяться. Филипп! Дорогой Филипп. И Гайя. Как вы друг друга ненавидели. И как теперь вас свела судьба. Но зачем? Зачем?
Впрочем, видимо даже судьбе не суждено заткнуть ваши конфликты. Я не могу утверждать, но мне кажется, что они кричат друг на друга и вот уже Зельман встаёт между ними…
–Тебе не кажется, что смертные спорят не о том? Всё это важно там, при жизни, но вот приходит ничто, наступает серость, и ты удивляешься: неужели это может волновать? – Уходящий стоит рядом. Он равнодушен как обычно с виду, но я уже знаю, что в равнодушии тоже есть оттенки.
Ему интересно моё мнение. Он действительно делится мыслью, которая ему кажется важной.
–Кажется, – мне остаётся только признать. – Совсем недавно меня волновало что подумает обо мне Филипп, как укрыться от начальства, как не потерять работу, а теперь…
Я не договорила. Напряжение между троицей стало настолько ощутимым, что серость начала темнеть.
–Филипп! – крикнул Зельман.
–Идёт из сожаления, что она мертва, а ты продолжаешь жить, – Филипп продолжал своё.– Хотя ты от этой жизни всегда с одной и той же недовольной миной ходишь. Тебя никто не выносит. Только Софья почему-то решила, что ты хорошая и непонятая, а на деле…Гайя, у тебя много друзей? Ты когда-нибудь любила? Ты чего-нибудь хотела? Ты набор бездушной правильности, ищущей кого обвинить. У тебя нет собственной жизни, и лучше бы ты умерла, а не она.
Я не сразу поняла что услышала. Я как-то и начала забывать уже о том, что я – Софья и не смогла соотнести в один миг, что эти слова обо мне, что их суть открывает сразу же ряд важных вещей! Во-первых, Филипп скорбит, отчаянно скорбит. Во-вторых, это не вечная перепалка, а что-то более серьёзное. В-третьих, «лучше бы ты умерла, а не она»? это как понимать?
–Смертные…– сказал Уходящий не то с презрением, не то с завистью. – Они любят и они ненавидят. Но видишь? Они желают тебе жизни. Ваши желания в этом схожи.
–Нет.
Откуда взялась эта смелость? Откуда взялось это глупое возражение? Я не сразу сообразила, что говорю это Уходящему, но говорю. И я поняла вдруг, что не жалею.
Мне надо было услышать. Мне надо было услышать именно это, именно сейчас, чтобы принять решение.
Да, я хочу жить. Да, может быть не только я. но возвращение жизни покупается кровью. Не моей кровью. Чужой. Кровью тех, кто скорбит обо мне же? Насколько это подло? не вершина ли это подлости?
Я хочу жить, но могу я решать за счёт кого? Я ведь не убийц должна отдать Уходящему, я должна отдать тех, кто дорог мне. Иначе – пустое! Иначе жертва не будет принята. А чем виновны Зельман, Филипп и Гайя?
–Нет? – Уходящий взглянул на меня и я выдержала его взгляд. Хватит. Хватит с меня этого. Я не отдам ему тех, кто скорбит обо мне. Даже ради собственной жизни. Я не смогу жить с этим. – Разве ты…
Он осёкся, оглянулся по сторонам, но я не поддавалась. Какая разница что сейчас появится? Или кто? Разве это уже важно? Разве что-нибудь ещё может быт важно?
–Это величайшая ирония, – Уходящий снова глянул на меня, – опоздать там, где невозможно опоздать. Но всё же мы отложим разговор. Я не просто так тебя сюда привёл. Знакомься – проводники!
Я не испугалась. Во мне медленно поднималась решимость, а когда она есть всё кажется немного проще.
Я не видела такого прежде, но в посмертии я уже со стольким столкнулась! И когда из-за серых деревьев начали подниматься, выходить и выступать словно бы из самих стволов тени, я была готова.
Они были разными: мужчины, женщины, дети, старость и юность. Кто-то проступал отчётливо и даже обретал лицо, черты, кто-то расплывался бледностью, и даже фигуру различить было невозможно.
