было. Так должно было случиться. Рано или поздно, поскольку вода тоже обладала каким-то терпением, порогом, какой он однажды не смог не переступить. С каждым новым днем корка ненависти и раздражения становилась только грубее и жестче на ощупь. Он чувствовал наросты и внутри себя. Он ничего не мог с этим поделать, он знал, что у него просто не хватит на это сил. Наросты внутри него были наполнены усталостью, и она разливалась по всему его телу стоило ему лишь встать под душ, а после завалиться в наполненную ванну. Усталость являлась неотъемлемым оружием его ненависти и раздражения. И вода напитывалась ею, поэтому ее хватка была так нежна, а время, проводимое им в ванной комнате не имело границ. Вода насытилась его усталостью и утратила к нему всякий интерес, будто разочаровавшись в том, что он, все-таки, способен на что-то иное помимо ненависти. Вода стала просто водой, смывающей разноцветную корку.
По правде сказать, он не оставлял попыток найти себе годную подружку даже с появившейся на теле коркой. Среди клиентов конторы, в которой он работал, хватало и хорошеньких женщин. В своем воображении он выстраивал долгие романтичные отношения с каждой из них. По воле обнаженной водой усталости эти образы были реальны как никогда. Вода хотела от него отношений в реальности, вода наставляла его, пыталась внушить ему облегчение в отношениях. Вода не желала его разрушения. Вода готова была стать ему лекарством от всех болезней устрой он спокойную счастливую семейную жизнь, в которой для ненависти не должно было остаться места. Просто он мог бы добиться таких отношений, оставаясь глубоко внутри незлым и мягким, готовым на самопожертвование ради своей преданности.
Утратив нежные прикосновения воды, он почувствовал всю тяжесть от растущих внутри его тела наростов привычных ему ненависти и раздражения. Потерявшая к нему интерес вода не могла достать до них, однако он хотел этих ощущений. Будто получил то, что так недоставало ему для полного удовлетворения. Это были непривычные ощущения. Нестандартные, в корне отличавшиеся от скучных примитивных шаблонов, предлагаемых находившейся в союзе с ним водой. Теперь после принятия душа он не опускался в ванную, но желал как можно скорее расслабить тело и предать его воле новоприобретенных друзей. Он по-прежнему чувствовал усталость, однако корка внутри тянула его в какую-то приятную черную и холодную бездну где он от души давал выход своей ненависти. Там его воображение получало неограниченные возможности для разрушения и потаенных желаний отыграться на всех и каждом.
А вода… Хм…
конец
Глава 16. Нелли. Больше чем друг.
Всё живо. Даже пиксели оцифрованного рисунка, что играют роль обоев на рабочем столе монитора. То было изображение молодой женщины, обнаруженное среди найденных Семёном в Сети бесчисленных картинок. Оно не принадлежало к категории специальных фоновых изображений для рабочего стола. Просто кто-то выложил работу неизвестного портретиста в Интернет, возможно, он сам. Больше того, Семен был несказанно удивлен, наткнувшись на изображенную художником женщину, которую не так давно до этого момента видел и ласкал во сне. Вероятнее всего, конечно, они просто были сильно похожи друг на друга. Но одной из первых мыслей на этот счет была идея выяснить личность живого человека, позировавшего художнику. Семен не верил, что написанный образ пришел тому из ниоткуда.
Он не медлил, сохранив изображение женщины на жесткий диск месяц назад приобретенного ПК. Семена радовал и факт большого разрешения картинки, что позволяло избежать лишней ее корректировки. Женщина сидела за небольшим столиком где-то в саду на фоне ночного неба и звезд, заняв место на деревянном стуле с высокой спинкой. Она сидела, заложив ногу за ногу и с белой чашкой в тонких изящных пальцах левой руки (на одном из них блестело кольцо). Она была изображена в профиль, одетая в полупрозрачное длинное белое платье, из-под подола которого виднелись носки светлых туфель. Густые локоны волос спадали на ее узкие плечи. Но все же не прикрывали полностью нежное ушко с длинной серьгой. Семен мало что понимал в изобразительном искусстве, чтобы просто обратить внимание на детали, поэтому не мог дать свою оценку портрету, но на сугубо субъективный его взгляд, это была очень хорошая работа. По крайней мере, на женщину художник потратил очень много плавных линий, наделив ее природной грацией и утонченностью.
Странным и непонятным образом Семен нарек женщину именем - Нелли. Даже пропустил картинку через графический редактор с целью отпечатать это имя с заглавной буквы внизу изображения. В кругу его общения не было ни одной Нелли. Да и, насколько Семен себя помнил, ему нигде ни разу не пришлось пересечься с какой-либо Нелли, он был абсолютно в этом уверен. И женщину, что видел во сне, как и очень похожую на картинке, сколько ни старался так и не смог откопать в памяти.
В его сне Нелли оказалась той самой – Одной Единственной, Верным и Надежным другом, до и после которой прочие однодневки быстро забывались при пробуждении, включая все подробности их встреч. И даже в случае с Нелли Семен помнил лишь ее образ, но не больше. И этот образ оказался невероятно мощным, но практически неуловимым, разовым, без возможности насладиться им вновь.
И вот вдруг такое везение.
