в какой-то степени мне будет даже приятно, в отличии от процесса ужина. Поскольку мой нос практически ничего не чувствовал кайфа от вкуса я не получу, и так будет продолжаться пару дней точно. А вот потом начнется самая противная фаза – постоянный кашель до боли в области диафрагмы. А все из-за моей дурной привычки открывать окно на ночь. Все мне жарко. Но и вправду жарко.
Мне оставалось потерпеть еще три остановки, когда в салон вошла та женщина. Не пожилая, и в описании ее Никите Андреевичу я не сомневался в том, что ей было лет сорок точно. В черной дубленке и черных сапогах на высоком каблуке, без головного убора, впрочем, погода на улице не предписывала обязательную шапку, и совсем немногие пассажиры маршрутки в тот момент держали головы в тепле. Я мельком обратил на женщину свое внимание, запомнил только синие сережки в ушах и рыжие волосы, заплетенные в хвост. Пассажирка прошла в самый хвост салона, по-моему, там больше никого не было. Однако, все эти мелочи просто утонули в сильном аромате ее духов. Даже я почувствовал этот сладкий цветочный запах, распространившийся по всему салону маршрутки и пробивший заложенность моего носа. С одной стороны, это был действительно приятный запах, тонкий и чарующий, которым хотелось дышать снова и снова. Он проникал мне прямо в мозг, будто искал возможность достать до каждого самого дальнего уголка внутри меня, и не мог по причине мокроты в легких. И потому убаюкивал. В какой-то момент я просто прикрыл глаза и не смог открыть их, и совсем не почувствовал как маршрутное такси тронулось с места.
Мне было хорошо во сне. Даже слишком хорошо. Но этот сон не казался мне сном. Закрыв глаза, я наблюдал за тем как один за другим пассажиров маршрутного такси изнутри разъедало до полного ничто. Окаменевшие в изумлении и панике лица и тела их покрывались сквозными отверстиями, которые быстро росли и соединялись друг с другом в одну огромную дыру, и пустота ее стремилась наружу, не оставляя ни единого следа от физической плоти. Лишь приятный сладкий запах, дурманящий меня аромат, находил через отверстия в телах выход, наполняя салон маршрутки своей фантастической и смертельной силой. И только я был окружен защитной вирусной оболочкой, оберегавшей меня от нее непробиваемой стеной. Лишь беспомощная частица этой ароматной силы оставалась у меня в голове, таяла без подпитки, витавшей в салоне.
Ни крови, ни стонов боли в агонии, ни криков о помощи. Никто просто ничего не мог сделать, даже пошевелиться. Я тоже не мог, и аромат удерживал меня в недвижимом состоянии, не позволял даже открыть глаза. Только когда никем не управляемое маршрутное такси съехало с дороги и завалилось на бок, мое видение произошедшего в салоне сменилось глубокой тьмой, совсем кратковременной ее вспышкой, после которой я обнаружил себя в больнице.
-А что с той женщиной? – поинтересовался Никита Андреевич, внимательно выслушавший мои впечатления и образы до самого конца.
Я не мог вспомнить. Но почему-то был уверен в том, что с ней было все хорошо, что ее не растворило изнутри как других. И на мой вопрос о том, была ли ее одежда найдена в салоне среди прочей одежды, оставшейся от пассажиров и водителя, Никита Андреевич заявил о тайне следствия. После его ухода я подумал о том, что, возможно, та женщина так же была заражена вирусом гриппа. Что она знала об особенностях ее духов, в том числе и о защите от их губительных свойств. Наверняка она запомнила меня, хотя однозначно не была в курсе о возможных ОРВИ больных в той маршрутке.
Мгновенно раздув в воображении целый шпионский боевик про заговоры спецслужб и эксперименты на людях, способный вызвать параноидальную депрессию, я пытался вспомнить подробности лица той, что устроила аварию на дороге и отправила меня в больничную койку. Кажется, у той женщины было строгое лицо. Тут же мне вспомнились и очки в золотистой оправе. И еще яркие красные ногти, не накладные, очень хорошо ухоженные. Была ли хотя бы одна родинка на абсолютно гладком лице (ни одной морщинки на лбу)? Телесного цвета колготки, совершенно точно.
На другой день вновь пришел Никита Андреевич, который принес с собой несколько фотографий женщин указанного мною примерного возраста. И я хоть и ожидал увидеть среди них лицо, обраставшее все новыми деталями, утвержденными моим воспаленным воображением как правдивые, оказался не готов спокойно вынести факт обнаружения среди представленных мне лиц то самое. Оно было последним среди фото, предложенных мне Никитой Андреевичем. Женщина в очках, с темным на черно-белом фото пятном на правой скуле. В ту же секунду это пятно всплыло в моей памяти как некий недостающий, но очень важный элемент для того, чтобы картинка окончательно сложилась.
-Ее поймали? – спросил я, про себя надеясь на утвердительный ответ, от которого зависело все в моей жизни.
-Поймали, - кивнул Никита Андреевич, невозмутимо воспринявший мое облегчение, - Там же где и тебя. Покалеченной, но живой.
