страстным людским мольбам, оприходовал?! Срочная утренняя поверка показала, что, конечно, не только. Неформального лидера, бывшего сыщика Осклизкина также не оказалось на месте! И этот что ли пропал, самый крутой из доходяг?! Или как раз он и унёс в зубах ненаглядного пацанчика, а может и пацанку?! И теперь дико надругается. Да что ж это такое творится, люди добрые?! Ратуйте!
Так появилась и конкретная адресность, кто виноват, в каком направлении рыть, спасать треснувшие устои. Поэтому всё стремительно и рванулось на круги своя. Бытие поспешно возвращало себе смысл извечной бессмыслицы.
На фоне обязательного жертвоприношения всё сходу повозверталось на свои берега. Понеслось в ещё более эксцентрично-экспрессивном образе и подобии. Проспавшийся реинкарнат кузькиной матери, бомжомамка, леди Кры, подземная принцесса, нелегитимная владычица безбрежных подлунных камышей, красиво расставляя пальцы веером, как по телеку в одном магазине видала, брызгала слюною. Словно гюрза она бросалась в атаку на всё что движется: «Всем пасти насовсем порву, если не вернёте моего прекрасного ребёночка!» И дальше, как полагается в том же кино. Словно рабыня Изаура с окровавленным мачете в зубах добиралась до своих домо-мучителей.
Бомжопапик, он же по совместительству сильно бывалый командир эскадрильи неопознанных летающих объектов, сначала загадочно, то есть, тупо молчал. Он крупной дрожью трясся от ломки, набивая папиросу спасительным косяком. С первой затяжкой, поправив энергетику, он громко и куда-то в пустоту скомандовал «Пли!». Командирский приказ, однако, не встретил должного понимания ни в пустоте той, ни в экипаже. И реакции также. Никто не догадывался и не уточнял - куда именно пулять, из чего, где искать несказанного якобы младенца. Да, похоже, и знать не хотел этого, потому как с места не двигался. Хотя формально сопереживали, как водится, все.
Поэтому злосчастного пацана или пацанку так и не сыскали. Похоже, и впрямь потеряли на полную катушку. Невзначай куда-то выдали, то ли взамуж, то ли в примаки. И ведь взял же кто-то! Остаток рассветного часа - сплошной вой, скулёж, мат, скукота. Одна баба, пускай она и бомжомамка, всё равно стоит не одной эскадрильи. А целых двух. Или даже трёх. Папа-бомж, как-то сразу поздоровев, ходил, всё ещё не зная кому же дать в морду. По-любому это было невыносимо. И незаносимо также.
Чудом спасшийся от бабайкиного «стенд-апа» бывший доцент Серёгин навзрыд исходил обильными слезами и необыкновенно едкими парами. От пережитого страха из него слишком бурно выходили остатки «синеглазки». Так, чего доброго, можно было и очиститься полностью. Да ещё на зависть всем и восстановить кислотно-щелочной баланс. Столь нешуточная угроза казалась доценту тем более очевидна, поскольку слишком многие из его соседей внезапно проявили себя не его корешами, а вполне завистливыми и даже ненавистными гадами. Ибо попытались перевести стрелки теперь на самого Фредди, приятеля сыщика Осклизкина, благо того не оказалось в наличии.
Тщетно доцент показывал недопьяным бомжикам-скирдятникам на пальцах, раз на словах не получается,
что младенчик на самом деле и не младенчик вовсе,
что он хотел самого доцента потерять-угробить, сильно плохой «стенд-ап» ему сделать,
что он специально всех рассоривает, намеренно сталкивает лбами, вносит смуту, накаляя и без того сгущающуюся атмосферу в полуподвальном отеле, а на самом деле отсеке неведомо куда и зачем летящего фантастического корабля,
что сидит сейчас этот феерически специфический крысолов, иногда прикидывавшийся ещё и девочкой, этот инопланетный спиногрыз где-нибудь на седьмом небе, в своём заоблачном пент-хаусе, отмывшись наконец от всех их человечьих запахов, ананасы с рябчиками какими-нибудь вкушает и дико-дико надсмехается над всеми ними, над ещё человеками.
