здесь, она что-то придумала. Но что?
Филипп подозревал в себе параноика, но сейчас, глядя на Гайю, он понимал – он тревожится не напрасно. Гайя глотнула обжигающий чай, не заметив кипятка, и только позже спохватилась. Да и сидела потерянная, ей будто бы хотелось уйти.
Филипп решил делать вид, что не замечает ничего – так он хотел расслабить Гайю и в нужный момент подловить её. А для начала он завёл беседу, которая была уже никому не нужна:
–Прежде всего насчёт Владимира Николаевича, друзья мои. Да, одно время и для меня этот человек значил многое, но всё хорошее заканчивается и мои розовые очки разбились в самый неподходящий момент. Я узнал, что человек, которому даны ресурсы на изучение тайн жизни и смерти, расходует их грубо и пошло, занимаясь воровством и стяжательством. В ущерб всему нашему делу. Скажите, многие ли из вас поступили бы также?
Филипп оглядел присутствующих. Он нарочно не задерживал на Гайе взгляд, но примечал, что она тонет в своих мыслях и испытывает откровенное неудобство находясь здесь, её натура, и что-то произошедшее, скрытое пока от Филиппа, требовали движения, а он её этого движения лишил.
Никто не подал голоса, Филипп настаивал:
–Майя?
Безотказная слабая Майя мотнула головой, на глазах её выступили слёзы:
–Ты же знаешь…
Она не договорила. Слова Филиппа, донесённые до её бедной головы, в которой никогда прежде не было ничего умного и осознанно-трагичного, резанули по больному. Скорбь и утраты меняют людей. Майя изменилась. Она поняла, что жизнь – это большая ответственность перед подступающей, неумолимой смертью.
–Все совершают ошибки, – сказал Альцер мяко. – У нас воровство наказывается жестоко, но это не означает, что все перестали воровать. Всегда есть подлецы.
Подлецы! Майя знала, что она из их числа. Она – бесчестная, жалкая девчонка, которая даже не задумалась о том, на что выделены финансы, вступившая в сговор со своим начальником ради краткой выгоды.
Краткой выгоды против бесконечных мук совести – запоздавшей в своих предупреждениях.
–Не переживай, Майя, в самом деле! – подал голос Зельман, – с тебя спрос меньше.
Меньше не меньше, а есть.
–Я бы тоже может, сделал, – продолжал Зельман, который не замечал терзаний Гайи. – Ну если говорить честно-то. Денег мы получали мало, за психов нас держали даже в министерстве, а тут хоть что-то хорошее.
–Владимир Николаевич тоже так думал, – усмехнулся Филипп, – спроси теперь у него, если хочешь, что он думает сейчас.
На самом деле о судьбе Владимира Николаевича даже Филипп мог только догадываться. Судить его? Придётся открывать документы и тайную организацию. А если сделать процесс тихим, закрытым, то всё равно – куда-то же надо его будет посадить? Не в простую же тюрьму, где он может заговорить совсем не о том? Так что Филипп предпочитал не думать – он знал, что есть радикальные методы по молчанию, есть и клетки, из которых даже голоса не подать, но он не хотел об этом думать – ведь жизнь длинная, и что она ещё принесёт неизвестно.
Филипп знал по опыту, что призраки иногда нагоняют!
Гайя, однако, не произнесла ни слова. Будь Филипп менее наблюдательным, он мог бы решить, что это он напугал её, да так, что она на слово и не решается, но Филипп отличался определённой въедливой внимательностью и потому всё больше убеждался: Гайя что-то скрывает.
–Софью жалко, – вдруг сказала Майя, – я не могу…и Павла нет.
Она закрыла лицо руками, стараясь унять подступающие рыдания. Филипп не смотрел на неё, он смотрел на Гайю, которая вздрогнула при упоминании Софьи.
Она, конечно, могла жалеть её искренне, но Филипп сомневался, что дело лишь в этом.
–Смерть это не конец, – сказал Филипп, – мы все это знаем. Мы должны…
Гайя подняла на него глаза, как будто бы против воли даже, и будто бы сама удивилась этому. тотчас опустила взгляд.
–Ты что-то хочешь сказать? – Филипп дал ей шанс.
