Тот, кто был мной. Автопортрет (том 3)

этого неподвижного в серебристом сиянии гиганта, всем своим видом внушающего благоговейный трепет всего сущего.
Грани. Сияющие чистым светом, расположенные одна над другой и рядом друг с другом, режущие и рвущие пространство и образующие строгий и величественный узор, от которого перехватывает дыхание. Грубо, сильно, жестко проносятся грани и бесследно исчезают в нежном золотом мерцании, полном жизни. Тяжелыми вибрациями заставляют мерцание восторгаться их бездушной непоколебимостью, перед которой бессильно все мироздание. И это они удерживают Вселенную от разрушения подобно устойчивому каркасу, и ничто не должно обнаружить их, но в них отражено все Бытие, и сама Вечность только кажется вечной пока грани в строгом прямом движении, при котором пересечение их под прямым углом возможно где-то вдали от чьего-то внимания. Не то, чтобы во тьме или нематериально, но украдкой, ради сохранения таинства смысла соприкосновения одной грани с другой. Ради сохранения тайн золотого мерцания.
Бриллиант. Корона, венчающая тающее золотое мерцание. Крайне твердый, холодный, ослепляющий золотым режущим блеском монстр, ожидающий свою жертву в конце долгого пути. Бриллиант просто огромен. Впрочем, нет никаких границ, чтобы определить пугающие его размеры. Возможно лишь до умопомрачения восторгаться идеалом каждой его линии, каждой грани, каждого угла. Будто бриллиант является центром куда более сложной конструкции, скрывшейся в догорающем золотом мерцании. Будто должно быть неисчислимое множество каких-нибудь трубок, через которые бриллиант высасывает золотое мерцание ради собственного насыщения и поддержания собственного, поистине божественного идеала. Но так и должно быть, и нет ни единой неверной детали, ни одной неточности, и все на своих местах. И бриллиант звучит. Мощный царственный голос его сквозит из каждой частицы его, надвигается стеной, сотканной, кажется, из всех возможных звуков, на которые только возможно существующее Бытие. Из вибраций, из целых миров, какие только возможны в воображении и за его пределами.
И нет ничего более могущественного, и даже возможный Творец всего сущего меркнет на фоне этого Абсолюта. И просто вытянув руку всегда можно коснуться целого мира, пропустить через себя самую его квинтэссенцию, вдохнуть смешение звуков и запахов, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время его.

5. Пробуждение.
И гаснет пламя свечей, погружая все пространство в безграничную тьму. Оставляет нетронутым лишь сферу, заключенную в замкнутые кольца. И вновь нежный алый свет возвещает о чем-то далеком близком, стоит лишь попытаться коснуться рукой и сделать вдох. Но это другой свет. Стремящийся к покою и новому возрождению. И можно обжечься.
Пусть лучше тьма поглотит сферу всего на миг, пусть позволит сфере проснуться.
А спим ли мы? Пробуждаемся ли?

