верила во все, что угодно.
-Что с ним случилось? – спросила Тома в ответ.
-За семь лет он ни разу не говорил со мной об этом, а я ни разу не спросила, - развела руками женщина, - И не хочу спрашивать. Это очень личное, принадлежащее только ему одному. От себя могу добавить, что Михалыч обязательно признает свою вину если в чем-то был не прав. Да ты и сама понимаешь, он и мухи не обидит. Поэтому прими от меня извинения за то, что он заставил тебя поволноваться.
-Да ничего, - как-то потеплело внутри Томы, - Вы все равно передайте ему мою благодарность…
Она видела неприятные изменения и на своем лице, добравшись, наконец, до дома и обратив внимание на себя в большом овальном зеркале в прихожей. Несильные, не превращавшие Тому в дряблую, сморщенную, столетнюю старуху. Но безжалостно напомнившие о ее неизбежности. В то же мгновенье в голове Томы родился знакомый прежде гул, наполненный всевозможными шумами и звуковыми эффектами, что она слышала в доме Влада. Цветок же в ее груди увядал, клонился вниз, растрачивая свою силу на ее собственную привлекательность, которой Никита не переставал восхищаться, и за право владения которой готов был драться с любым соперником. Чернота постепенно поглощала сияние цветка, затуманивала, стремилась надежно скрыть от сторонних глаз. Как будто он больше не принадлежал Томе, и она ничего не смогла с этим поделать. Она лишь касалась своего лица сухими острыми пальцами, там где гладкую нежную кожу расчертили кривые и бездонные расщелины морщин.
Тома видела себя такой совсем недолго, вполне возможно, что всего долю секунды. Вполне возможно, что она даже и не касалась своего лица пальцами. Потому что не почувствовала этих прикосновений, и то было ее независимым отражением в зеркале. Но гул в голове Тома слышала со всей ясностью ума, и угасавшее сияние цветка чувствовала внутри физически. Это он служил источником тягучего звучания, запомнивший и в точности повторявший. Цветок говорил с Томой через поглощавшую его черноту. И она понимала, что именно цветок хотел ей сказать.
конец
Глава 20. Из поколения в поколение.
…Все произошло слишком быстро, быстро настолько, что будто ничего и не случилось. Славик даже не почувствовал как его нога зацепилась за металлическую петлю арматуры, торчавшую у края бетонной плиты, и уж точно не понял как кувыркнулся на землю. Лишь невероятно сильная боль пробила ему голову когда крестом торчавшая из сложенных бетонных балок арматура рассекла кожу выше виска и кровь ручьем хлынула по лицу. Он никогда прежде не испытывал подобной боли и не видел столько крови. Хотя, нет, видел в окно во двор деревенского дома где гостил около месяца во время летних каникул. Тогда он стал свидетелем забоя и раздела поросенка («-у-у, живодеры»), и то зрелище осталось в памяти мальчика каким-то не выводимым и противным клеймом. Впрочем, сейчас им овладел невероятный страх умереть когда вся кровь вытечет через намертво прижатую рукой рану на голове. Страх выбросил из памяти Славика отрезок времени, во время которого он проделал путь до больницы уже в сопровождении отца с матерью.
Врачом, что зашивал ему голову, оказался седовласый пожилой дядька в очках с толстыми стеклами. Впрочем, в тот момент Славику было не до деталей. Оказавшись на столе, в истерике он требовал наркоз из страха новой боли на месте утихающей. Лишь когда сестра одела на него маску, он попытался сфокусироваться на лице пожилого врача. И кажется мог увидеть как тот зашевелил губами в беззвучном речитативе, однако голоса его засыпающий подросток так и не услышал. Зато совершенно четко ощутил непонятное мягкое давление в голове, насыщенное чем-то неясным и в то же время вполне разборчивым. Как если бы разбросанным на бесчисленное множество атомов, собрав воедино которые можно было увидеть и услышать что-то значительное. Подобно нескончаемым звездам Вселенной нечто мягко коснулось сознания засыпавшего Славика, проникнув ему в голову вместе с беззвучным голосом врача. Теперь он был среди звезд, прямо в самом центре Вселенной, двигавшей ее по кругу одним лишь своим Словом. Прежде он не знал, что у него есть это Слово, даже не задумывался об этом. И его восторгу не было предела когда ЕГО Слово, заключавшее в себе неизмеримое количество частей и форм, возобладало таким могуществом. И придя в себя, какое-то время он все еще оставался среди звезд, пытаясь сохранить Слово в памяти как можно дольше.
Но оно никуда не пропало, надежно закрепившись в его голове. И оно обладало собственной силой, легко подчинившей своего владельца. Славик не разучился ни писать ни читать, это было его коньком, его родной стихией. Однако после того падения он думал о том, что его интерес к родному языку угасает. Он не скрывал своего желания стать учителем, всерьез заняться филологией, привить эту тягу как можно большему числу людей. Однако Слово, родившееся внутри него после несчастного случая, едва не закончившегося трагедией, требовало к себе все больше его внимания. В нем заключалось намного больше потенциала в сравнении с привычным Славику языком. Оно не стихало ни на миг в его сознании, где-то внутри Славик слышал его звучание – мягкое, притягательное, родное. Звучание было полно тайн, оно само было тайной, чем-то потусторонним, в котором он просто обязан был разобраться. Пока что он видел лишь невероятные и захватывающие сны по ночам, в которых Вселенная подчинялась его велению стремиться к Балансу. И его собственное равновесие входило в такт с Равновесием всего Космоса. Во снах Славик рождал новые Вселенные, используя Слово, всю его силу.
