куда более гуманным способом выпустить пар. Что и говорить, энергетика Влада была просто бешеной, в кровати он выкладывался целиком и полностью, опустошая Таню досуха. Она старалась не мешать ему, позволяла сбросить накопившийся негатив до конца, пусть даже испытывала его на себе. Это было частью его, с которой приходилось мириться, если она хотела и дальше быть рядом с ним.
Но она боялась его. Про себя она понимала, что боялась за собственное здоровье. Рано или поздно, но одних эмоций ему окажется недостаточно, так всегда бывает. И вот этот момент наступил. И несмотря на ее физическую боль и страх Таня чувствовала, что не может противиться перед своей привязанностью к нему. Это было ненормально, и страх за собственную жизнь обязан был перевесить все прочие чувства, и ее крики о помощи были отличным доказательством здравого смысла и не утратившего свою силу инстинкта самосохранения.
Виктор сочувственно кивал головой в ответ на ее слезы, которые она не могла сдержать. Потом расстегнул кобуру и вытащил пистолет. В следующую секунду он вытянул руку с зажатым пистолетом, приблизив дуло к бритому затылку Влада, затем взвел курок.
-Нет, нет, нет, - сразу же запричитала Таня, охваченная новым страхом, вцепилась руками в вытянутую руку Виктора, - Может, лучше забрать биту? Вы ведь можете это сделать?
-Боюсь, ты не понимаешь, девочка, - непреклонно заметил Виктор, - Я не твой спаситель. Я вижу человека, который здесь и сейчас перешагнул черту и вот-вот окажется по другую сторону справедливости. Это ты перед ним сейчас, ты, которая любит, терпит, прощает. Которая готова простить биту, занесенную над ее головой. Всего одно движенье отделяет его от того, чтобы сделать свой выбор, чтобы решить, что важнее. И если Влад ударит тебя сейчас, мне придеться выстрелить, прости.
-Если он меня ударит, его должны судить, - попыталась спорить она, не отпуская руку Виктора, - Но Вы не судья. Вы станете таким же преступником, выстрелив в него. Прошу Вас…
Сколько раз Виктор слышал в свой адрес подобные эпитеты: преступник, убийца, демон во плоти. Но столько же раз он слышал о себе прямо противоположное. Он всегда оказывался там, где должен был оказаться, выполняя свои должностные обязанности. Получив работу в этом охранном агентстве, несколько лет назад, Виктор ни разу не облажался, действовал строго по инструкции, привязка к которой сохранялась и по сей день.
Поначалу, конечно, это было крайне необычно, впрочем, он быстро привык к тем условиям, которые ему предлагались. Остановка пространства и всех происходящих в нем процессов, но никак не остановка времени, и именно такая формулировка была четко прописана в инструкции для всех сотрудников частного охранного предприятия. Любое действие порождает другое действие, но завершает предыдущее. Это и есть пространство, с постоянно меняющимися границами. Время же придумано совсем несведущими людьми в их бесконечно неудачных попытках контролировать каждый свой шаг. Время такая же ничтожная в своей значимости фикция, всего лишь термин, ничего не значащий по своей природе символ, который однажды просто сотрется из памяти. Впрочем, вряд ли ему стоило всерьез задумываться об этом. Все, что Виктор должен был делать – напоминать о значимости пространства. О том, что пространство всегда владеет преимуществом, о том, что преимущество пространства неоспоримо. О том, наконец, что пространство бесконечно повинуется обстоятельствам, на которые всегда стоит обращать внимание.
В его доме не было часов, даже наручных, он ориентировался в пространстве лишь по состоянию дня и ночи. Никакого упоминания им о времени на рабочем месте, передвижение только пешком, пусть нестандартные требования, но оттого не потерявшие в важности. А сегодня у Виктора был выходной, неожиданно прервавшийся этим инцидентом. И вернувшись к себе, и закрыв за собой дверь, он поспешил снять и аккуратно сложить свою униформу, и убрать кобуру с пистолетом в шкаф.
