предаться воле смерти, но о коридоре я ей не говорил ни разу. Дело не в каком-то сбое у меня в голове пока я находился между жизнью и смертью, после которого я начал ходить во сне. Ни один врач не смог бы проникнуть в стальной коридор, проглотивший меня в тот момент когда привычный серый и реальный мир уже казался мне сном. Думаю, это и есть тот тоннель, в который попадает душа, покидающая тело; и вся моя нынешняя жизнь – с любимой и любящей женой и более менее приличным достатком, не что иное как иллюзия, очищение моей собственной души, в которую я прежде не верил. Я не боюсь коридора, наоборот, даже хочу дойти до конца его, чтобы увидеть этот свет. Но еще я не боюсь дойти до края, за которым бесконечная тьма, зовущая меня совершить прыжок в ее крепкие объятья. Мне кажется, я знаю, что там будет тьма, что свет та же иллюзия, надежда просто его увидеть.
Пока что я только хожу во сне, в то же время ведомый стальными стенами, петляющими из стороны в сторону (забавное зрелище, однако). И не раз меня посещала мысль о том, что конец коридора может оказаться чем-то жутким наяву, чем-то трагичным. Я-то знаю, что он не бесконечен, что это не просто расстройство в моем сознании, что мне еще предстоит проснуться по его окончании. Оказаться либо в небытие, либо все в том же сером одноклеточном мире. И чем ближе я подхожу к выходу, тем острее становится соленый привкус крови во рту. В прошлый раз ее оказалось недостаточно много, чтобы я умер до того как меня успели откачать.
Я не слышу своих шагов несмотря на то, что гул не в силах был бы их заглушить. Черт, я даже не могу разглядеть своих рук и ног. Чувство такое, что от меня остались лишь глаза, чтобы видеть лишь монотонные стены, пол и низкий потолок. Я не крадусь, иду уверенно, шагом, привычным наяву. Хоть я и не вижу своих ног, я знаю, что я бос, что на мне нет никакой одежды. Холод, исходящий от стен не заставляет меня ежиться, даже слегка приятен, кажется верным союзником. И кажется, что останется таковым навсегда.
Но вот, как я и ожидал, спустя три года после моей попытки покончить с собой, коридор заканчивается, приведя меня к краю обрыва, за которым бесконечная тьма. Нельзя повернуть назад, я будто на крошечном островке, окруженным небытием. Так и должно было быть, так и должно было произойти. Нет больше привычного гула, нет привкуса крови. Я слышу голос жены, я слышал его практически всегда перед тем как проснуться и обнаружить себя не рядом с ней. Много раз я оказывался посреди бескрайней тьмы на выходе из узкого стального чрева когда слышал Надин голос, зовущий меня по имени. Но этот раз должен быть последним. Как и всегда. Мне просто не хватает сил сделать этот прыжок, прыжок как можно дальше, с расчетом перелететь темную бездну. Я не пытаюсь бежать, мне нет смысла и не от кого бежать теперь, когда черная полоса позади. Прыжок должен завершить мой коридор, мои хождения по дому по ночам. Я должен сделать это, чтобы заплатить свой долг за собственную спасенную шкуру, за свою глупость, за свою слабость. Повторюсь, мне всего лишь не хватает сил сделать это, не хватает сил не откликнуться на голос из реального мира, на голос моей жены. Она дает мне силы только на то, чтобы проснуться - не заставляет, но уводит меня прочь от края бездны. И все же стремление прыгнуть во тьму однажды возьмет надо мной верх. Такова цена моего желания что-то изменить в своей жизни и наказание за попытку покончить со всеми ее проблемами. Меня всего лишь надо заставить проснуться когда я хожу во сне.
конец
Глава 13. Враг номер один.
