нашего знакомства, - Посмотри на меня. Посмотри на меня, - повысил я голос.
Она подняла на меня глаза, стиснутая мною в объятья. Жизнь вернулась в них, задрожала от страха. Глаза Ее наполнились слезами, Она всхлипнула.
-Ты что, дикий зверь? Особь? – строго спросил я, - Что с вами происходит такое, а?... Даже не вздумай что-либо подобное на себя вешать. Борись насмерть, но избегай этого.
Я пытался успокоить Ее как мог. Я долго не отпускал Ее из своих рук, прижимал к себе, и Она не пыталась освободиться. Слезы катились по Ее щекам, но, кажется, кроме меня больше ничто не могло унять их.
А мой же взгляд вновь и вновь обращался к валявшемуся на полу ошейнику, в котором был заключен ужасный, обезличивающий смысл. И перед ним было сложно устоять как Ей, так и мне, и я понимал это со всем отвращением. И еще со всем своим животным страхом, которого прежде не замечал, но который оставался совсем рядом. И даже имел форму…
без окончания
Глава 35. Биомеханические технологии
Десять лет в кабине грузовика. «Газель», «ГАЗ», «ЗиЛ», «КамАЗ», «МАЗ» - я даже не заметил, как быстро промчались эти десять лет. Нет, не за рулем, а в кресле пассажира в качестве экспедитора или грузчика, напарника водителя, которому, как говорится, на фиг не нужно заниматься всякими бумажками или прочей ерундой, не связанной с прикрепленной за ним машиной. Однако, я бы не назвал пассажирское кресло не менее утомляющим мое тело и дух местом, в сравнении с креслом за «баранкой». По крайней мере, для меня.
Я помню, в детстве я выходил к оживленному шоссе и подолгу стоял там, провожая проносившиеся автомобили восхищенным взглядом. И грузовые машины волновали и впечатляли меня в разы больше однотипных легковушек. Фуры, бетономешалки, автовозы, автопоезда, самосвалы, автокраны, даже трактора – в моем воображении разнообразия подобной техники было едва ли не бесконечное множество. Просто большую часть ее нельзя было встретить на дорогах нашего города. Со временем, конечно, этот мой интерес безвозвратно погас. Но именно тогда что-то пробудилось во мне, что-то, что привело в действие некие процессы именно на последнем месте моей работы.
Очередное кресло пассажира находилось в синей кабине пятитонного «МАЗа», пригнанного на продовольственную базу два года назад. И за этот небольшой для него период времени автофургон пережил нескольких «наездников», не заботящихся о его рабочем состоянии. За два года данная машина чуть ли не прописалась в сервисе, не раз пригоняемая на СТО на буксире с самыми разными поломками. Последним же человеком за рулем несчастного грузовика оказался молодой Вадик, соображавший в вопросах автомеханики и очень аккуратный за рулем парнишка. С первого же дня работы Вадик понравился нашему руководству, как-то очень удачно вписавшись в рабочий коллектив. И сразу было понятно, что с этим малым за машину можно не переживать.
Я же попал в напарники к Вадиму спустя две недели. И, надо сказать, был впечатлен тем идеальным порядком, наведенным им в кабине грузовика. Он приволок из дома даже чехлы для кресел, выбросил весь хлам, оставив все самое необходимое, отмыл всю грязь, максимально вылизал в кабине каждый уголок. И вообще, проводил с машиной каждое утро, то там, то здесь что-то подкручивая и подвинчивая. Ему нравилось заниматься этим, нравилось ухаживать за вверенной ему техникой, понимая, что дело было даже не в ответственности за казенное имущество.
-Не хочу задерживаться на работе из-за какой-нибудь открутившейся гайки или какой другой отвалившейся железки, - пояснял Вадик, - Машина должна ездить, а не сыпаться.
Я был того же мнения.
Однако с самой первой минуты своего пребывания в уютной синей кабине я испытывал странное чувство если не восторга, то довольства, наполнявшее все ее пространство. И я понимал, что это было не мое чувство. Тем не менее, оно на сто процентов исходило из меня, струилось из меня само собой, и я бы не смог взять его под свой контроль. Довольство, окружавшее меня, пока я находился в рейсе, вызывало во мне некоторую легкость, можно сказать, заторможенность, нежелание предпринимать какие-либо действия, а по сути, выполнять свои рабочие обязанности. Хотелось просто расслабиться, погрузиться в полудрему, вызвать в голове приятные светлые образы, которые отвлекали бы меня от реальности. И я напоминал сонную муху, таская все эти коробки из машины в подсобку очередного магазина. Вроде бы я что-то делал, но чувствовал себя каким-то вялым, не выспавшимся.
Но, по правде сказать, последние несколько дней я практически не высыпался, вскакивая посреди ночи и не в состоянии уснуть снова. Городские улицы утопали в снегу, в кабине же грузовика работала печка, и тепло как-то успокаивало и убаюкивало. И стоило мне только на миг закрыть слипавшиеся глаза, миг превращался в минуты, и я не помнил как оказывался на следующей торговой точке. Гул двигателя приятно давил мне на голову, заставлял входить с ним в резонанс все мое тело. Я будто что-то слышал в голове, стороннее, то, чего не было всего секунду назад. Вадик поставил в кабине магнитолу с флешкой, но музыка немедленно таяла, утопая в заполнявшем мое сознание механическом шуме.
День, другой, третий – я начал понимать, что дело было в самом грузовике. Нигде больше днем я не чувствовал себя в таком расслабленном состоянии, а ложась спать, я будто нырял в этот безграничный океан снов, и со всей ясностью ума ощущал себя полностью разбитым. Тяжесть прошедшего дня наваливалась на меня с какой-то необычайной силой, стараясь поскорее вогнать меня в сон, заставить забыть все последние события, начисто стереть их из моей памяти. И та приятная гудящая полудрема оборачивалась целой стихией, чье буйство было слишком разрушительным для моего уставшего под конец дня сознания.