Выходной, и не колышет…
конец
Глава 31. И звезды погаснут
То ли сон, то ли видение, то ли реальность.
Падал снег. Бесшумно сыпал на крыши домов, неспешно ложился на ветки деревьев, укрывал толстым покрывалом дворы, плавно оседал на полях. Светила в небе луна, но не искрился снег в ее сиянии, не освещал ночь, сливаясь с нею в единое целое. Безжалостный хищник, прячущийся во тьме. Хотя нет, не хищник, но нечто бездушное, лишенное божественной силы. Могущественное тело, расщепленное на бесчисленное количество частиц, не имеющих привычной идеальной симметрии снежинок. И оттого не утратившее своей ужасающей сущности.
Снег падал, погребая под собой целый мир. Снег, лишенный своей водяной основы. Сухое покрывало звездной ночи. Серого цвета, похожее на развеянный пепел или золу. Ни холода, ни тепла, пыль, никогда прежде не взмывавшая в воздух, однако сформированная кем-то на самом верху, чтобы медленно спуститься предвестником катастрофы. Но это был снег посреди зимы, довольно заснеженной на стыке десятилетий. Именно такой должна была быть зима вдали от шумного мегаполиса, жившего своей обособленной жизнью, гигантского монстра в окружении множества невидимых его глазу деревень, сел, поселков, хуторов, поселений.
Серый снег избегал улиц мегаполиса, а может быть, мегаполис обладал какой-то защитной силой, или же сам являлся источником этой тихой и мертвой стихии. Мегаполис никогда не спал, поэтому находился в постоянном наблюдении, и наверняка предпринял бы меры по недопущению серого снега на своей территории. Мегаполис не хотел делиться своей защитной силой с теми, кто окружал его, оставляя их на произвол судьбы, на погибель. И всего за ночь, за стремительный промежуток времени, всего за миг, серый снег безжалостно делал свое дело.
Я был там наутро, прошел через засыпанные серым снегом дворы, оставляя за собой глубокие следы. Вокруг было пусто. Все обезлюдело и осталось в мертвом одиночестве, замерло во времени навсегда. Тишина повисла в обездвиженном и отравленном серым снегом воздухе, я чувствовал его горечь на своих губах, чувствовал как скрипят мои зубы. Я чувствовал этот запах. Затхлый запах опустошения. Повсюду. Как будто я оказался в мире, уже прожившем отведенное ему время. И некогда это было прекрасное место, поддерживаемое людьми неустанно, ухоженное, напитанное жизненной силой, цветущее и пахнущее всеми оттенками чистоты, которая только возможна. Другой мир, открытый, истинный, со всеми опасностями, поджидающими зажатый и замкнутый мегаполис.
Теперь этот мир был пуст, укрытый серым снегом как спасением мегаполиса от неминуемой угрозы снаружи. Остались лишь пустые дома, чаще развалившиеся как внешне, так и изнутри, остались пустыми дворы, когда-то наполненные обыденной и необычной и непривычной для мегаполиса жизнью, детскими голосами, гармонью в праздники, или же стуком молотка, отбивающего затупившуюся косу, остались голые стволы деревьев, на которых больше не было видно ни одной птицы. Опускавшийся ночью серый снег навсегда скрыл эту жизнь, смешал с грязью, испарил под лучами взошедшего солнца.
Я видел многих исчезнувших людей внутри мегаполиса. Я узнал их детский смех, звучавший во дворах когда-то, теперь засыпанных серым снегом. Над головами их не сияла луна, и в небе не было ни одной звезды. Погасли над мегаполисом и луна, и звезды, и небо было затянуто вечной мглой. И только неоновые вывески и фонари повсюду заменяли естественный живой свет. И снег искрился мертвым блеском, и был он подвластен воле мегаполиса. И было шумно и людно на улицах, но в то же время не менее пусто, чем во дворах по ту сторону холодных стен бесчисленных сияющих высоток.
