что Майя чудом не упала.
Гайя, которая не сопротивлялась, а лишь мелко-мелко дрожала, вскоре оказалась лицом к лицу перед насквозь знакомым зеркалом. Филипп хорошо заметил – в правом нижнем углу виднелся мутноватый отпечаток ладони.
Ладони Софьи Ружинской.
–Что это? – спросил Филипп, слегка наклоняя голову Гайи к зеркалу, чтобы она могла разглядеть.
–Просто грязь! Уймись! – взбесилась Майя, но попытки больше не предпринимала. Она поняла – Гайю не освободить, да и вид Гайи тоже давал ясно понять, что у неё есть тайна.
Гайю затрясло, она оттолкнулась ладонью от стены, вырываясь от хватки Филиппа, тот покорно её отпустил, и она, не удержав равновесие, уже не скрывая рыданий, упала на кафельным пол.
–Филипп! – с укором произнёс Зельман, приближаясь к Гайе, – ну не плачь. Напугал он тебя, да? Он так больше не будет! Ты пойдёшь в отпуск…
Филипп, глядя на рыдающую Гайю, на мгновение даже усомнился в своих выводах и методах: не перестарался ли он?
Но Гайя сама сняла с него вину, всё ещё плача, она отталкивала руки Зельмана, и смотрела на Филиппа.
–Гайя, я…– смущённо начал Филипп.
–Как…как ты понял? – она утёрла слёзы, сделала глубокий вдох.
Майя, рванувшаяся было на помощь Гайе, замерла в шаге от неё. В изумлении воззрилась на Филиппа.
–Я наблюдателен, – к Филиппу вернулась его холодность, – к тому же, Гайя, твой поступок эгоистичен. Если ты поняла что-то, стала свидетелем чего-то или получила какую-то информацию, знак или хоть что-то, что может нам помочь, ты должна была поделиться, а не заставлять меня это из тебя вытягивать.
–Ты садист! – выдохнул Зельман, – ты совсем её запугал!
–Я пишу заявление о возвращении! – гаркнул Альцер, словно кому-то было до него дела. Он демонстративно и нарочито спокойно устранился, хлопнул дверью кабинета.
–не сиди на полу, – велел Филипп, – поднимайся, Гайя, и будь, наконец, честна. Что у тебя? Знак? Привет от Софьи?
«Он ничего не знает! Она связалась со мной, а не с ним!» – ситуация была неподходящая, но удовлетворение не могло не найти на Гайю, хоть как-то ей стало легче и немного лучше. Она поднялась, цепляясь за стены, не сводя взгляда с Филиппа.
–Я, – сказала она, стараясь сохранить твёрдость в голосе, – принесла правду. Всю правду.
–Погоди, – заметно занервничал Зельман и обернулся к Майе, – мм…Филипп?
–Я поняла, – заверила Майя, – я тут лишняя, я мешаюсь и это не для моих мозгов. Я уйду, только туалет освободите, вы не одни!
Она повернулась и ушла в кабинет.
–В самом деле, тут противно, – сказал Зельман, – я ведь не один это заметил?
–Я знаю всё, – сказала Гайя, напрочь игнорируя слова Зельмана, – я знаю как остановить Уходящего!
Филипп не удивился, во всяком случае, в лице его ничего не изменилось.
–Расскажи, – произнёс он с удушливым спокойствием, словно слова Гайи не произвели на него никакого впечатления.
7.
Могла ли ситуация быть ещё глупее? Едва ли.
Они стояли втроём – в разной степени растерянности и здравомыслия у туалетного закутка, и пытались осмыслить происходящее. И каждый думал о своём.
Гайя радовалась даже тому, что Филипп беспощадно-внимателен, что он заставил её рассказать всё что она сама узнала от Софьи, теперь на ней самой было меньше ответственности и больше спокойствия. Втроём, это ведь не так страшно, верно? Втроём они обязательно что-нибудь придумают. А если бы Филипп не заставил, сколько бы Гайя ещё бы молчала?
Она понимала, что молчание её неправильное, но она не могла сама рассказать по своей воле. Она не верила Филиппу и на какое-то время решила даже, что сама справится со всем. Наивно и глупо! Сейчас Гайя понимала, что изначально сглупила, и ей было немного легче от того, что Филипп уберёг её от ошибки тишины.