Семен, впрочем, быстро сообразил, что с ним что-то произошло именно после того как изображение Нелли (или же слишком похожей на нее женщины) появилось у него на жестком диске, установленное на рабочий стол. И трудно сказать, был ли он доволен этими переменами, слишком заметными для окружающих. Потому что Нелли говорила с ним, Семен услышал ее голос с того дня как обзавелся ее портретом. Нет, Нелли не обращалась к нему с экрана монитора. Она проникла прямо в его сознание, утончая его чувства и оголяя воображение. Смотрел ли он заученное до дыр кино, слушал ли заученную до дыр мелодию, либо же садился за книжку – получаемые им эмоции обострялись до предела. Никогда прежде он не чувствовал себя так трепетно. Будто Нелли вдохнула в него часть своей женственности, своей легкости что ли. Будто это Семен представлял собой бледную в красках неживую картинку с той стороны, и это Нелли решила добавить в него как можно больше цвета.
Теперь Семен вполне мог расплакаться, в очередной раз просматривая какой-либо из десятка хранившихся на жестком диске фильмов в том месте где, казалось бы, не происходило ничего экстраординарного. Теперь прежняя собранная в целую аудио библиотеку музыка приводила воображение Семена в самую настоящую иллюминацию. Он даже начал экспериментировать с жанрами, чтобы испытать максимум невероятных ощущений – от жуткого страха мрачного дарк эмбиента, до невероятной эйфории волшебного чилл-аута.
Это был целый новый мир, приоткрывшийся ему в ту приятную ночь с красивой и казавшейся ему родной рыжеволосой женщиной. Он полностью распахнулся вместе с обнаруженной Семеном в Сети картинкой. Этот мир должен был принадлежать только лишь одному Семену. Этот мир не мог отпустить его, Семен чувствовал его намного живее реальности. Даже друзья и работа ощущались все незаметнее. Что уж говорить и привычных когда-то мелких радостях вроде гулянок по кабакам и вполне естественных – спонтанных и запланированных - потрахушек. Все больше времени Семен начал уделять посиделкам за монитором компьютера, практически не вылезая из Сети с ее неисчерпаемыми запасами кино, музыки, и литературы. Все больше и больше открывалось ему деталей в портрете Нелли – и легкая ее улыбка, и складки платья, и рыжие волоски, касавшиеся обнаженного левого ушка, и крошечная родинка над уголком губ. Нелли хотела, чтобы он видел ее точно такой, какой изобразил ее художник. Ее изящность успокаивала взбудораженное и взвинченное за день сознание Семена до полного штиля, уводила его за пределы бесящего его всего мира. Все так, Нелли утончила его психику, и взорваться Семен теперь мог просто на ровном месте, лишенный подпитки из его ПК.
А еще через пару-тройку месяцев, где-то в конце октября, в дверь его дома раздался негромкий аккуратный стук. Семен не сразу его услышал, находясь далеко за пределами Вселенной, ведомый сонатами Бетховена. На пороге стояла Нелли, ничуть не удивившись Семену, даже не глядевшему в дверной глазок, и буквально остолбеневшему от такой неожиданности. Еще большей для него неожиданностью оказался распечатанный на цветном принтере и свернутый в трубочку в ее тонких пальцах отлично знакомый Семену рисунок со столиком и стулом с высокой спинкой на фоне ночного сада со звездами. Он будто продолжал портрет таинственного художника, будто являлся второй его половиной, предназначенной специально для Нелли, так же как первая часть большого изображения была адресована Семену. Тот же самый столик и тот же самый деревянный стул, на котором Семен занял свое место в черном элегантном фраке, как и Нелли заложив ногу за ногу и держа руки на коленях.
В отличие от Семена Нелли не чувствовала никаких изменений в чувствах или эмоциях. Она сказала, стесняясь, что видела Семена во сне, видела и помнила город, на улицах которого они встретились. И Семен сказал в тот момент, что это навсегда. И образ его оставался в памяти Нелли неподвластным ни времени, ни обстоятельствам. А потом она вдруг обнаружила в Сети его портрет. И ни секунды не сомневалась, что на портрете именно он и никто другой, сильно на него похожий.
Нелли так и не сказала ему как узнала его имя и домашний адрес, но Семен и не спрашивал. Ему было достаточно того, что она появилась в реальности, женщина из его сна. И еще ей нравилось когда Семен называл ее так, будто точно угадал ее имя, выбранное им, откуда-то из неизвестности. Все эти детали не имели никакого значения на фоне их общих чувств…
….Семен практически не почувствовал, что получил мощный удар по голове. Он был практически недосягаем для реального мира в обществе Нелли, наслаждаясь ее телом: ее ласковым голосом и теплым дыханием, нежно утопая в бездне ее бирюзовых глаз. Наслаждался и не мог насладиться до конца. Все в нем по-девичьи пело и ликовало, приведенное в трепет волшебной музыкой, доносившейся из крутых дорогих наушников и достающей до самого сердца (странно, что Семен услышал этот негромкий стук в дверь). Нелли говорила и говорила с ним, не торопилась уходить даже когда Семен отключился, получив битой по затылку со спины.
Он выжил благодаря Нелли, принявшей весь удар на себя. Каждую ночь в больнице она приходила к нему, отдавала все свои силы на его скорейшее исцеление. Нелли являлась к нему в том самом белом полупрозрачном платье, в котором изобразил ее художник, и с длинными серьгами в нежных ушках. Она всегда называла свое имя, единственное запомнившиеся ему после удара бейсбольной битой. Нелли обнимала его со всей своей лаской, которую будто всегда берегла именно для этого случая. Нелли обнимала и убаюкивала, и тогда в голове Семена начинала играть нежная музыка, уносившая сознание в какое-то сказочное путешествие. И даже тогда Нелли оставалась с ним, его больше чем друг, его верный ангел-хранитель,
