простонародье, лося, на котором, как известно, пахать и пахать. В раскрытой рубашке и шортах, разгоряченный алкоголем, молодой человек орал на мужчину примерно одного с ним роста и комплекции. Пацан не стеснялся в выражениях, напирал, расправив руки, однозначно чувствуя себя хозяином положения.
Тогда я тоже не стал досматривать столь «захватывающее» кино наяву, сон был дороже. Я просто закрыл окно и заткнул уши вакуумными наушниками, намереваясь как можно скорее вновь уснуть. Как выяснилось впоследствии, разгоряченному горлопану попало по голове железным прутом в начавшейся драке. Его отвезли в больницу, где он скончался так и не придя в сознание. Лично я пересекался с ним всего раз, когда молодой «синяк» (как я узнал от бабушек, его звали Максимом) пытался стрельнуть у меня двадцатку рублей на похмелье. Честно говоря, я не дал, сказав, что не у того он денег просит. В тот момент я шел с работы, и у меня вообще не было никакого настроения с кем-либо общаться. Я даже лица его не запомнил, узнал только в свете барной вывески и уличных фонарей на месте конфликта.
И так уж вышло, что мне предстояло быть свидетелем последних минут жизни сначала сына, а потом и его матери. Было объявлено, что женщину убила молния, кто-то видел, что именно шаровая. И все местные обсуждали не столько эту смерть сколько саму ее необычность. Никто не помнил ничего подобного здесь. Вместе с тем я не слышал никаких упоминаний о нагой человеческой фигуре и очертаниях лица, которого женщина коснулась рукой прежде чем умереть. Я практически не сомневался в том, что она увидела Максима, живого и невредимого. И я тоже увидел его. И пусть этот факт останется лишь со мной. Значит так угодно кому-то свыше, и мои наблюдения в ту ночь еще мне откликнутся.
без окончания
Глава 9. Красное и синее (индикатор)
Несмотря на внешнюю привлекательность Лили, с которой он сначала переписывался в социальных сетях, а чуть позднее начал общение по скайпу и по телефону, Вова не хотел начинать и развивать с девушкой серьезных отношений. Он заранее предвидел их финал – достаточно скорый, по сути, рубящий их на корню. По иронии судьбы Лиля работала в поликлинике, где он проходил медицинское обследование, в результатах которого Вова не сомневался. Однажды он так же ложился в больницу по направлению от военкомата, вопреки здравому смыслу отправившего сердечника на два года в армию. Тогда, правда, родители подняли хай с участием проверок и волокиты, и в части пацан провел всего полтора месяца. Прошло полтора десятка лет с той поры, однако ничего не изменилось. Болячками Вова не занимался, (опять деньги, опять нервы, которых и без того не хватает), и, по правде сказать, его устраивало его физическое состояние. Сердце редко давало о себе знать, давление так же оставалось относительно в норме. Лишь иногда (в исключительных случаях, требующих адреналина) он чувствовал как закипал изнутри. Чувствовал как кровь мощными толчками приливала к голове, в груди все трепетало, и на миг темнело в глазах. Чаще Вова наблюдал некую рябь в уголках глаз, проходившую по истечении какого-то времени.
Именно здоровье должно было оттолкнуть Лилю от ее пока что собеседника. Было нечто, что могло ее попросту напугать, что Вова наблюдал в моменты ухудшения самочувствия, что завораживало все его внимание и одновременно пугало его самого. Было то, что вряд ли бы смогли объяснить самые крутые врачи, не то, что Лиля. И вот она предложила личную встречу. В выходной день, в сквере, в летние дни постоянно наполненном отдыхающими под тенью деревьев людей. И Вова просто не имел никакого права отказаться. Да, собственно говоря, и не мог отказаться в силу своего характера, при котором с трудом мог сказать «нет». В таком случае Лиля просто обиделась бы, заставив чувствовать его виноватым на пустом месте. Он представил эту неприятную маску, которая бесспорно исказила бы приятное симпатичное личико, что было совсем для такой как Лиля девушки неуместно. Врать или искать повод хотя бы просто отложить встречу на момент его готовности к ней Вова не видел смысла, да и вряд ли бы у него это получилось.
И все прошло как он и ожидал. Несколько часов рядом с Лилей доставили ему немалое удовольствие. Ему хотелось как можно дольше держать ее за руки, сжимать тонкие, казавшиеся совсем хрупкими, ладони своими толстыми пальцами, уверенно державшими хватку. Приятный запах ее духов слегка окрылял, приподнимал его над землей. Походка становилась более чем уверенной, Вова распрямлял плечи и слегка приподнимал голову. Будто хотел, чтобы все видели как ему здорово в паре с красавицей Лилей. На встречу с ним она пришла в пестром сарафане, желая как можно скорее сменить монотонный белый халат на что-то более яркое. Но и в белом халате медсестры и в пестром сарафане она оставалась хорошенькой, разве что белый халат приводил мужскую фантазию Вовы в движение. В белом халате Лиля выглядела куда более изящной, более утонченной, более нежной. Он частенько просматривал фотографии девушек в больничных халатах, выложенных в социальных сетях, про себя прикидывая, насколько сексуально та или иная девушка выглядит в подобном одеянии. Вот Лиля выглядела отлично. И ему так не хотелось с ней прощаться по истечении этих мимолетных часов. И, кажется, прямо из ниоткуда появлялись все новые темы для общения, и образованная и начитанная Лиля знала, что сказать.