Со своего места посреди развалин очередного дома, по колено утопая в сером снегу, я видел очертания мегаполиса далеко впереди. Под куполом облаков, оттуда падал чистый белый снег, мегаполис был совсем одиноким, умирающим титаном, готовым пасть на колени, и лишь серое покрывало и солнечный свет поутру, избегавший его, но пролившийся на опустевшие земли, мог придать мегаполису свежих сил. Но отрезан был мегаполис от окружавших его карликов, не было к ним ни дорог, ни троп, проложенных множеством людей, лишь мои собственные следы со стороны бескрайних полей напоминали о некоем подобии связи.
Налетел короткий порыв ветра, вскружил серый снег, бросил мне в лицо, норовил запорошить глаза. Протер я лицо ладонью, и не осталось на коже влаги. Но будто очнулся я, огляделся по сторонам. И была жизнь. Под землей. Для меня. Ибо помнил я о тех, кто оставался, кто не забыл. Они никуда не делись, были на своих местах. Кажется, серый снег сыпал по их воле. И тогда я слышал их, слышал каждую крупицу опустившуюся сверху.
Тогда я вспомнил, что пришел оттуда, с улиц мегаполиса, отделенного от окружавших его карликов казавшимися бесконечными полями. Пришел, чтобы увидеть серое покрывало по колено и глубже. Оно было настоящим, куда более чистым, пусть жутким и неприятным на вид и на ощупь. Я пришел, чтобы увидеть руины и опустевшие дома и дворы. Чтобы испытать неприятную дрожь, вызванную мертвой тишиной. Был ли я доволен тем, что испытал, вырвавшись из чрева мегаполиса? Был ли я доволен тем, что увидел? Был ли я доволен тем, что вдруг вспомнил, хотя, прежде ни разу не покидал городских улиц?
Я видел серый снег. Я видел исход и погребение живых, я видел, а теперь еще и слышал торжество мертвых. Я видел солнце над серым опустошением и серую мглу над кипевшим подобием жизни. Я видел звезды в чистом небе над головой. Видел, как не гасли они, и были над слепым мегаполисом. По колено в сером снегу, посреди развалин, я, казалось, видел все, что возможно.
То ли сон, то ли видение, то ли реальность.
без окончания
Глава 32. Хранитель домашнего очага
Как известно, лень – двигатель прогресса. Все ради того, чтобы прикладывать как можно меньше усилий, чтобы совершать как можно меньше движений, а лучше вообще лежать на диване, и все разруливалось как-нибудь само собой. И последний случай как раз про меня. О, я тот еще лодырь, хотя работаю примерно, не из-под палки, и регулярно получаю премию от начальства за то, что справляюсь со своими обязанностями без нареканий. Но это на работе, где мне платят деньги, а иначе выкинули бы как ссаный матрац, вздумай я, как говорится, болт положить. На работе что происходит со мной, как-то внезапно перестраиваю все внутри себя, понимая, что работа позволяет мне оплачивать счета каждый месяц.
Что касается домашних стен, здесь я остаюсь самим собой. Дома я привык все делать неспеша, привык подолгу раскачиваться. К слову сказать, по этой причине мы с Наташкой расстались полтора года назад после таких же непродолжительных отношений. Мне много не нужно. Я не трачусь на тряпки, на какие-то бытовые мелочи. Как правило, деньги уходят на еду и на сладкое. Однако, на горячее у меня элементарно не хватает терпения, я предпочитаю приготовить что-либо побыстрее, чтобы потратить как можно меньше времени, которое непременно уйдет на протирание задницей стула или дивана. Даже убраться в доме часто бывает в лом. Но я не могу сказать, что живу в свинарнике, это было бы уже совсем по-хамски по отношению не столько к себе самому, сколько к