…-Ветер. Единственное, что я ненавижу всем своим природным естеством. Ненавижу когда в лицо, ненавижу больше чем все остальное, что выводит меня из себя. Будто я был так задуман с самого своего зачатия, на генном уровне, вопреки всем людским и природным законам. Ветер всегда в лицо, где бы я не был. Он знает меня в лицо, знает о моем отличии, чувствует мою ненависть. И все равно в лицо. В этот момент все что я хочу, заставить его замолчать раз и навсегда. Бить, топтать ногами, заткнуть его поганый рот. Мне неважно – лютый холод или мертвый зной. Ветер заставляет меня пробиваться через стены при любых условиях. Он видит меня насквозь, он будто создан для того, чтобы чинить мне преграду…
…-Нет, моя ненависть к нему была не всегда. Но раньше я не чувствовал ветер так как чувствую сейчас. Настолько остро. Может быть из-за того, что раньше все было иначе, все было легче. А теперь он всего лишь усилил свой натиск, найдя во мне слабое место. Какое? Оно всегда одно – стремление вернуться туда где было легко и вольно, где воздух заставлял дышать полной грудью, а сердце – биться максимально дерзко и непокорно.
…-Мне трудно тягаться с ним. Всякий раз мне кажется, будто я одолеваю его, но на самом деле это не так. Он всего лишь на миг ослабляет свой натиск, чтобы дать мне только иллюзию глотка сил, а потом давит с удвоенной силой. И тогда я вынужден замедлить шаг или вовсе остановиться, и пропустить новый удар по лицу. Ветер не играет со мной, бьет как можно жестче. Мы с ним непримиримые враги.
…-Думаю, вся его хитрость в том, что на самом деле я не знаю, что буду делать если однажды возьму над ним верх. Поверь, такое возможно, я уверен в том, что он делает меня лишь сильнее, несмотря на его стремление удержать меня на одном месте. Может быть я и боюсь его, не могу сказать наверняка. Зато совершенно точно уверен в своей ненависти. Хотя эта мощь безгранична и несравнима ни с чем земным. При всей моей ненависти я хотел бы стать таким как он, испытать его силу каждой своей частицей. Мне кажется, за ней источник моего стремления вернуться туда где легко. Мне кажется, ветер знает о моих подозрениях, поэтому не дает мне ни секунды слабины.
Хотя мне нужно совсем немного. Или я всего лишь так думаю, и обретя над ним желаемый и полный контроль, я не сдержусь и использую его максимальную силу. По-моему, он боится во мне именно таких намерений.
…-Да знаю я, знаю. Я пытаюсь слепить ему физическое тело, персонифицирую моего самого главного демона, надеясь однажды отобрать его силу себе во благо, стать им самим. Но ты должен понять, что во мне самом нет ничего демонического. Вся моя ненависть только к ветру, строящему преграды на каждом моем шагу. Потому что я создан ему в противовес, наделенный неодолимым стремлением оставаться там где легко и свободно чуть больше чем все остальные. Я не считаю себя особенным, каждое живое существо индивидуально, у каждого есть индивидуальные особенности. Быть может есть на свете кто-то кто ненавидит ветер намного больше чем я. И у него больше оснований подчинить себе это безумное буйство стихии. Но будет ли его мотивация подобна моей? Захочет ли он ощутить безудержную силу каждой частицей самого себя? Или же будет ставить новые преграды, желая двигаться лишь вперед, в пугающую неизвестность? Знает ли он, что именно он будет делать с покорным его воле ветром тогда?...
…-Я наверное старомоден, думаю, ты знаешь об этом наверняка. Знаешь, и про себя тебе забавно наблюдать за моей ненавистью к моему величайшему врагу. Да пошел ты тогда; мне НА-ПЛЕ-ВАТЬ на твои выводы. Я такой какой есть, в этом вся соль. В этом вся суть моей ненависти. В этом вся суть ветра, ставящего мне преграды…
конец
Глава 14. Живи настоящим.
ЭТО случилось четвертым утром и было похоже на неприятный сон, в котором Олег перепугался до чертей.
