возникала. Трепетала, рассыпая гаснущие и вновь возникающие блики созвучий. Поднастраивала внутренний камертон, мгновенно вплетающийся в несущую частоту сейчас и совершаемого мной эпохального прорыва. Она звучала и звучит во мне ещё и теперь как приветствие иного мира моего, пронзительное и великолепное, всё же коснувшегося меня своими прохладными пальцами. «Не ищите ландыши в месяце апреле… Ты пришёл! Заходи. Ждали только тебя. Ещё не начинали».
Однако и тут я не изменил себе. Ещё во сне, энергично выплывая, привычно и дотошно подверг необычное, видимо вещее видение необходимому категориальному анализу. Затем довольно быстро вычислил его содержание и предназначение, как безусловную сублимацию главного дела жизни. Оно на самом деле всегда звало, звало меня и вот, наконец, дозвалось. Ничего упоительнее в жизни и во сне не бывает вовсе. Но со временем оцифруем и его, конечно. Но запомню его только таким, от мамы.
В какой-то миг вдруг очнулся от того, что понял, что это было на самом деле. С кем парил, оторвавшись от земли.
Это был тот самый грязный ландыш из преисподней, который однажды на моей обочине уже притворился девушкой моей же мечты. Той самой переодетой красоткой-ведьмой из глубин вселенной, с глазами цвета космического неба, да с волосами цвета земного льна. Трансформер самой последней античеловеческой модификации. Именно этот адский, слишком хорошо отцифрованный цветик небытия столь эффектно пробудил наиболее заветные тени в моей душе, казалось бы, давно уснувшие, а на самом деле только и поджидавшие хоть какого-то своего часа.
Если попытаться ещё раз шевельнуть оторопевшим разумом, то и это объяснить можно. При пробуждении мы всегда инстинктивно и сразу подстраиваемся под мир торжествующих гадостей и мерзостей, в который с невероятным сожалением опускаемся. Внутри всё тут же перевёртывается, меняя знаки полюсов. Поэтому букет нежных ландышей в руке приочнувшейся души и оборачивается в лучшем случае грязным веником. Часто заветная мечта при пробуждении превращается в настолько отвратительный кошмар, что иногда невольно задумываешься, а стоило ли тогда вообще просыпаться, не лучше ли было там во сне и остаться. Думаю, подавляющее большинство человечества с этим наверняка согласится.
Таковы сугубо профессиональные издержки любой избыточной целеустремлённости. С ними всегда приходится как-то мириться и справляться. Во всяком случае, никуда деться от них пока что не смогу.
Поэтому и остаюсь в том омуте, где на самом деле пела мне про ландыши голосом моей растерянной юности именно придорожная жоржетка Оксана, она же школьница-путанка Алек-Хан, крутая ошарашка леди Ксю. Человекоядная нимфетка с автострады, одно из многоликих кочевых месторождений ключевого богатства страны, без которого человеку просто никуда. Одна из никчемных, почти никуда не годных миллионов хитрозадых кузек. Именно такая инфернальная гадина каким-то образом сумела заловить на часок не кого-нибудь, а самого меня, одинокого и потому беспредельно в ночи штормящего гения. Да так основательно, что практически сразу подсадила на себя же как на иглу. Получается именно так и вышло. Куда же теперь прокралась та шмара позорная?! В предельно запретную зону! Сюда ко мне даже меня не всегда пускают. Да как неожиданно глубоко пробурилась! В самый мой отчаянно нечаянный сон! Где человек наиболее беззащитен и внушаем!
Что же из нашего боестолкновения на самом деле выйдет, какой монстр по итогам в реалиях вылупится?! Что произойдёт, когда затаённое проектирование целиком высвободится изнутри, развернётся, да и перестанет быть затаённым?! Каким ударом в сердце - и главное в мозг - тогда отзовётся блицкриг собственного животного начала?! Пересохнет ландышевая поляна внутри меня?! В какую овчинку тогда земное небо почудится?! До Кластера ли в таком случае будет, когда сам окажусь никем и никаким?! Останется ли сил на что-либо иное замахиваться?! Куда тогда податься гению, внезапно подорванному на мине под собственной экзистенцией?! Как инкапсулироваться или хотя бы рокироваться, в каком направлении?! Гений прежде всех остальных двуногих останется безоружным перед неотразимо глупейшим, слабым, обворожительно беззащитным существом, от которого невозможно спастись.
Хотя потом дома я как будто бы и выспался, почти до самого утра дотянул на подбитых, ещё пылающих моторах, однако что-то очень тревожное с тех пор подселилось и принялось непрестанно шевелиться и разрастаться где-то в глубине души, где теперь сам не был властен над собой. Потом это чувство не уходило никогда. Ощущение неумолимо назревающего всестороннего палева души страшной занозой засело во всём, чтобы ни делал, каким бы самоуверенным и победительным со стороны ни казался. С недавних пор оно непрерывно колыхало и разрывало под ногами не то прежнюю вглубь качающуюся, зыбкую почву, не то пугающе слабую корку над бездонным океаном так и не состоявшейся антижизни.
Ф-фу, ещё не рассвело, а я опять устал. Даже почудилось, будто некий тестостерон из сосцевидных отростков почти весь вытек. Слился как бензин из пробитого бака, из-под левого уха, поскольку спать я ложился на левом боку, а вот под правым он как будто уже запёкся, являя собою сигнатуру «Sub specia finis», ту самую, оконцовочную. Видимо, ведущий сисадмин из пекла всё-таки прижёг на тест-драйве моей будущей сковородки. Не мешкая, устроил презентацию того самого не к добру поминаемого палева. Даже распевку его услышал под Визбора: «Спокойно, товарищ, спокойно! Уже изготовлены гриллы, где спалят однажды тебя!».
