рукой в сторону торчащей из песка серой макушки:
–Этот уже дойдёт очень скоро. Я ещё постою.
Меня замутило.
–Агнешка! – я рванулась к ней, не зная, что делать и как помочь. Ужас, новый ужас охватил меня.
–Уходящий выбросил тебя сюда? – спросила она, равнодушно отстраняя мои руки от себя. – Ты ему надоела?
–Я…что? Я пришла поговорить с тобой. Я попросила…я солгала, что мне нужно проститься! – надо было владеть собой. Я и без того не владела ситуацией, но хотя бы реакции должны были остаться расчётливыми.
–Ну прощай! – она помахала мне рукой, – счастливой жизни.
–Агнешка, мне нужна твоя помощь.
Конечно её. Чья же ещё?
–Увы! – она развела руками. – Тебе придётся строить свою жизнь без моих советов. Кстати, хорошая новость: теперь ты сможешь звать домой друзей без страха, что им прилетит чайник из пустоты.
–Агнеш…– я нашла её руки, сжала их, чувствуя, как те невесомы, – я не вернусь к жизни. Понимаешь? Не вернусь.
–Цивилизация! – Зельман блаженствовал. До города они добрались почти фантастически чудесно по его мнению: прогулка по лесу, затем повезло – подобрали по дороге. В городе уже было проще. – Сейчас надо в офис, просмотреть что получилось на фото.
–А Владимир Николаевич? – у Гайи всё ещё зуб не попадал на зуб. Она замёрзла, пару раз упала ещё в лесу, в машине её ноги, стиснутые возможностями заднего сидения, задеревенели, и сейчас она пыталась отогреться горячим какао, пока им несли обед.
В такое дрянное место Филипп никогда бы не заглянул. Обшарпанная вывеска, скрипучая, рассыхающаяся дверь, внутри темновато…
Но это была цивилизация. Здесь были кофемашина, чайник и суп. Он сам тяжело перенёс поход по лесу, лучше, конечно, чем Гайя, но всё же предпочёл бы провести остаток дня под горячим душем, а затем, приняв виски, завалиться под одеяло…
Но мечты остаются мечтами.
Филиппа не покидало чувство что разгадка близка, что именно этот лес, именно эта аномалия…
–Ваш заказ! – каркнула подошедшая официантка. Руки у неё были заняты тяжёлым подносом, уставленном тарелками и столовыми приборами. Гайя спохватилась, попыталась помочь официантке устроить всё на столе, но та выразительно закатила глаза и Гайя оставила свои попытки, смутившись.
Филипп усмехнулся: дрянное место!
–В принципе…– Зельман полез в свой рюкзак, и после недолгих поисков в нём, вынул на свет божий провод. – Можно попробовать посмотреть фотографии.
–Доберёмся уже до кафедры! – отмахнулся Филипп. Он не сомневался, что ничего Зельман не увидит. – А Владимир Николаевич…у него нет особенного выбора.
Филипп снова не удержался от усмешки. Гайя, проглотившая уже ложку супа, закашлялась, посмотрела на Филиппа с мрачным подозрением:
–А позаботишься об этом ты?
Она почуяла. Она давно почуяла в нём неприкрытую ненависть и желание отомстить.
–Уже позаботился, – ответил Филипп. Скрывать смысла не было, всё равно они скоро узнают, пусть уж лучше от него, чем от господ в форме без опознавательных знаков.
–О чём ты? – даже Зельмана привлекли слова Филиппа. – Ты…что-то сделал?
–Я помогал ему замести следы. Помните? Посмотреть его бумаги. Ну так вот, я эти бумаги и сдал Министерству. Ясно? Там давно подозревали о том, что наш Владимир Николаевич нечист на руку. Впрочем, кому это было тайной?
–Ты его сдал? – не поверила Гайя. Она была готова ко многому, но всё же не ко всему. Она презирала начальника, она знала, что он лгун и вор, но не сдавала. А Филипп…
Она даже не знала теперь, как к нему отнестись и почему-то почувствовала, что ненавидит его ещё сильнее, чем прежде. Хотя, что он сделал? Указал государству на преступника!
–Мерзавец…– отозвалась Гайя. – Не говори, что сделал это из чувства справедливости!
–Не говорю, – согласился Филипп, – и не планировал говорить.