Я пересчитала их совершенно машинально. Выходило около двадцати.
–Двадцать два, – поправил Уходящий. – Я двадцать третий, ты двадцать четвёртая. Мы все – проводники. Это место силы, помнишь, я говорил?
–Такое забудешь!
–Каждый проводник собирает столько, сколько может в мире живых. Приводит к местам силы, где грань между жизнью и смертью тонка. Отсюда, именно из этого места будем выходить мы с тобой, напитавшись жизнью твоих друзей.
–А другие?
–Другие из других мест! – хмыкнул Уходящий. – Это все те, кто умер по моей воле. Я собрал этих проводников, чтобы они нашли себе жертв. Они заберут их в нужный день и в нужный час. И твои друзья тоже будут там. И будет великое возвращение.
Тени медленно висели вокруг. Они не подступали, они не растворялись, они будто бы были равнодушными пятнами, отголосками жизни или смерти?
–Зачем они здесь? – я не стала ничего говорить о великом возвращении.
–Познакомиться, – серьёзно ответил Уходящий. – А заодно предостеречь тебя от глупостей.
–Глупостей?
Впрочем, мало я их наделала?
–Да. Возвращение всё равно состоится. Даже если ты раздумаешь, другие своего шанса не будут упускать. Многие из нас хотят жить. Кто-то покупает себе лишь часть жизни, жертвуя одного человека. Кто-то, жертвуя двоих, покупает половину…кто-то жертвует так много, что возвращается из Ничто сам и уводит за собою близких.
Вот теперь я испугалась по-настоящему. Посмертие посмертием, а есть слова, которые слушать совсем не хочется. Сколько же людей будет загублено? Сколько же людей вернётся из Ничто? И какие это будут люди?
–А если люди в покое? – Уходящий ждал моей реакции, но я боялась и не желала ему показывать истинный ход своих мыслей, истинное осознание подступающего ужаса.
–Что?– он изумился. Это было короткое, приглушённое, но всё же изумление. Он показывал мне власть! Он показывал мне тени, а я спрашивала о покое?
–Если те, кто выводит души из Ничто, вслед за собою…что если эти души обрели уже покой, а их тянут?
Уходящий медленно глянул на меня, затем махнул рукой и тени, возникшие вокруг, истаяли, как и не было их.
По серости прошла рябь. Я что-то вспомнила, что-то похожее, глянула через серость на своих друзей. Зельман фотографировал серость, а Филипп и Гайя смотрели по сторонам.
–Минута… мы говорим всего минуту? – я вспомнила про аномалию леса так ярко и отчётливо, что стало больно. Боль, конечно, была ненастоящая, и пропала мгновенно, но я ещё помнила, что значит больно.
Зельман говорил что аномалия в лесу всего минуту. Это она и была? Тени из Ничто? Тени, призванные Уходящим? Проводники?
–Здесь нет времени, – напомнил Уходящий. – Мы говорим гораздо дольше, но людское время нам не значит. Именно поэтому мы можем ещё возвращаться.
Он ждал от меня другого, а я упорно отводила его от этого.
–Так что с душами покоя? – я не знала, поверит он мне или нет. и что будет, если поймёт, в каком я ужасе?
И что делать я тоже не знала. Но при Уходящем я решать этого точно не могла. Мне надо было увести его подозрения, его мысли.
–Почему тебя это интересует? – спросил Уходящий. Его подозрение усиливалось, но у меня уже был готов ответ:
–Если есть возможность…моя мама ведь обрела покой? Но если…
–Это невозможно, – перебил Уходящий. Подозрительность его ослабела. Сменилась брезгливым сочувствием. – Душа, познавшая покой, в покое и остаётся. И тот, кто стремится вернуть душу из Ничто, знает об этом.
–Всем так повезло! – я не скрывала досадливой зависти. Ненастоящей зависти. Но, похоже, пока мне удавалось обманывать Уходящего.