-Свет, - разбудил он жену, - Свет, слышь? У меня какая-то херня с глазами.
-Что такое? – взволнованно переспросила она.
-Я не знаю, - Олег несколько раз протер глаза, но ЭТО не проходило, - Все расплывается, все такое нечеткое, мутное, мать его.
-Посмотри на меня, - попыталась сообразить жена, у которой был свой кабинет окулиста в больнице.
Олег повернулся к ней в надежде услышать что-то вразумительное. В познаниях Светки он не сомневался. Ее лицо было каким-то расфокусированным, двоилось как и все вокруг. Но именно в этом состоянии Олег заметил за спиной жены бледные полупрозрачные фигуры мужчины и женщины. И их он разглядел достаточно четко. Они появились и замерли посредине раздвоенной в его глазах реальности, добивая и без того взбудораженный его рассудок.
-Черт, что за херня-то? – не мог сдержаться он.
-У тебя глаза красные, - меж тем сразу сообщила жена, она будто и не заметила направление его взгляда поверх ее головы.
Но вот ее голос плавно привел зрение Олега в нормальное состояние и заставил исчезнуть отца и мать Светки, наблюдавших за ними обоими и которых он видел только на фотографии. А возможно жена просто привела в порядок его голову, поскольку Олег сразу вспомнил свой недавний сон. Именно там он сильно плакал и периодически тер руками глаза, сдерживая слезы наяву пока гроб опускали в могилу и засыпали землей. Даже на поминках не проронил ни слова, полностью захваченный еще недавними воспоминаниями о Валентине, с которой был в очень хороших дружеских (и не более того) отношениях не меньше десяти лет, с того дня как познакомился со всеми своими соседями, переехав в деревню. Даже Светка ревновала их общение. Однако и слова поперек не сказала, отпуская мужа на похороны. И не потому что для ревности больше не было повода, а по-человечески соболезнуя чужому горю.
Во сне Олег плакал и не мог остановиться несмотря на то, что Валя была рядом с ним. Он был с ней единым целым, слышал ее дыхание в собственном теле, чувствовал хватку ее рук, которыми она сжимала его голову как бы изнутри. Она что-то сделала с Олегом, и не только во сне. У Вали было совсем немного друзей, а тех с кем можно было говорить открыто даже пары не набиралось. Со стороны могло показаться, что с головой Валентины было что-то не так. Потому что потусторонний мир интересовал ее куда больше материального, и говорить об этом откровенно она могла лишь с Олегом, в котором как раз видела что-то мистическое. И говорила об этом так, как будто видела загробный мир собственными глазами, подробно описывая каждую его деталь. Но в рассказах Валентины не фигурировали ни рай ни ад, тем захватывающе и таинственнее они становились. Она рассказывала, например, о том, что загробный мир находится внутри материального, но на другой частоте, недоступной для привычного физического восприятия. Что там нет ни чертей ни ангелов, что там все так же как и здесь, и после смерти тела душа меняет частоту, подстраиваясь под новые условия жизни. Валя видела тот мир во всей его полноте, еще до рождения в этом мире. Она не могла объяснить как такое возможно, однако ее знания раскрывали всю суть потусторонней формы бытия. Еще она знала, как утверждала сама, день и час собственной смерти и совсем того не боялась.
Лишь на похоронах Олег узнал о ее болячках, приведших Валю к летальному исходу. Она была почти его одногодка, не в его вкусе, конечно, но вполне годная для активных гулянок. И они часто гуляли вместе, если конечно посиделки во дворе дома до первых звезд можно назвать прогулками. Она делилась с Олегом своими мыслями без каких-либо намеков на нечто чем простое общение с молодым человеком ее возраста. Как сестра. Она вообще не хотела никаких серьезных отношений с кем-либо, сосредоточившись только на том, что ее волновало больше всего. И до самой своей смерти