Меня притягивало то тепло, что было в кабине фургона во время рейсов по магазинам. Казалось, оно было совсем отлично от тепла у нас на складе, или же у меня в доме. В кабине я чувствовал себя приятно уставшим, каким-то обособленным, познавшим то, что было не под силу познать кому-то другому. За последние десять лет я почти ни разу не ходил в отпуск, прыгая из одной конторы в другую по тем или иным причинам, чаще всего, от меня не зависящим. И мысли об этом появились у меня в голове только в синей кабине этого фургона.
Грузовик забирал мои силы, превращая их в теплый воздух из включенной печки. Грузовик расслаблял меня, заставлял меня развалиться в пассажирском кресле, отчего оно казалось мягче домашней кровати, вливал в меня пронизывающие сознание и пространство образы, ради сохранения которых не хотелось вылезать из кабины.
-Горишь, - заметил Вадик где-то спустя почти месяц наших покатушек, и он был не первым, кто сказал мне об этом.
Это действительно было так. Спустя почти месяц работы я неплохо так исхудал, чего не было на протяжении прошедших десяти лет моего пребывания в прочих конторах. Там было все просто и одинаково, настолько, что напоминало конвейер на свежем воздухе, из кабины обратно в кабину. Даже ноги не давали о себе знать. Не то, что было теперь.
-Старею, - попытался отшутиться я, - На списание пора.
Я рассказывал Вадику о своем многолетнем протирании портков в пассажирском кресле, о том, что уже привык к покатушкам, о том, что меня они устраивали. И еще о том, что мне не помешал бы отпуск, о котором я мог бы не думать, не отработав на новом месте даже месяца.
-Нет, я серьезно, выглядишь ты не очень. Возьми больничный, - порекомендовал Вадик.
-А работать кто будет?
-Кто-нибудь будет, не переживай. Был бы хомут.
Тогда я и поделился с Вадиком насчет грузовика. Ведь дело было не только в одном лишь моем вялом самочувствии. С того дня, как я сел в этот «МАЗ», грузовик ни разу нигде не заглох, нигде не встал посреди дороги, ничего не отвалилось, даже ни одна лампочка не перегорела. И, кажется, не стараниями одного Вадика машина работала исправно, питаемая моими силами, моим здоровьем.
-Я думаю, ты преувеличиваешь, - ожидаемо улыбнулся Вадик, - Машина вампир? Ха. Будь проще. Возьми больничный, и не трахай себе мозги.
И хоть я колебался, утром следующего дня я не смог выйти на работу, не было сил. Голова кружилась, тело оставалось каким-то немощным, все движения давались с неохотой. И еще в голове присутствовал знакомый мне гул, с которым тело резонировало на протяжении последнего месяца, всякий раз пребывая в кабине грузовика. Это не было шумом в прямом смысле слова, скорее вибрацией каждой моей клетки, которое не спешило ослабиться и полностью исчезнуть. Но чем бы оно не являлось, оно вынудило меня провести весь день лежа на диване, напрочь убило голод и жажду, вгоняло в сон.
Впрочем, не один я находился не в форме. Вместе со мной в нерабочем состоянии пребывал и грузовик, внезапно наглухо заглохший с утра и отказывавшийся заводиться, будто объявивший людям забастовку. Вадику оставалось лишь в затылке чесать. В итоге машину на буксире отволокли на СТО.
И почему я не был удивлен? Почему я не сомневался, что мое физическое восстановление приведет в норму и техническое состояние грузовика с синей кабиной?
без окончания
Глава 36. Как дежавю
В белом, похожем на подвенечное платье Нина лежала на столе совсем как живая, будто спящая сладким сном. Несколько зажженных свечей окружали ее возле изголовья, и так требовал ритуал, проводимый им, который не торопился приступить к основной части. Какое-то время он просто смотрел на бездыханное тело молодой женщины, разглядывая каждую черточку ее мертвенно бледного лица. И надо было быть полностью конченым, чтобы лишить это очарование жизни. Тот, кто сделал это, не имел права ходить по земле.
Анна же будто представила ему очарование в каждой женщине, оставляя в них часть себя. Анна будто знала, что ее собственная жизнь будет такой же недолговечной, что и жизнь этой несчастной красавицы перед ним сейчас. Он долго оплакивал свою возлюбленную, к которой даже после ее кончины не угасала страсть, внутри, про себя, не показывая происходивший в нем хаос окружающим. Но вот прошло время, все бури утихли. Утихло все. Остановилось. Застыло. Затвердело. Физически он чувствовал, что умер и холод пронизывал его всего, изгоняя даже мысли из головы. Все не имело прежнего значения, и он практически не удивлялся собственной окаменелости. Больше того, он не чувствовал своего сердца. Он прижимал руки к груди – сердце его не билось. И он не был удивлен.
Но все оказалось не столь однозначно. И сейчас он стоял над бездыханной Ниной, которую совсем скоро зароют в землю. И Нина была не первая, мертвое тело которой представляло для него интерес. Власть и деньги не смогли исцелить Анну, однако позволяли ему оставаться с мертвыми женщинами на несколько минут наедине. Все ради одной цели: вновь сказать ей о своих чувствах, сказать о том, что он оставался жив, что сердце его не умерло. Сказать о том, что все обратимо. И Анна определенно слышала его, он знал, что Анна слышала каждое его слово.
И вот он склонился над безжизненным телом Нины, разглаживая ее холодное лицо, касаясь ее светлых локонов волос, чувствуя их необычайную мягкость и шелковистость. Пламя свечей становилось ярче и нежнее в то время как его лицо