Да ещё и оттуда глазки строит, змей. Маячит, за спиною штепсель прячет.
Однако Фредди совершенно напрасно так сделал. Беспомощными оправданиями он ещё сильнее привлёк к себе внимание. Даже вызвал импульсивные позывы немедленного самосуда. Все прозрели как будто очевидное - его непосредственную связь с роковой потерей всеобщего любимца или любимицы, да кто ж тут теперь в такой тонкости разберётся. Бомжомамку тем более пробило на этот счёт. До самого донышка её пока ещё действующего мозжечка вместе с давно отбитым гипоталамусом. Отхлебнув утреннего чая из бутылки с надписью «Яд!», она повела себя совсем некрасиво.
Ей словно веки пораскрыли, да спички навставляли, чтобы не схлопнулись в момент атаки. Леди Кры дико завизжала и принялась рваться лишь к одному доцентьему ротику, чтобы хоть покарябать изнутри. Да и супруг её, бомжопапик, а по совместительству комэск, теперь вроде узнал, кому наверняка стоит дать в морду. Оставалось только ещё чуть-чуть поддать для храбрости из вчерашней заначки и всё сразу же понеслось бы куда следовало по логике так называемых событий.
Тут-то, как всегда вовремя, откуда ни возьмись, вновь заявился сыщик, дядя очень суровый, весьма опекунствующий над Фредди. Говорят, его сам Вий боится. Стальные кулаки этого самого друга, неформального и безоговорочного лидера бомжачьего андер-граунда, сначала сдержали, а вскоре и загасили порыв чрезмерно возбудившегося коллектива, прежде всего комэска и бешеной старой кошки расправиться с подозрительным трепачом, вырвать ему неправильно чешущийся, спидоносный, а также коронавирусный язык.
Самому сыщику Осклизкину почему-то никто ничего не сказал. Его самого ни одна душа, никак и ни в чём не подозревала, да и в голову никак не брала. Это же несерьёзно - связывать пропажу младенчика, пусть даже и такого большого, а хотя бы и девочку, но со столь уважаемым человеком. У такого господина, конечно, даже мысли не может быть над кем-нибудь надругаться, разве что попытать слегка. Одна лишь бомжомамка, как и положено дикой камышовой кошке, никак не унималась. Визг и вой продолжались, пока папа-бомж, явно искавший союза с сильным мира сего, сам не успокоился и резко не поменял ориентацию. Не только передумал бить доцента, а ещё и приложился своей командирской десницей к ней самой, бомжомамке. Конечно, слегка, для порядка. Дикая камышовая кошка, она же леди Кры, повизжала ещё чуток и тоже приутихла, по-прежнему сверкая глазками.
Стрелка вольтметра почти совсем упала вниз. Страсти улеглись чуть ли не целиком, даже практически полностью угасли. Окончательно подсохли штаны и стены. Основательно просквозило и в форточки. Невыносимые запахи пост-синеглазкиного предутренья частично развеялись, остальные улеглись практически до дневной нормы. И тогда дуновение нового утра полноправно вошло в человечие житие и тут же, не медля, овладело всеми, то есть, заявило о себе.
Репортажные камеры наконец стартующей динамической стадии проекта буквально угорали от невероятно бурного, чуть ли не экстатического постановочного энтузиазма. Даже поддымливали где-то там за кадром, явно от непредустановленного перегруза. В правом верхнем углу опять проскочил входной символ очередной межгалактической связи, то непрерывно подключались и разбирали картинку новые и новые звёздные системы. Необычайно возросло число подписчиков, а прежние продлили абонемент до конца сезона. Рейтинг явно перебирал нормативы. Затаила дыхание половина Большой Вселенной. Внизу кадра через минуту мелкой плетёнкой универсального контактора пробежал комментарий к событиям. Все щупальца вселенной в изумлении захлопнули свои бесчисленные присоски. «Ах, ужель и мы его потеряли?! Как жаль!»