-Почему она не исчезла как все остальные? – не смог сдержаться я, - Ну кроме меня…
-Не задавай лишних вопросов. Они тебе ни к чему, - негромко посоветовал Никита Андреевич, - Поскорее поправляйся и возвращайся к привычной жизни. Поверь, так будет лучше про тебя…
И если кто-нибудь вдруг спросит о том, что случилось со мной в тот день, я задремал по дороге, с температурой и больной головой. Но я понимал, что видел то, что происходило в том маршрутном такси на самом деле. Этот запах духов, который не смог одолеть мою простуду, показал мне свои возможности, скопившись и устоявшись внутри салона. Вряд ли бы на улице ему удалось сделать с людьми нечто подобное. Но лучше бы мне действительно стоило забыть о том, что случилось, свидетелем чему я стал, но остался жив благодаря своему ОРВИ. Идея о том, что вместо ароматных духов кто-то воспользовался химией, один запах которой буквально разъедал плоть, была слишком массивной для меня. Это в Америке, из года в год вываливающей страшилки для населения о все новых разрабатываемых в лабораториях способах уничтожения людей, что демонстрируют под видом киношных сценариев, я был готов допустить, даже ожидать, что со мной произойдет что-нибудь эдакое. Что-нибудь вышедшее из-под контроля спецслужб. Воспитанный людьми, верящими в человечность, в то, что междоусобицы и вражда нехарактерны для цивилизованного общества, я всегда старался думать о русской славянской недоступности естественным животным порокам, взращиваемым теми, кому выгодна прибыль от открытых темных сторон людского естества. Культивация насилия ради эгоизма, насаждение страха ради удержания власти и достижения корыстных целей, преобладание животной силы – я не верил в то, что мой народ позволил себе взять над собой верх. Не то, что не верил, чувствовал нутром, на каком-то особом интуитивном уровне. Не могут быть славяне настолько хищниками. Это Запад – Европа и Америка, испокон веков утопавшие в крови, начиная от инквизиции и заканчивая свержениями монархов, получавших власть подобными свержениями, не гнушались самых грязных технологий. Уничтожение целых народов ради материальных благ, ради превосходства одной расы над другими - разве славяне, издревле возделывавшие землю, приученные к труду, который всегда кормил их, могли бы додуматься до такого? Я знал многих людей родом из Союза, которые ужасались современным переменам, современной всеобщей озлобленности и нравственному истощению. Я не верил, что человек в здравом уме готов устроить нечто ужасное в отношении других ни в чем неповинных людей. Только в американском кино. Тем более женщина. Я не верил в то, что эта ароматная гадость – дело рук русских славян. Я не верил в то, что эту гадость использовали под видом духов, характерного элемента женского туалета. Я не верил и не хотел верить, отказывался верить на каком-то очень тонком уровне.
Прошло несколько месяцев с того случая, который мне рекомендовали расценивать как сон. Я больше ничего не слышал о той маршрутке. Ни из уст СМИ, ни от кого другого, кто мог что-то об этом знать. Даже от Никиты Андреевича, с которым периодически поддерживаю связь. И он, и я стараемся помалкивать об этом случае. Раза три он приезжал ко мне домой, чтобы узнать как мои дела, а совсем недавно предлагал работу, где платят получше чем там где я горбатился последние полтора года. Он прекрасно знает о моих финансовых возможностях, впрочем, как и о моих потребностях. Я сказал, что подумаю. Что же касается духов, запахи которых я часто вдыхаю и на улице и в местах массового скопления людей, тот смертельный аромат пока что не повторялся. И я считаю его, пожалуй, самым лучшим запахом парфюмерии из всех мне запомнившихся. Так что пока
конец.
Глава 14. Пока все дома
Пашку нашли спустя почти восемь месяцев безуспешных поисков не только по области, но и по всей стране, километрах в ста пятидесяти от дома. Грибники случайно наткнулись на оставленное на краю лесной посадки тело в одежде, в которой Павла, якобы, видели садившемся в белую иномарку, после чего он не вернулся вечером домой. На момент же обнаружения он находился без сознания, но был жив и без видимых увечий, не возникало даже намеков на какие-либо травмы. Из карманов Павла не пропало ни денег ни документов, которые были при нем в день исчезновения, похитители не сняли даже семейного кольца с пальца. Впрочем, нельзя сказать, что он совсем не пострадал. Пашка был очень истощен, выглядел крайне исхудавшим, кости и ребра так и проступали через кожу.
Он немедленно был доставлен в местную больницу, и врачи не могли не заметить буквально отполированных гладких его ладоней и пальцев с внутренней стороны, расчерченных морщинами и напоминавших какие-то непонятные символы. Это был Пашкин секрет, о котором знали я и Санек «Кот». Линии на ладонях Павла действительно являлись символами, и ладони его на самом деле были чуть более гладкими и бархатистыми. И одна из моих версий его длительного исчезновения заключалась в похищении с целью использования той силы, о которой знали лишь мы трое. И на самом деле, это была нехорошая сила, которая требовала от ее владельца слишком многого. И в первую очередь, молчание. Я предупреждал Пашку, чтобы он пользовался этими символами на руках как можно реже. И еще рекомендовал ему помалкивать. Особенно, когда я сам попал под воздействие дарованных ему свыше возможностей. Потому что я был впечатлен тем, что испытал, тем более, что последствия этих ощущений в корне изменили мое представление об окружающем меня мире.
И я прекрасно понимал видимое спокойствие своего давнего приятеля после его возвращения. Будто ничего плохого с ним не случилось, будто не было никакого исчезновения и длительного отсутствия. Пашка практически ничего не помнил, даже имя свое забыл, что уж говорить о том, чтобы описать все, что с ним случилось. Только смутные воспоминания какого-то дома в лесу, старого, с запахом плесени, который неизгладимо отпечатался в мозгу. И я знал о каком доме шла речь. До своего исчезновения Пашка рассказывал нам с «Котом» об этом доме практически во всех подробностях. Мой друг применил свою силу на себе, коснувшись ладонями с