Она не видела выхода из сложившейся ситуации, не понимала, как разрешить всё с Уходящим, а может и не разрешать вовсе?
Зельман смотрел на вещи более мрачно и панически. Во-первых, у него не было доверия к словам Гайи. Он полагал, что либо к ней не являлась Софья вовсе, либо это была не Софья, либо – как вариант, Гайя не так всё поняла. Он предпочитал бы получить информацию самостоятельно и надеяться уже на себя, потому что получившийся расклад его совсем не радовал. Что они могли противопоставить силе Уходящего? А его проводникам? Даже если допустить, что Гайя не спятила и всё, что она сказала, это правда, во всяком случае допустимая правда, что они могут? Софья будет или не будет принимать участие в ритуале. Если они не найдут решения, то ей придётся скрываться от Уходящего в посмертии. Если будет…
Если будет, то кто-то из них должен добровольно умереть и тем нарушить весь ритуал, помешать возродиться Уходящему, его проводникам и чёрт знает кому ещё!
Поганый расклад как ни крути. И лучше бы Гайе быть сумасшедшей, а Зельману и вовсе держаться такой же раковины, как и Альцеру, но не вступать ни во что подобное. Даже не слышать ничего о подобном выборе! Мыслимо ли это – кто-то должен покончить с собой? Кто-то из них! сам! И тем сорвать ритуал.
У Филиппа настрой же был более деятельный. Гайе он поверил сразу – во-первых, видел отпечаток ладони в зеркале, во-вторых, верил в то, что Софья даст о себе знать. В-третьих, он рассчитывал на какую-то такую подлость и даже уже приготовился к жертве.
–Значит, мы трое? – тихо уточнил Филипп, стараясь не замечать раздражающего подтекающего крана в ванной. Тот, как издеваясь, стал капать нарочно громко и часто.
–Мы были связаны с этим делом, – подтвердила Гайя, – и он назначил нас троих. Она должна была нас убить, чтобы вернуться и вернуть ещё кого-то за собой. Но не станет. Она не станет…
Не станет возвращаться. Она могла бы – цена её жизни – их жизни. Но она не станет. Гайя не знала, как она сама повела бы себя в такой ситуации, наверное, тоже бы не стала возвращаться, но ведь она, как верно заметил Филипп, и не жила ничем толком, и всюду была какая-то чужая.
Но Софья?..
–Это её выбор, – сказал Филипп. Равнодушие далось ему с трудом, но сейчас оно было ему нужно, чтобы не сорвалось то, что он уже начал придумывать и воплощать, – но если она предупредила нас, если нашла способ выйти к тебе, значит, дело серьёзно. Кого эта сволочь воскресит? Кого приведёт с собой? Этого нельзя допустить.
–Но что мы можем? – возмутился Зельман. Страх тончил его голос, делал его выше, – самоубиваться? Самоубиваться, ради жизни других?
–А ты что, трусишь? – поинтересовался Филипп. – Ты так ценишь свою пропитую жизнь? Ставишь её выше других жизней?
Гайю накрыло облегчением и ужасом одновременно. Облегчение от того, что Филипп пытается размышлять конкретно, а это путь к решению вопроса, и ужасом от того, что путь Софья показала один.
Добровольная жертва.
–Если ты такой герой, сам с собой и кончай! – пискнул Зельман, – а я…
–Не истерии, – посоветовал Филипп, – возьми пример с Гайи, она стоит бледна и мрачна. Скала, одним словом. А что касается твоей трусости, так ты лучше держись нас. Иначе, как полагаешь – сколько ты протянешь, когда Уходящий вернётся? Он ведь поймёт, вернее всего поймёт, что мы про него знаем. И про его ритуал.
А вот об этом Гайя не подумала, и новый ужас затопил её. Действительно! Каким вернётся этот Уходящий? Человеком вообще? А у него будет память? А если он окажется кем-то очень могущественным, вроде…
Гайя тщетно пыталась придумать, кто может быт страшнее – маньяк, или какой-нибудь спецагент, или чиновник, или просто богач? Но не могла. Картины – одна страшнее другой – мешали ей сосредоточиться на чём-нибудь одном.