Гайя поперхнулась обвинениями. Она ждала, что Филипп будет отбиваться и пытаться произнести что-нибудь о том, что вор-де, должен сидеть в тюрьме! А он не отпирался. Он не скрывал.
–Что с ним будет? – Зельман не прекращал своих манипуляций с фотоаппаратом, проводом и своим телефоном, тоже отогревшимся в этой поганой забегаловке. – Его арестуют? И что будет с нами?
–Вам поставят нового начальника. Скорее всего, кого-то из вас, – Филипп ответил на вторую часть вопроса. Он понимал, что простой арест для Владимира Николаевича не подойдёт. Секретная Кафедра, спонсируемая Министерством… нет, они не допустят, чтобы этот человек попал в обыкновенную тюрьму.
–Ну…рано или поздно это должно было произойти, – решил Зельман, обращаясь к Гайе. – В этом нет драмы.
Она, однако, так не считала, и даже ложку отшвырнула.
–Это подло!
–Ну и что? – поинтересовался Филипп. – Меня не заботит какой-то ошалевший от казённых денег жалкий человек. Меня волнует другое.
–Ты сам! – произнесла Гайя. – Тебя всегда волновал лишь ты сам!
–Гайя, если ты саму себя не любишь, это не значит что все такие, – Филипп уже был спокоен и собран. Слова Гайи не задевали его, но зато он спокойно и легко раз за разом укалывал её.
Просто от внутренней силы. Просто потому что мог это сделать.
Гайя открыла рот, чтобы возразить ему, чтобы обвинить во лжи, в лицемерии и смерти Софьи, но в дело вмешался Зельман.
–Заткнитесь! – предупредил он, расширяя изображение в телефоне и разворачивая экран к ним, – смотрите лучше сюда.
–И куда ты…– начала Гайя ехидно, но ойкнула и капитулировала.
Филипп увидел раньше. В дымке, запечатлённой фотоаппаратом, даже в плохом разрешении телефона, угадывалось лицо. И Филипп клясться был готов чем угодно, что это лицо принадлежит Софье Ружинской.
–Но…как? – у Гайи даже голос изменился. – Как? Она там?
Гайя представила, видимо, потому что повторила уже тихо и с ужасом:
–Она там.
–А это видали? – спросил Зельман, довольный эффектом. Он уже демонстрировал следующую фотографию – тени…расплывчатое множество теней. И снова – Софья возле того, кого нельзя было не узнать.
Но вроде бы в мирной беседе? С Уходящим?
–У вас есть виски? – спросил Филипп, обращаясь к проплывающей мимо официантке. Она оценивающе оглядела его, но смилостивилась:
–Только водка.
–Несите, – согласился Зельман вместо Филиппа. Его самого потряхивало.
5.
–Агнеш, я не вернусь.
Теперь я это точно знаю. Знаю и то, что мне не страшно. Я не пойду назад – я не стану покупать остаток своей жизни чужими жизнями. Я хочу жить, хочу чувствовать вкус и голод, хочу надеяться и ощущать, даже мёрзнуть, чего уж там, хочу!
Но не стану.
И если есть хоть один шанс не допустить Уходящего до его идеи, если есть хоть одна надежда…
Смешно! Кто он и кто я? Он убил меня. Он стёр меня из жизни, и я хочу ему противостоять? Как? Чем?
Но с другой стороны – я мертва. Какой вред Уходящий может причинить мне? Я уже мертва, мертва по его воле, и что он мне сделает? Поставит также как Агнешку сюда, в этот ад, в забвение через песок? Но разве не всех нас ждёт однажды забвение? Нет, великие остаются, но я не принадлежала к ним, и памяти обо мне не будет. Хоть так, хоть эдак, но я всё равно, надо полагать, очутилась бы здесь.
Да и страшнее ли этот песок забвения тех полей покоя, где я встретила маму?
–Ну и дура, – сказала Агнешка и вгляделась в меня внимательнее, словно хотела что-то прочесть в моём равнодушном лице.
–Ты тоже не вернулась, – мне пришлось напомнить и ей очевидное. Агнешка, конечно, не смутилась:
–И я не лучше.