–Я? – ненатурально удивилась Гайя. – Нет, ну, разве только то, что мне тоже безмерно жалко Павла и Софью. Они были молоды, они не заслужили.
–Им жить бы да жить! – подтвердил Зельман, не уловив тонкости тона Гайи.
Зато Филипп уловил, спросил осторожно:
–А ты бы хотела увидеть кого-нибудь из них? хоть призраком?
Он догадывался, смутно догадывался, но у него пока не было подтверждения.
***
«Он знает!» – поняла Гайя и ужас прошёлся по её сердцу. Не могла быть простым совпадением фраза о том, что смерть не конец и не могло просто так ему прийти в голову задать этот вопрос! он знает, он точно знает.
Откуда?
Софья явилась и ему? Могла, почему нет?!
Гайя впервые задумалась о том, что ей было очень приятно думать о том, что Софья пришла только к ней, и только в её помощи и совете нуждалась, но сейчас Гайя подвергла это сомнению и почувствовала себя хуже. В Филиппа Софья была влюблена, почему не могла бы прийти к нему?
Влюблена… какое мерзкое слово по отношению к Софье и Филиппу! От зависти к этой связи, которая, может быть и не ослабела со смертью Софьи, Гайе стало ещё хуже. Она вспомнила и слова Филиппа о том, что лучше бы она умерла, а не Софья, и ещё собственную ничтожность в жизни.
Софья была значительно моложе, а это значит, что её несостоятельность в чём-то не была такой же, как несостоятельность Гайи! Впрочем, разве это несостоятельность? Работа, квартира, пусть и в наследство, но своя! Полтергейст как подруга, внимание Филиппа, отсутствие ненависти со стороны коллег…
Чем больше Гайя думала над этим, тем яснее понимала, что Софья уже рассказала Филиппу и тем горше ей становилось: Софья даже после смерти жила ярче, чем Гайя! О ней говорили, о ней думали, сожалели, любили!
–Что-то ещё? – допытывался Филипп. Гайя уже не сомневалась в том, что вся её индивидуальность, данная иллюзией доверия Ружинской, лопается по швам, столкнувшись с правдой.
–Я…– Гайя нервно сглотнула. Она поняла, что ей невыносимо приходить на Кафедру, но куда ей было ещё деться? Жизни за пределами работы у Гайи не было. – Я хотела бы попросить отпуск. Мне нужно подумать кое о чём.
***
На Гайю это было не похоже. Отпуск? В такой момент? Когда столько вопросов, столько теней вокруг Софьи? Когда столько ещё непонято?
«Ну она же тоже живая!» – укорил разум Филиппа, но чуйка воспротивилась:
–Это же Гайя! Она скорее съест живую лягушку, чем откажется от участия в столь важных делах как сегодня.
И чуйка победила разум. Филипп внимательно оглядел Гайю, спросил, стараясь казаться вежливым:
–С какого дня?
–С завтрашнего, – отозвалась она, игнорируя удивлённый взгляд Майи.
–И надолго?
–На…– вот здесь Гайя задумалась. Прежде всего ей надо было обдумать хорошенько информацию об Уходящем. – Неделю. Максимум.
–Ты нам нужна сейчас, – напомнил Филипп.
–Я понимаю, но…
–В самом деле, мы столько перенесли! – Майя вылезла невовремя.
–Тебе бы лучше помолчать! – обозлился Филипп. Майя влезла очень невовремя и едва не сорвала его планы.
Майя насупилась, но отступила.
–Мы действительно много перенесли, – но Гайя Майе, как ни странно. Была благодарна – девушка своим порывом выгадала для Гайи несколько секунд. За которые Гайя смогла собраться для ответа.
–Мне надо подумать, – сказал Филипп, – Майя, не сиди камнем, мой посуду!
Она покорилась, принялась собирать чашки и ложки, и стопочками выносить их в коридор, составлять в рукомойник. Ни Альцер, ни Зельман, ни Гайя не помогали ей. Алцер вообще всем видом показывал, что его тут как бы уже и нет, и что он давно собирается покинуть эту страну в угоду родине. Зельман же перегрузился за компьютер и усиленно игнорировал и бледность Гайи, и настороженность Филиппа – он хотел почистить от лишних фонов фотографии, сделанные в лесу, на которых проявилась тень Софьи, а иное его мало тревожило.
