начертанными на них символами собственной головы и удерживая ее в зудевших пальцах как можно дольше. Тогда он узнал о себе очень многое, о том, кем был в прошлой жизни, и сколько их всего было, и сколько еще осталось. Тогда он впервые почувствовал как горят ладони, налившиеся кровью в линиях так, что знаки на них не замедлили проявиться. Но тогда же эту ощущения не доставили ему дискомфорта; наоборот, Пашка как бы наслаждался ими, просто наблюдая возникавшие перед его мысленным взором удивительные образы.
Не первый и не второй раз он продолжал свою жизнь на Земле. И этот дом в лесу был его домом. Там Пашка впервые появился на свет. И там же он провел практически всю свою первую жизнь, пользуясь своим даром, отмеченным на ладонях. Его родители, отшельники, занимались знахарством, принимая приходивших к ним за помощью людей. А иногда среди них были совсем безнадежные, и тогда в дело вступал Пашка (тогда его имя было совсем другим, и мне бы не хотелось называть его сейчас), который облегчал их страдания рассказами о том, какой будет их следующая жизнь. Излагал почти во всех подробностях, будто записывал информацию в их сознание, будто готовил их к дальнейшему перерождению. Хотя, почему будто? И он никогда не врал, несмотря на то, что правда оказывалась нелицеприятной. Однако, люди чувствовали заметное облегчение своих неисцелимых недугов и физических мучений, настолько его рассказы казались реалистичными уже в этой жизни.
В том доме было ложе, на котором похожим образом Пашка провожал в последний путь и в новую жизнь сначала отца, потом и мать. Ему исполнилось тридцать два, когда Павел остался совсем один, начав писать о своем даре и о том, что видел, применяя его на других людях. Свои записи он хранил в маленькой комнате, и периодически их перечитывал, стараясь сохранить как можно больше образов в своей памяти, в памяти родного дома. И, кажется, реальный мир утратил для него всякий смысл, и только прошлое и будущее оставалось реальностью. Несомненно, что дом помогал ему, храня внутри бесценные тайны самых разных людей, в том числе, и его собственные. И потом дом больше не оставлял его, всегда оставаясь в воспоминаниях, проходя с Пашкой из одного перерождения в другое.
И теперь этого дома больше не было. Физически не осталось, спустя просто огромный временной промежуток. Однако Пашка видел его на другом уровне, чувствовал с ним нерушимую связь, и где-то на подсознательном уровне мог найти его. И, возможно, нашел, и провел там восемь месяцев, после которых не помнил самого себя. Так же, вполне возможно, Пашке доводилось надолго пропадать и в прошлых своих воплощениях, хотя об этом он не рассказывал. Родной дом всегда ожидал его, не стирался ни в одной из прежних жизней, и наверняка звал, и наверняка этот зов оказывался слишком сильным, чтобы пытаться его игнорировать.
-Я хочу попасть в это место, - со всей ясностью ума пожелал Пашка, вернувшись домой из больничной койки, - Вряд ли от дома что-то осталось спустя столько лет, однако он продолжает свое существование. Его сила никуда не делась, я знаю. Все прошлые свои жизни я был рядом с ним, так что я не сомневаюсь в том, что найду его еще раз.
Ну да, он рассказывал мне и «Коту» об относительно небольших расстояниях (в пределах одной области), отделявших его от дома в прошлых перерождениях. И, несмотря на достаточно ясные воспоминания прошлого и достаточно четкие образы будущего, доступные его силе, дом всегда оставался темным пятном в сознании Пашки, чем-то сугубо личным и таинственным для сторонних лиц.
-Хочешь еще раз на восемь месяцев исчезнуть? Ты уверен в том, что был именно в доме, что тебя не держали взаперти черт знает где и черт знает кто? Не забывай, следствие еще идет.
-Я уверен, что был в доме, - внимательно меня разглядывая, кивнул головой Пашка, - Пусть я не могу вспомнить как туда попал, но я уверен, что я был в доме.
В конечном итоге, мы втроем (я, Пашка, Саня «Кот») прибыли на то место, где его обнаружили грибники. И связующая Пашку и его родной дом сила не заставила себя ждать. Ладони нашего с Саней друга ныли, налившись кровью, он то и дело расчесывал их, тер друг об друга, прикладывал к голове, чувствуя как повышается температура. Беспокойство и нервозность овладели им, все внутри него, по его собственным словам, пребывало в состоянии нескончаемого движения, и эти наполовину неприятные, но наполовину уютные ощущения лишь усиливались по мере того как мы все дальше углублялись в лес. Мне с самого начала не нравилась вся эта затея Пашки, а потому в голове моей крутились самые мрачные мысли и опасения надолго заплутать у черта на рогах. Это «Кот» сохранял оптимизм, довольный моментом выбраться на природу. Пашка же уверенно шел вперед, пробираясь через буераки и ухабы, ведомый своей силой.
И в какой-то момент мы выбрались из леса к свекольному полю, за которым виднелись частные дома какой-то деревни. Однако, Пашка уверенно повел нас в противоположную от них сторону, к небольшой подстанции с несколькими высоковольтными столбами ЛЭП. Из лесополосы к ней вела разбитая асфальтированная дорога, огибавшая поле в сторону деревни. Мы добрались до подстанции минут за двадцать, хотя я довольно быстро потерял счет времени.
-Я был здесь, - довольным тоном заявил Пашка, встав перед сетчатым ограждением, - То самое место.