При пробуждении же он не помнил ее, как не помнил подробностей сотворения того или иного сотворения мира, и лишь мутные образы его собственного величия захватывали дух. Никогда прежде с ним не бывало такого. Конечно были и другие сны, не менее фантастические по красоте. Но тогда Славик не слышал Слова, звучавшего неразборчивым гулом при попытке повторить его наяву. Просто он ударился головой, сильно, по собственной глупости и невнимательности. И еще был тот пожилой врач, зашивший ему рану. Но как ни старался Славик вспомнить его лица, оно будто растворилось в его памяти. Не осталось ни одной детали. Только голос, беззвучный, и оставшийся внутри, приведший голову Славика в этот приятный таинственный хаос. Только он мог объяснить происхождение Слова, добраться до самой его сути. Но ведь могло так получиться, что то, что происходило со Славиком было результатом несчастного случая, и врач не имел к этому никакого отношения, и его беззвучный голос просто успокаивал подростка, закатившего истерику и находившегося в состоянии шока. К тому же, как он собирался общаться с человеком, лицо которого оставалось для него загадкой?
Но так получилось, что их новая встреча имела место состояться для Славика ожидаемо и вместе с тем неожиданно. Разумеется, он никому не говорил о том, что с ним происходило, что привычный язык становится для него чужеродным. Он понимал слова, он все так же читал без запинки, но это было сродни некоей мертвой автоматике, бездушной программе, лишенной осмысления, возможности сравнивать и представлять. Все его внимание само собой возвращалось к Слову, к ЕГО Слову. Оно окружало его, будто ограждая от прежних знакомых букв, представляя что-то другое, возвышенное, отчего Славик ощущал себя на каком-то более продвинутом уровне. И вот именно это оставалось для него неразборчивой массой, хаосом, пусть подконтрольном ему, но все же хаосом, который требовал быть понятным.
Они пересеклись на центральном рынке, куда Славик обычно приходил по субботам после школы: только в субботу из областного центра в город приезжал Миша – продавец картриджей и дисков для игровых приставок. Возле него всегда кучковались подростки, обступавшие его шатер плотной стеной. Нет, в N-ске было несколько торговых точек с приставками и игрульками к ним, просто Миша старался привезти самый-самый свежак. За определенную плату у него можно было обменять у него же купленную игру на другую. И многие из тех кто толпился возле его шатра приходили именно с этой целью. Еще Миша привозил с собой небольшой цветной телевизор, специально для желающих, опять же, за определенную плату, поиграть полчасика в «соньку». Славик иногда играл, явно тяготевший к видео играм. Своей приставки у него пока не было; поэтому рубился в «плейстейшн» у Дэнчика. Можно так сказать, видеоигры являлись для него единственным достойным развлечением в жизни. Его собственная бурная фантазия переносила Славика внутрь игрового действа, изменяя привычный окружающий мир под настрой виртуальной реальности. В один момент Славик превращался в бравого Рэмбо, разносящего в пух и прах вражьи орды со всеми сопутствующими переживаниями. Будто в самом деле от него зависели жизни близких и дорогих ему людей когда он садился перед телевизором Дэнчика с джойстиком в руках. Он чувствовал себя спасителем, мессией, несущим свет и надежду.
-Добрый день, молодой человек, - мягким добродушным голосом остановил Славика уже знакомый ему пожилой врач.
Подросток даже не заметил как тот появился среди снующих между торговых рядов людей. До этого дня Славик ни разу с ним здесь не пересекался. И оттого внезапное появление старого знакомого стало для него полной неожиданностью. Славик даже забыл поздороваться.
-Как голова? – меж тем поинтересовался врач, и странная мысль внезапно прокралась в сознание Славика.
-Нормально, - чувствуя как вместе с ней к нему возвращается прежний самоконтроль, наконец заговорил подросток.
Он поспешил покрутить головой по сторонам, ведомый своим чувством. Ничего не изменилось вокруг, однако люди их будто перестали видеть и слышать, но обходили Славика и старика, повинуясь какой-то интуиции. Как река, разделенная преградой, островом, возникшем из ниоткуда и неподвластным ее течению. Его образ сам собой возник в мозгу Славика и не пропадал все те минуты его контакта со стариком.
-Ты уверен? – все же спросил тот, будто зная правду.
-Нет, - наконец сказал подросток, - Я помню как Вы говорили что-то перед тем как я уснул…
-Не торопись изучить Его, - добродушно улыбнулся старик, понимая, что Славик пытался ему сказать, - Позволь сначала Ему изучить тебя.
-Оно мне все роднее и роднее.
-Так и должно быть, - с довольным тоном в голосе кивнул врач, - Оно принадлежит тебе с рождения. Я видел это в твоей голове. И благодаря ему твоя рана зажила так быстро.
-Правда?
-Мне незачем тебя обманывать, Вячеслав.
-Но что Оно означает? – пытался получить больше ответов приободренный Славик, - Могу я хотя бы записать Его?
-Конечно можешь. И обязательно запишешь. Конечно, не сразу. Просто дай Ему время на то, чтобы стать частью тебя…
Славику понадобилось целых десять лет с того момента, чтобы впервые в своей жизни попытаться перенести на бумагу то, что день за днем и год за годом только росло в нем, выходя куда-то за пределы его мышления. Он не стал учителем как хотел со времен школы, поняв, наконец, что тот язык, которому желал учить людей за партой, не имел ничего общего с его собственными познаниями. Но за эти десять лет он занимался изучением старых языков,