–Пойдём, – сказал Уходящий, протягивая мне равнодушную ладонь, – твои друзья уходят и нам пора. Я хотел тебе показать твоих друзей и своих проводников для того, чтобы ты перестала сомневаться. Есть вещи, которые должны случиться. Не тебе их изменять.
Я изобразила задумчивость, хотя в мыслях отчаянно хлестало паникой. Действительно – я не отменю массовой жертвы Ничто! Этого погано-кровавого обмена. Кого эти проводники заберут? Кого они вернут? И это я про сам ритуал обмена ещё ничего не знаю толком – едва ли это безболезненно и просто!
Даже если я откажусь, это просто оставит меня в Ничто и спасёт (если спасёт) троих моих близких.
Не отказываться? Нет, я не смогу их уничтожить. Может быть и допускала я эту мысль, но сейчас, когда они уходили среди деревьев, когда Филипп оглядывался назад, и мне хотелось верить, что он чувствует моё присутствие…
Нет, нет и ещё раз нет.
Но остальные? Но как быть?
–Куда они? – я спросила, чтобы разбить тишину Ничто.
–В свой мир, дальше, – ответил Уходящий, – возьми мою руку, нам пора.
–А Агнешка? – я игнорировала Уходящего, я искала выход. Слабая надежда была на Агнешку, но лучше слабая надежда, чем никакой! В конце концов, на кого я ещё могла надеяться? Даже в мире живых не было особенно помощи, хотя там были и Филипп, и Зельман, и Гайя. А в мире, где правило равнодушие? Что я могла ещё искать, кроме случайной помощи?
–Агнешка? – Уходящий будто бы с трудом её вспомнил. – Причём тут она? Она потеряла свой шанс. Её жертвой планировалась ты. Но она отказалась от всех своих шансов. Она больше не может надеяться.
А я что, могу? Даже если я вернусь к жизни…
Нет, нельзя думать так. никакого «если». Есть цена, которую не заплатить.
–Я хочу проститься с ней, – солгала и не солгала я. вряд ли если Уходящий узнает о том, как я его тут увожу от ответа и от своего ужаса, я останусь в прежнем виде и состоянии. Всегда может быт хуже. Всегда!
Уходящий не ответил. Его равнодушная ладонь сомкнулась на моей. Он и без того ждал. Видимо, даже дольше, чем нужно.
Серость заклубилась перед нами и за нами. Но я уже привыкла к ней, к её дорогам. Я даже не удивилась, когда серость расступилась, и меня вышвырнуло вниз. Именно вниз, я пала к ногам Агнешки.
–Полёт нормальный, – оценила Агнешка. В её голосе не звучало ничего кроме равнодушия.
Я заставила себя подняться. Это было тяжело – не больно встать, когда боли нет, но в серости, куда я упала, было что-то такое…что-то нехорошее, засасывающее. Кажется, пролежи я ещё мгновение и мне не подняться.
Я встала. Огляделась. Уходящего не было. Какая тактичность! Под ногами что-то вроде песка – серого, противного, мелкого. Я стояла на нём, терзаясь неприятным желанием сойти подальше. Но Агнешка стояла по колено в этом песке. И тени, множество теней позади неё, стояли также…в этом же песке. Правда, кое-кто лишь начинал увязать в нём, кое-кто увяз как и она, по колено, кто-то ушёл в песок по пояс, а кто-то и по шею. Впрочем, стоило лишь немного приглядеться, и я поняла – даже шея – это не предёл. Есть те, у кого из песка торчала лишь макушка.
С браню я отскочила дальше. Агнешка тихо и невесело засмеялась:
–Не бойся, это не для тебя. Ты не увязнешь.
–Не дёргайся, я тебя вытащу! – я огляделась ещё раз, желая найти хоть палку, хоть веревку…
–Не вытащишь, – заверила Агнешка. – И сама знаешь об этом. Это забвение. Весь песок – это забвение. Исчезнуть в нём – уйти навсегда. Я стану таким же песком. Как и до меня стали многие, как и после меня станут…взгляни!
Она указала