Я ожидал, что сейчас произойдет что-то мистическое, потустороннее, что заставит его исчезнуть, затащит его внутрь пространства, что хотя бы молния сверкнет в чистом ясном небе в качестве доказательства. Вместо этого я услышал гудение электричества, какое должно быть в подобном месте. И, тем не менее, что-то и в самом деле произошло. Звук электричества казался каким-то уж чересчур глубоким и низким, наполнил мою голову тяжестью, заложил уши. Реальность вокруг резко покачнулась, всего на один короткий миг обнажив насыщенную зеленью чащу леса и большую деревянную избу, к порогу которой вел деревянный настил. В долю секунды все вернулось на прежнее место. За исключением Пашки. И Сани «Кота».
Но тогда же я со всей ясностью ума почувствовал себя где-то еще. Будто вернулся из на миг открывшейся моему естеству другой реальности куда-то еще. И обернувшись назад и оглядевшись по сторонам, я не увидел ни знакомого леса, ни свекольного поля, ни деревенских домов. Нет, они вроде бы оставались на своих местах, как и эта подстанция, но стоило бы мне сделать шаг в сторону, и вся эта завеса обязательно исчезла бы, представив мне нечто другое. И я даже знал, что должен был увидеть. И оттого я не решался сдвинуться с места, убежденный в своих доводах. Ибо я был воином (солдатом или убийцей), и все мои прошлые перерождения неизбежно заканчивались по чьей-то сторонней воле. И Пашка не видел в этом ничего ужасного. А вот Саня «Кот» только начинал свой жизненный цикл на Земле, и впереди у него было аж целых семь перерождений, самых разнообразных, отличных друг от друга. Самый настоящий путешественник, которому я даже завидовал. И он появился на долю секунды раньше Пашки, едва лишь я успел подумать, что, возможно, больше не увижу их обоих. И Саня пребывал в диком восторге от последних пережитых ощущений, казавшихся молниеносными, но на деле растянувшимися на целые сутки.
-Интересно, другие люди, которые бывают здесь, испытывают эту силу? – спросил я, заранее зная ответ.
-Это МОЙ дом, - сдержанно сказал Пашка, - Никто не войдет в него без моего разрешения.
-Может, повторим? – предложил Саня.
-Не сейчас. И не в ближайшем будущем. Не хочу лишних подозрений. Следствие еще идет…
…без окончания…
Глава 15. Второе пришествие
…Это все равно, что идти по сырому асфальту. Нет, не по асфальту, по намного более твердому покрытию – сырому и холодному. Я чувствую их при каждом своем шаге, чувствую как они проникают в мое тело, устремляются от ног к голове. Довольно неприятные, мерзкие ощущения, кардинально отличающиеся от всех прочих. Как бы вода не отторгала мое тело (именно так, но не наоборот), ее прикосновений не избежать.
А когда-то все было иначе. Прежде, в детстве, я наслаждался водой, нырял в самую глубь озера, куда с ребятами приезжал на велосипедах, куда стремился в жаркий день. В полном восторге я нырял до самого дна, я мог коснуться его рукой. Я нырял очень много раз за одно пребывание в прохладных бархатных объятьях воды, которая всегда была ко мне благосклонна. Пару раз она простила мне даже мое свинство помочиться на глубине. Все потому, что я подолгу не вылезал на берег, будто одурманенный водными прикосновениями. Это умываться поутру оставалось для меня непреодолимым препятствием, купаться с мылом в ванной, и матери частенько приходилось повышать на меня голос. А вот плескаться и нырять в озере, и оставаться там как можно дольше было мне как нельзя по душе. Никакая речка, до которой от дома было рукой подать, не могла передать мне тех волшебных ощущений, что я испытывал в тихой и мирной озерной колыбели.
Конечно, тогда я представлял себе как могу не только нырнуть до самого дна. Войдя в воду по грудь, и закрыв глаза, я пытался почувствовать (конечно, безуспешно) мощную неземную силу, которая вытолкнула бы меня на гладкую поверхность, благодаря чему я мог бы совершенно спокойно стоять на толще воды как библейский Христос. Я никогда не воспринимал эту историю всерьез, хорошо испытывая на себе законы физики, однако понимал, что этот мир полон исключений, над которыми человечество не властно. И вряд ли когда-либо сумеет взять их под свой контроль. И в те приятные моменты я чувствовал себя новым Христом, богом на Земле, все-таки, вытолкнутым толщей воды на поверхность, и чувствуя под ногами прочную твердь. Так хотел я, и озеро, наконец-то, исполнило мою волю. И потом я вновь нырял до самого дна, более не подчиняясь никаким физическим законам.
Теперь же я осознаю тот факт, что вода, в очередной раз отторгнувшая мое тело, это мертвая вода. Я чувствую эту силу, исходящую из глубины, силу которая не дает моим ногам провалиться и отправить меня ко дну. Я чувствую ее в каждом своем шаге, едва касаясь ногами водной глади реки. И эта сила никуда не денется даже если я встану на четвереньки или вообще попытаюсь лечь. Вода отталкивает мое тело. Не позволяет ему погрузиться в ее толщи. И для парня, которому я не позволил уйти на дно только что, это самое настоящее божественное чудо. Для меня же чудом остается факт моих кардинально поменявшихся взаимоотношений с водной гладью. Т.е. у меня есть вполне конкретное объяснение этому феномену, однако мой рассудок отказывается воспринимать его как нечто вразумительное. Причина банальна, но она неустранима. Что река, разделившая город на три части, что два пруда, в полутора километрах от городской черты, вечно забитых в летний сезон людьми, что водоемы поменьше, периодически занимаемые рыбаками – все загажено и обескровлено искусственными путями. Глядя на водную гладь, откуда я вытащил несчастного парня, я наблюдаю нечто бесформенное, но крайне уродливое, прячущееся под ее поверхностью. Не визуально, но каким-то внутренним зрением. Грязная масса, для которой я представляюсь инородным телом, чужеродным организмом, паразитом. Грязная масса, которая сама