Расфокус. Реклама прокладок смешанного нервно-паралитического действия, в эффективность которых всё ещё трудно поверить. Но пора.
Изображение авторское
Глава 20. Не смешите наши избиркомы!
- У Гитлера был любимый художник Пауль Матиас Падуа, кстати, он имел неформальное прозвище «лобковый художник». Сразу никто не догадается о его стиле, не то постмодерн, не то арт-деко. Только потом внезапно доходит: «Вон оно что!». Особенно фюрер отмечал работу Падуа «Леда и Лебедь» на известный античный мотив, своеобразный эталон гнуснейшего и примитивного совращения словно бы высшим существом - низшего. Хотя на самом деле повсюду у него, как и у художника, выходило наоборот. Низшее как раз и оказывалось в облике высшего. Хотите вкратце? Время есть? Конечно, оно не может не есть. Внимайте. К верной жене спартанского царя Тиндарея пришёл в образе лебедя владыка мира Зевс, как известно весьма озабоченный деликатными делами товарищ. Уж как Тиндарей ни берёг супругу, «и спереду и сзаду», однако супротив Зевса ничто не могло устоять. Пощекотал-пощекотал владыка мира чужую жену лебединым пухом, поластился-поластился мяконькими крылышками - и даже самая стойкая верность пала в одночасье. Пресловутая «лебединая верность» в исконном, античном смысле означает именно такую скоропалительную «веру» в первого же попавшегося лебедя. Не знали?!
- Вы решили меня окончательно просветить?! До полной потери веры во всемирно-исторический?!
- Слушайте далее, целомудренный вы мой. Как я сказал, Пауль Падуа считался и художником, и любимцем фюрера-художника. Поэтому ведал про все его предпочтения. Так вот. На любимой гитлеровской картине Падуа изобразил не грациозного белоснежного красавца с изогнутой шеей и застенчивыми томными глазыньками, а жирного и наглого гусака. Не подлинного властителя, который по идее и должен быть изображён, а его эрзац, - этакого правильного пацана с острым клювом. Он нагло и стремительно овладевал Ледой, разумеется, пребывающей в состоянии кокетливого смятения. Сам Гитлер очень любил эту картину. Он усматривал в ней верный образ того, с каким истеричным воодушевлением ему самому отдавалась германская толпа. Самый точный образ всех массовых, в том числе и партийных мероприятий. Фюрер представлял себя именно таким Лебедем, а Германию - Ледой. В Германии это «судьбоносное» полотно получило второе название: «Schwanerei». Игра слов, с немецкого это переводится как «ле****ство». По-русски «путанство» (не путать с «путинством»). Суть классического нацизма.
- Авк, в ваших профессорских устах даже полунормативная лексика настолько естественна!
- Я вам транслирую простое знание того, как оно было. А ваше дело - ханжески краснеть да затыкать уши, испуганно глядя наверх, или нормально воспринимать его, продолжая тянуться за знаниями, в какой бы панике они от вас ни разбегались! Так будете дальше слушать?!
- Валяйте, учитель. Вы же знаете, с вашей подачи проглочу что угодно. Ещё останусь благодарен. Вдруг проговоритесь.
- Дождётесь, как же! Итак, методику этого «Schwanerei» германские нацисты распространяли на обустройство жизни всей партноменклатуры третьего рейха, на технологию тамошних гитлерюгендовских тусовок, съездов, вот таких межрегиональных совещаний, как наше нынешнее, и прочее. Всё то ж, что и поныне и повсюду существует в качестве основного способа воспроизводства и способа деятельности нашей элиты. А именно насилование начальством своих подчинённых и вообще всех, кто внизу. И называется он «Schwanerei». Одним этим словом можно любую властную тусовку обозначить и