без окончания

Глава 15. Здесь и сейчас

Этих ребят я по именам не знал, хотя в переходе они появлялись каждый день, и общались мы часто.  Вроде как лысого звали Ромой, а его до безобразия тощего товарища – Димоном (хотя если судить по внешности, насквозь пропитанной алкоголем, я бы назвал его Демоном). Из них двоих именно Рома делал всю основную работу, зарубая сочные гитарные аккорды, и перепевая, в общем-то, неплохим голосом, известные хиты Цоя, Шевчука, и прочих отечественных рок знаменитостей. Все, что требовалось от Демона - уламывать равнодушных прохожих не проходить мимо, и пожертвовать червонец (можно и не один) на благо развития доморощенного музыканта. И я могу сказать, что под конец очередного трудового дня наличности у ребят собиралась приличная сумма, и ни разу они не покидали подземный переход впустую. Неоднократно, конечно, я видел Рому и Демона на входе в ближайшую от перехода круглосуточную рыгаловку с забавным на мой взгляд названием «На посошок», где можно было встретить весь «цвет» …-ского района нашего города.
Тот конфликт, который коснулся и меня, был единственным за полтора месяца работы Ромы и Демона в переходе. Я прекрасно понимал, что этот конфликт был инициирован Димой – начальником подземного пешеходного перехода – которого, видимо, «душила жаба» от того, что пацаны не поделились с ним процентом от своей прибыли. Лично Дима с ними не общался, однако его холодный взгляд в их сторону явно свидетельствовал о недовольстве одним только присутствием музыкантов на его территории. И когда к засобиравшимся покинуть свое доходное место Роме и Демону в конце рабочего дня подошла троица крепких молодых людей с вопросами и претензиями, мысль о причастности Димы к их появлению возникла в моей голове возникла сама собой. И я был дико возмущен. Ребята никого не трогали, далеко не всегда Демону удавалось уломать людей на «копеечку», никто из тех, кто работал в переходе в торговых павильонах, не жаловался на песни, да и место ребята выбрали у входа, чтобы избежать каких-либо претензий со стороны продавцов.
Без долгих раздумий самый крепкий молодчик из той троицы зарядил Роме правым «крюком» в челюсть. Двое его товарищей «съездили» Демону сначала под дых, а потом отвесили смачный фофан.
-Чтобы больше вас тут не было, - жестко предупредил крепыш Рому.
Троица проследила за тем как несчастные Рома с Демоном убрались восвояси и только после этого направилась по переходу прочь. Молодчики не могли не пройти мимо моего прилавка с дешевой бижутерией, а внутри меня все бурлило от гнева и обиды, как будто это я получил и по лицу, и под дых, и затрещину. Я однозначно был старше всех этих моложавых «бычков», которым страсть как охота размять кулаки, а негде. Рома с Демоном не сделали им ничего плохого, просто какому-то охуярку денег было мало, и при этом он еще и сам отстегивал часть кому-то из городской администрации. И Рома с Демоном просто попали под жернова этой поганой системы.
В тот момент мне было плевать на деньги, которые они зарабатывали таким образом. Кроме того, я и сам частенько подкидывал им полтинник, а то и сотку, пусть поют. Время такое, и каждый крутится как может. А вот пускать вход кулаки и нападать стаей на безобидных, в общем-то, людей без желания решать конфликтные ситуации полюбовно могут только вот такие «бычки». Им самое место где-нибудь на поле боя, где боль, кровь, смерть правят бал постоянно. Не место таким среди нормальных людей, такие все равно думают уже потом, если вообще думают.
Я  не мог оставить это нападение на ни в чем не повинных ребят без внимания. Я был тому свидетелем от начала до конца. Я должен был преподать «бычкам» урок, чтобы до конца жизни боялись кидаться на кого хозяин покажет.
И вот мой верный помощник явился ко мне в ожидании моего приказа.
-Приведи меня к этому «Рэмбо», - не замедлил потребовать я.
И тогда мой верный помощник без излишних колебаний устремился вслед за тем, кто был мне нужен в моих намерениях. Он проследовал за указанным мною молодчиком до самой двери квартиры на втором этаже дома, находившегося неподалеку от подземного перехода. Я неоднократно был в этих краях города; больше того, в этом доме жил армянин Петий, которого я знал не меньше, наверное, десяти лет, и который держал пару точек по продаже шаурмы.
Интересующий меня молодчик попал домой только через час, плюс-минус десять минут, после того, как вышел из перехода на улицу. Мне же потребовалось мгновенье, чтобы оказаться прямо у дверей его квартиры, в то время как мой помощник уже находился внутри нее, незримый для того парня, но определенно заставлявший его странным образом нервничать. Нервничать и предчувствовать нечто неприятное, плохое.
Подобное состояние было и у меня, впервые познакомившегося с моим будущим помощником. Для него никогда не существовало преград, даже наоборот, он сам мог стать неодолимым препятствием. Тогда, подростком, волей, отчасти несчастного случая, отчасти собственной подростковой глупостью, я оказался, как говорится, одной ногой в могиле. И среди родственников и друзей, поочередно дежуривших у моей палаты, мой будущий помощник караулил меня неустанно, держал меня за руку, смотрел прямо мне в глаза, дышал мне в лицо холодной бездной. И тогда, прикованный к больничной койке, я чувствовал возле себя могущественного союзника, целью которого было мое скорейшее возвращение к полноценной жизни.
Но несмотря на его благосклонность я испытывал эту бесконечную тревогу, проходящую через всего меня, сквозь тело и сознание. Холод неустанно щипал мне спину, вызывал дрожь, инстинктивно заставляя меня гнать его от себя как можно дальше. Я выжил, выздоровел, и больше не должен был его видеть, даже несмотря на ту помощь, за которую был ему благодарен. Однако просто удивительно легко он приходил ко мне, стоило лишь вспомнить о нем, мельком, незаметно для самого себя. Такое не забывается даже спустя двадцать пять лет, и довольно часто я вспоминал о тех событиях, о том, кто не отводил от меня своего безжизненного холодного взгляда, скрытого опущенным на лицо черным капюшоном.
«Рэмбо» открыл мне дверь, и в ту же секунду был схвачен моим помощником со спины. Холодные кости тонких длинных пальцев обеих рук помощника опустились бедолаге на плечи тяжким грузом. Тот как-то погас, скукожился, поневоле ослаб, напоминая дряхлого старика. Ледяное дыхание, пронзившее его насквозь, будто выдуло из него все прежние силы, наполняя тело непроглядной бездной, пустотой, у которой не может быть ни конца ни начала. Голова несчастного сама собой опустилась на грудь, ослабшие ноги его согнулись в коленях, он опустился на пол, не в силах смотреть перед собой. Он видел меня, на секунду он сообразил, что видел меня в переходе недавно, что я был свидетелем нападения на Рому с Демоном, он просто не мог не понять этого. Но сейчас все это не имело никакого значения.
Сейчас «Рэмбо» был в ужасном состоянии, даже обмочился и обгадился.
-А по факту ты убожество, - сказал я, войдя внутрь чужой квартиры, но не собираясь задерживаться надолго.
Мне было все равно, что он сейчас испытывал, я даже хотел, чтобы эти ощущения длились как можно дольше. Тем не менее я понимал, что излишнее давление на бедолагу может вообще убить его. Я получил, что хотел, застив его представлять собой более чем просто жалкое зрелище. Все внутри меня бурлило в наслаждении. Сам не знаю, почему так происходило. «Рэмбо» был не первым, на ком я применил способности моего помощника. За прошедшие с того страшного несчастного случая двадцать пять лет «Рэмбо» стал третьей его жертвой. Хотя, если говорить более точно - третьей жертвой моей ненависти.
Но таким же убожеством был когда-то я сам. И я не раз спрашивал себя, почему тот, кто должен был ждать моего конца в этой жизни, не то, что не забрал ее, но сделал так, чтобы она продолжилась. Я не могу сказать с уверенностью, что выкарабкался сам потому, что чувствовал этот мертвый холод, смотревший мне прямо в глаза. Я не могу сказать с уверенностью, что остался жив потому, что отчаянно боролся под натиском безжалостного палача, должного сделать свою работу в назначенный день и час. Зато интуитивно я понимал, что все неспроста, что все имеет свою цену, и однажды мне придеться отвечать за свое исцеление.
Во всех трех случаях, наблюдая