–Если кончать это, то сейчас, – вынес вердикт Филипп. – Все согласны?
–Да! – выдохнула Гайя. Она не цеплялась за свою жизнь и признала правоту слов Филиппа.
Зельман развел руками, как бы сдаваясь, но на своих условиях.
–Мы могли бы работать с жертвами других проводников.
–Да, если бы мы их знали, – согласилась Гайя. – Но даже Софья не знает. Она говорит, что это тени… даже если мы вычислим их, думаешь, кто-то из смертных нас слушать станет? Да только на фразе про Уходящего нас пошлют и будут правы.
Зельман промолчал. Всё это он и сам понимал, просто он никогда не годился в герои. Он был обычным человеком, чуть трусоватым, чуть храбрым, чуть дружелюбным, но всё это время перед ним не было настолько серьёзного выбора.
–Стоять здесь не вариант, – сказал Филипп, – надо что-то делать или не делать вовсе.
–Конечно делать! – что делать Гайя не представляла, но нужно было что-то предпринимать, это было очевидно. Но что, что?
–Прежде всего, надо дать знать Софе, что мы начнём ритуал, то есть она начнёт, – Филипп тряханул головой. Он и сам понимал, что на него ложится ответственность, и был бы очень благодарен таблетке аспирина. Но аспирина у него не было, едва ли он был у Гайи или Зельмана. А вот ответственность была точно. – Ведь мы, чтобы сорвать ритуал, должны в нём быть, так?
–Судя по тому, что она рассказала, да, – кивнула Гайя. – Она сказала, что у каждого проводника…
–А что будет с остальными? – перебил Зельман. – Ну вот если кто-то из нас покончит с собой, что с остальными?
–Софа сказала, что всё закончится.
–А если она ошибается? – Зельману не хотелось умирать и не хотелось решать что-то подобное, страшное, смертельно опасное.
–А если завтра солнце не встанет? – обозлился Филипп. – У тебя ест варианты лучше?
У Зельмана не было вариантов лучше. И хуже тоже. Он, конечно, предпочёл бы спрятаться, но как он мог?
–Мы должны связаться с Софьей. В её квартире точка входа в её посмертие, – голос Гайи дрожал. – Мы должны сказать ей, чтобы она привела нас в то место, в место силы.
–Опять в лес? – на этот раз обозлился Зельман. Но злость его была бессильной – что он мог? Сопротивляться? Бежать? Куда?
–Значит в квартиру Софьи, – согласился Филипп. Он был спокоен. Слишком уж спокоен, то ли смерть не пугала его, то ли он уже что-то придумал. Гайе это спокойствие нравилось, хотя к самому Филиппу она питала лишь ненависть и отвращение.
И снова путь. На этот раз мрачный, подавленный для Зельмана, тихий и полный тревоги для Гайи и абсолютно спокойный для Филиппа. Снова знакомый двор, знакомый подъезд, этаж, отмычка, квартира…
Её квартира. Опустевшая квартира Софьи Ружинской.
Света в квартире не было. то ли отключили за неуплату, то ли велись какие-то работы, а может просто что-то пострадало при появлении самой Софьи в мире смертных?
Гайю забила дрожь. Зуб не попадал на зуб, но она мужественно прошла в кухню. Непомытые чашки, брошенные чайные ложки, крошки…неужели это они всё так побросали в беспорядке? Когда? Когда это было?
Пыль, которую некому будет убрать. Вещи, которые ждут чужих рук, равнодушных, расчётливых рук, которые понесут вещи на помойку, не примериваясь к прожитой, нелепо оборванной молодой жизни.
Это квартира Софы и это уже ничья квартира.
–Мы должны сказать, что готовы остановить Уходящего, – Филипп заговорил тише, – надеюсь здесь возражений нет?
Есть или нет – кого это, в конце концов, уже волнует? Как оно будет правильно? Останавливать, не останавливать, бежать или не бежать?
–Остановить, – повторил Филипп, – это выпало нам, мы не можем уклониться от этой чести.
–Чести? – не выдержал Зельман, – ты что, плохо слушал? Ты не понял, что…
–Чести, – прервал Филипп. – Я всё понял. Надо умереть. Кому-то из нас. Не