Гайя сначала хотела метнуться вслед за Майей, вспомнив отпечаток ладони на зеркале, но заставила себя усидеть на месте, представив, как это будет подозрительно, а так, если отпечаток ещё там, в чём Гайя была почти уверена, Майя может не понять его смысла и решить, что это Гайя баловалась или ещё кто, или вообще не заметит!
Но приказать глазам Гайя не успела – взгляд её тревожно проследил за Майей, торопливо выносящей посуду, и выдал себя, неподдельный интерес, который явно не мог быть интересом к мытью посуды.
***
Филипп смотрел на Гайю с крайним вниманием. Он хотел дать ей ещё один шанс самой унять скопившееся в нём раздражение от очередной попытки Гайи что-либо утаить. Каждая крупица информации была тут важна, а она?
Она таилась, не доверяла. Что ж, её право, если дело не касалось бы чужих смертей!
Когда её взгляд метнулся за шагами Майи, неотрывно проводил её спину, Филипп предпринял последнюю мирную попытку:
–Гайя, у тебя есть что мне рассказать?
–Ты о чём? – она вздрогнула, но смотреть на него не стала, да и возмущаться тоже. – Я просто хочу в отпуск, я просто…
–Я понял, – прервал Филипп и рывком поднялся из кресла, которое ещё столь недавно хранило и берегло тушку Владимира Николаевича – чудаковатого мошенника, начальника их Кафедры.
–Ты куда? – Гайя вскочила, увидев, что Филипп идёт к дверям, и это тоже было очередным знаком – направление выбрано правильно.
–Ты чего? – не понял Зельман, с раздражением отрываясь от монитора, – тут вообще-то…
–Я просто хотела узнать…– смутилась Гайя, но было поздно. Напряжённые нервы – плохой союзник, на Гайю слишком много всего обрушилось, чтобы она сумела справиться с тайнами, хранит которые в глубине души не желала – это огромный груз, и она не знала как следует поступить.
Филипп легко пересёк коридор, рванул дверь, за которой лилась вода.
–Напугал! – выдохнула Майя, тщательно намывавшая кружку мыльной губкой.
Но Филипп не был настроен на диалог. Он перекрыл воду и оттолкнул Майю от раковины. Он не сомневался – если что-то и случилось, то здесь, не в кабинке.
–Ты чего? – пискнула Майя, но Филипп посмотрел на неё так, что она оставила нелепую попытку защититься и выметнулась прочь, прямо навстречу Гайе, которая была белее листа бумаги.
–Ты спятил? – спросил Зельман, уже встревоженный.
–Что нужно найти? – Альцер тоже прервал свою меланхолию, но подошёл к вопросу с конкретикой. – Мы можем помочь?
Филипп не ответил. Он оглядывал стены и потолок – всё чисто, спокойно, не считая начавшейся осыпаться штукатурки и лёгкой полоски ржавчины, уродующей верхнюю часть трубы, но то было ещё при нём!
–Филипп! – у Гайи дрожал голос, но она до конца пыталась играть роль, будь Филипп в другом настроении, он бы даже похвалил бы её за твердость. – Филипп, что ты…
Зеркало. Филипп заглянул за него, затем осмотрел поверхность, и, конечно, увидел. Отпечаток был мутный, и понять с какой стороны он был нанесён казалось невозможным, но Филипп был доволен.
–Гайя, – позвал он, – а, Гайя? Ничего не хочешь рассказать?
–Ты о чём? – рассердилась Майя, – сначала ты…
Но Филипп не слушал её. Он вышел из туалета, подошёл к Гайе и легко схватил её за запястье.
–Пусти! – потребовал Зельман, но даже в его голосе не было особенной уверенности. Он начинал понимать, что дело нечисто – не за грязное зеркало же ей выговаривать Филипп будет!
–Это грубо! – заметил Альцер, но не сделал попытки защитить Гайю.
–Филипп! – Майя попыталась выдрать руку Гайи, но Филипп легко её оттолкнул, так