Изображение авторское
Глава13. Глюки на охоте
Контактор отключен по причине избытка непереводимых выражений. Диалоги без комментариев. Видеоряд в накате, на автопилоте. Творческая бригада, махнув на это дело щупальцами, чай пьёт свой инопланетянский. С тамошним бергамотом.
К вечеру глубинно голубиный народ изволил докушивать денатурат, привезённый «к ленчу» благодетельными и на удивление исполнительными фирмачами-деградантами. «Ленч» тот выдался на редкость отменный. Прежде всего, потому что он именно здесь, именно сейчас и реально состоялся. А не где-то там, когда-нибудь на потом обещанный и потому невсамделишный. Нет-нет, вот – на, пей, хоть залейся, а это закусь – налетай от пуза!
С самого начала функционирования отдельного, почти конспиративного заведения для бомжей специального назначения «хавчик» в нём условливался трёхразовый. После обильного аперитива - ещё и «полдник» был произведён, да ещё какой, жри не хочу. Деграданты-покровители совсем офонарели, просто закидали народ гуманитаркой, почти пригодной к употреблению. Конечно, расстегаев с осетриной не было, бараньего бока с кашей тоже, зато компота хватило на всех и с избытком. Хотя и с несколько странноватым привкусом. Наверно с непривычки. Главное, что в том букете не имелось миндального, цианистого оттенка. Всё остальное пережить не только можно, но даже нужно.
Наиболее проницательные бомжики, а они по природе своей почти все такими были - жизнь заставила, - те мудро рассудили, что причины сей внезапной щедрости в их адрес кроются отнюдь не в редкостных душевных качествах их благодетелей, а скорее в вот-вот грядущем пришествии комиссии из городской администрации. Ещё не состоявшись, она творила подлинные чудеса. Граждане великой страны, чуть было совсем не потерявшие из виду демаркационную черту бедности, тут вдруг вновь её узрели. Однако это зрелище многого стоило. Почему-то оно не радовало и даже опечалило некоторых из спецбомжей. Может потому что уж лучше было бы ту роскошь совсем не видеть и не знать, спокойнее было бы. Многия знания - многия печали. Так бы и продолжали жить впроголодь дальше и думать, что все так живут. А, оказывается, нет, мягко выражаясь, далеко-далеко не все.
Папа-бомж, самозваный командир эскадрильи быстроползающих неопознанных субъектов, опять где-то раздобыл или позаимствовал «скунса». Поэтому явился к обеденной трапезе настолько хорош, что без всяких ведомых абсолютно самостоятельно парил-экзюперил над грешною своей планетой, пребывавшей в образе основательно размятой его коечки. Машеньке и не снилось так резвиться в медвежьей берлоге. Дёргающийся во все стороны давно сбитый лётчик так и норовил совсем стесать разбитый и ободранный нос. Притом блуждающий токсикоман комэск испускал настолько сильно отработанную ауру, что это явно не закладывалось в конструктивные особенности социального учреждения «Нового Деграданта». Даже соседей его вводило в некоторое недоумение. Ходили-то вместе, но как-то же умудрился настрелять себе бекасов, красавец-комэск!
Зато бомжомамка, тоже где-то днём нашкодившая и потому наподдавшая, хотя и не так основательно, как муж, теперь чокалась по очереди со всеми коллегами по цеху, по новому кругу знакомясь со всеми. Все с обожанием смотрели на неё, словно на неформальную владычицу их царства полутьмы, величественную леди Кры. Вдруг и им чего-нибудь вкусненького нальёт или колбаски ливерной подрежет?! С бабой-то оно всегда сытней по жизни прозябать. Карла, ейное и наверняка ещё чьё-то дитя, сосредоточенно вырабатывал свою нитроглицериновую или гексогенную мочу и одновременно прилежно фиксировал изящные пассажи сумасбродной волшебницы земной жизни, всё туже окружающей его. Эректированная соска мелкой проказницей дрожала в его жабьей пасти, как антенна крейсерского звездолёта из петушиной клоаки. Вроде бы даже слышались приглушенные контрольные прострелы. Да нарезная прямая кишка гудела без устали. Видимо потихоньку раскалялась, выходя на уровень управляемого термоядерного синтеза.
Фредди пил пока немного и продолжал недоверчиво приглядывать за неотразимым и великовозрастным малышиком. Или малышкой, чем чёрт не шутит, уже показавшей однажды свои зубки. Друг сыщик молча хлебал всё ещё слегка съедобный змеиный супчик, оставшийся после обеда. Честно жевал диетическую котлетку ограниченного назначения, упрямо лизал осклизлое пюре, засасывая тактический лимонад или компот. Чуя гибельные восторги собственного желудка, Осклизкин продолжал отдавать дань общественному пиршеству, будто харакири делать на всякий случай. Остальные доходяги специального назначения глубокомысленно обсуждали вновь найденную ключевую проблему мироздания. Она требовала непременного разрешения. Причём безотлагательно, в самое ближайшее время.
Великий бомжатский мыслитель господин Мухортов между делом выдвинул новое определение алкоголизма, как такого состояния, когда пить совсем не хочется, но надо. Жизненно необходимо. Господин бомж по фамилии Норкин, будучи содокладчиком, активно утверждал, что алкоголь в любом виде настолько полезен для организма, что об этом даже врачам стало известно. Эти дураки в белых халатах долго сопротивлялись великому знанию. Сейчас вот, наконец, прозрели, боженька сподобил. Ходят все красные от стыда, что раньше такого не понимали. Пока бомжи специально не просветили. Мухортов непрерывно переспрашивал, так неужели же полезней, чем даже никотин, на что приятель ответствовал в том смысле, что конечно полезнее, а