–Ты знаешь, должна знать его замысел, – я не хотела даже пытаться веселиться. Время – песок, время – забвение, оно играет и против мёртвых, пусть те его не ощущают. – Должна! И, может быть ты знаешь…
Я замолчала. Как страшно оказалось произнести последнее! Но что же это? Страх в посмертии? Как это пошло и нелепо!
–Знаю, – вдруг сказала Агнешка, наверное она и впрямь очень ко мне привязалась, так уцепилась за посмертие, и всё-таки песок поглощает её. Сколько я стою здесь? надо полагать что недолго, но песок уже поднимается, он уже достиг её бёдер. – Но это будет сложно.
Сложно? А стоять и видеть за серой плёнкой жизнь легко? А отказываться от жизни, оставаясь в равнодушном посмертии – легко? А смотреть, как в песках забвения увязает всё глубже и глубже та, кого ты видела с детства…
Мир жизни тяжёл. Мир смерти тоже.
–Ну ладно, – Агнешка кашлянула. Она старалась держаться веселеем, но это давалось ей с трудом. Я делала то, что не сделала она. Я шла туда, куда она не пошла. Да, Агнешка как и я не стала возвращаться к жизни, но она и не стала останавливать Уходящего. Что-то у него сорвалось, но без её участия.
А я вот… не геройство, нет. Страх. И стыд. Видимо, посмертие не отменяет их.
–Есть один способ, – Агнешка помрачнела, – но он правда сложный. Я узнала его, но ещё тогда… это невозможно. Совесть тут тоже не будет согласна.
–Какой? – Агнешку затянуло уже по пояс. Смотреть на это я не могла, но как можно было не смотреть? Сколько я её знала? Сколько из-за неё получила косых взглядов и заверений в собственном безумстве? Сколько было неудобств…
Но теперь она уходит и я ничего не могу сделать. Только поддаться отчаянию. И ещё – смотреть.
–Уходящий в ритуале использует проводников, которые ну…ты поняла ведь – они губят людей. Человек, умерший раньше срока, имеет в своей душе больше энергии и умирает с большим страданием.
Знаю. Собственно отсюда и пошли призраки. Поэтому их и много в самых кровавых лагерях и тюрьмах.
–Значит нужно нарушить эту насильственную цепочку! – у Агнешки даже сейчас, когда она стоит по пояс в песке, тон лектора. Она как будто объясняет задачку нерадивой ученице. Впрочем, я всегда была нерадивой ученицей.
Я так и не научилась жизни и выживанию.
–О чём ты? – слова Агнешки непонятны. – Мне надо кого-то спасти?
–Напротив, – Агнешка покачала головой, и голос её сделался грустным, – надо, чтобы кто-то умер по своей воле. Это было тогда. Я слышала. Это должно произойти и теперь. Но это сложно, понимаешь? найти проводников, которые чувствуют присутствие силы другого мира – сложно, но можно. Убить их – это тоже ещё в порядке логики и допустимости. Уговорить их вернуться…
Она осеклась, но всё-таки овладела собой:
–Многие хотят жить. Особенно после знакомства с посмертием. Так что это, пожалуй, самый лёгкий пункт. Выполнимый, конечно. Дальше надо соблазнить души на ритуал, надо, чтобы каждый проводник притащил себе жертву… это сложно, но это тоже выполнимо – в конце концов, у многих из умерших есть любимые, близкие…
–Друзья.
–Да, и друзья, – Агнешка не улыбнулась. Мы обе думали об одном и том же. – Ну и просто любопытные. Случайные жертвы! Но всё это возможно, понимаешь? а вот уговорить одну из намеченных жертв покончить с собой, чтобы весь ритуал оборвался… это нереально. Это я тебе говорю как полтергейст!
Вот в чём дело. Я как-то и не подумала! У каждого проводника есть жертва и если проводник хочет сорвать вес ритуал…
Это что же? если жертвой мне намечены Гайя, Зельман и Филипп, тоя должна кого-то из них уговорить свести счёт с жизнью? И намного ли это отличается от самого ритуала? И как вообще это сделать?
Всё ясно – это действительно невозможно и лучше бы я как Агнешка бежала бы от Уходящего. А не пыталась бы играть в спасение всех и вся! И что хуже? Бежать малодушно или пытаться что-то сделать, понять бесплотность попытки и всё равно…
Всё