И Вову так и подмывало пригласить ее к себе домой, просто показать свой угол, в котором она наверняка была бы весьма кстати. Все верно, Вове не хватало серьезных отношений, которые наверняка бы украсили его привычный уклад жизни. Лиля подходила ему, она казалась той самой, что могла бы вдохнуть новых сил в духоте обыденности за пределами домашних стен. Однако Вова ни на миг не забывал о своем индикаторе, неразрывно связанном с его недугом. И вместо того, чтобы пригласить Лилю к себе он проводил девушку до дома, располагавшегося всего через одну остановку маршрутного такси, договорившись о новой встрече завтра.
Все эти часы рядом с ней Вове было легко и хорошо, но едва он переступил порог своего дома и вошел в прихожую, твердый комок в груди вырос откуда-то из самой глубины. Прежде окрылявший его трепет превратился в частое неравномерное сердцебиение, а ликование, творившееся в груди, теперь разливалось неприятным обжигающим теплом по всему телу. Разогнанная частыми толчками сердца кровь приливала к голове, в глазах Вовы слегка темнело, все вокруг чуть пришло в движение. Он даже закашлялся. Войдя в дом, Вова постарался отдышаться, и вроде стало немного легче. Однако он чувствовал как внутри него все горело, как кровь буквально кипела. Кипела так, что Вова наблюдал сеть сосудов и артерий на своем лице, ярко просвечивавшихся через кожу. Если бы он сейчас разделся догола (что Вова и сделал, пройдя в ванную комнату) их можно было бы увидеть по всему его телу.
Он видел и свое сердце, видел как ускоренно и неровно оно пульсировало. И Вова долго не мог отвести взгляда, неосознанно считая его толчки, разгонявшие кровоток до состояния кипятка. Он уже давно перестал страшиться этой красной и синей сетки, расчертившей его тело от кончиков пальцев рук и ног до самой макушки головы с густыми вихрами, которые отстригал раз в полгода. В ванную же комнату Вова спешил для того, чтобы наполнить ванну приятной теплой водой, которая остудила бы и расслабила его тело. После прогулки с Лилей волнение его было слишком велико, и вряд ли бы отступило даже после четырех-пяти таблеток валерьянки. Это на работу Вова брал успокоительное с собой на случай излишних нервов, например, в общении с управляющим Денисом Сергеевичем, к которому поднимался каждый день, и чувствовал, что при разговоре с ним слегка задыхается и краснеет. Конечно, речь не шла о выволочках по делу; нет, как старший смены Вова получал целевые указания на рабочий день: сделать то-то, разобраться с тем-то, съездить туда-то. Впрочем, звиздюли так же имели место. Однако, Денис Сергеевич если и ругал Вову, то без излишних эмоций и матерных выражений, прекрасно видя внешнее состояние и переживания своего подчиненного. Зато Денис Сергеевич мог прибегнуть к ним когда на Вовином месте оказывался конкретный виновник того или иного косяка. Так что в этом плане Вове, можно сказать, повезло с руководством. Кроме того, Денис Сергеевич, который был старше Вовы на десять лет, внимательно следил за графиками отпусков, и в случае с Вовой не раз предлагал тому съездить на пару недель на море, намеренно исключая возможность денежной компенсации.
Вове же было комфортно оставаться дома. И конечно ему не нравилась эта излишняя, как это ему казалось, опека. Это правда, у Вовы были проблемы со здоровьем, однако он и в мыслях отказывался признать себя каким-то ущербным. Тем не менее, Вова мог реально оценить свои физические возможности и прекрасно понимал их пределы. И все же главным тормозящим фактором оставалось волнение. Неуверенность, опасение потерпеть неудачу со всеми ее неприятными последствиями. В кабинете Дениса Сергеевича Вова всегда был готов слушать, но не говорить, а если говорил, то только то, что знал сам. Просто между ними была существенная разница в должностях, которую Вова чувствовал очень остро. Все-таки, управляющий на то и управляющий, чтобы уметь излагать по делу и знать чуть больше. И когда Денис Сергеевич говорил, то будто предвидел каждый Вовин ответ. И эта разница в должностях между ними расширялась до бескрайней бездны, от осознания размеров которой у Вовы перехватывало дыхание. Но тогда ему помогала обычная валерьянка, и до кровеносной сетки дело не доходило. Даже матери с отцом он старался не показываться с ней на глаза. Не собирался он этого делать и в случае с Лилей. И в этот раз Вове просто повезло, что родители поехали к сестре, и он оставался один на выходные.
Вова запрыгнул в пустую ванну и только после этого пустил воду, проливая приятную теплую и мощную струю прямо себе на голову. Тогда же он почувствовал как вода забурлила и зашипела, соприкасаясь с его кожей, и пар исходил от его тела. Это волнение испарялось, под действием воды и принятой перед ванной валерьянки, и его место сама собой занимала Лиля. Она заставила побледнеть и скрыться глубоко под кожей кровеносную сетку, и разглядывая свое тело под струей воды, Вова с удовольствием отметил отсутствие каких-либо отчетливых сосудов. Лишь привычные синие вены на руках были заметны. Теперь он мог и должен был расслабиться, и даже если Вова того не хотел мысли его вновь и вновь возвращались к прогулке под ручку с Лилей. Еще сегодня утром он был убежден, что встреча с ней окажется одним из самых приятных, пусть и коротких, событий в его жизни, оставивших в памяти Вовы, несомненно, яркий след. И вот он сам рассчитывал увидеться с ней завтра. И послезавтра. И каждый день. И все эти его сосуды и артерии, и его собственное сердце, видимые Вовой воочию, которые, как он ожидал, могли напугать Лилю до чертей, теперь не казались таким уж неприятным фактором. В конце концов, быть может, эта аномалия его тела предназначалась не одному только Вове? Быть может, Лиля должна была увидеть то, что он
