внуком стала значительно лучше и теперь уже можно встать для того, чтобы хотя бы закрыть дверь.
За окном совсем стемнело, и в комнатах царила непроницаемая тьма. Почему-то вдруг стало совсем тихо: неслышно было лая собак, стрекотание сверчка, шума деревьев и завывания ветра. Скрипнула дверь, и звук чьих-то осторожных шагов нарушил странную тишину. Баб Маша медленно сползла с кровати и, забравшись под нее, замерла. Тот, кто вошел, приближался. Чужак миновал столовую, потом зал и вошел в спальню. Из-под кровати она видела только ноги незнакомца в серых брюках и черных ботинках. Гость в нерешительности остановился. Порылся в бумагах, лежащих на тумбочке, заглянул в саму тумбочку. А потом, по-собачьи с шумом втянул воздух в ноздри, как будто принюхиваясь. Он наклонился, заглянул под кровать, а баб Маша увидев его лицо, освященное светом неожиданно выплывшей из-за туч луной, в испуге закричала и позвала на помощь. Но никто не слышал ее крика, даже она сама, воздух как-будто сгустился, поглощая все звуки. Чужак схватил баб Машу за волосы и потянул, заставляя ее вылезти из-под кровати. Все еще крича от боли и страха она выползла на четвереньках, обхватила руками ноги незнакомца, и укусила его за лодыжку, прокусив ткань серых брюк. Незнакомец не издал ни звука, но хватка его на мгновение ослабла, что дало некоторый шанс его жертве. Баб Маша проявив необычную для ее возраста подвижность, резко встала и тут же оказалась в углу комнаты, под иконами, которые тускло освящал мерцающий огонек лампады. Она схватила небольших размеров погребальный крест, лежащий на прибитой к стене полочке и, выставив его пред собой, сказала:
— Не подходи!
Чужак в нерешительности остановился. Черты лица его изменились и приобрели человеческое обличье. Баб Маша, вглядываясь в это лицо, освященное лунным светом, спросила:
— Это ты что ли, Рагнар!
— Я, Мария, чего ты испугалась. Опусти крест то. Я поговорить пришел.
— Еще чего! Никто тебя не боится. — Воскликнула баб Маша, и не выпуская креста из рук, вдоль стенки прошла к выключателю и включила свет. Человек в сером плаще был Рагнаром Ганделем, он стоял посреди комнаты, беспомощно озираясь. Его волосы, зачесанные назад, поблескивали на свету, как-будто они намазаны были каким-то гелем.
— А ты помолодел. — Заметила баб Маша усаживаясь на кровать.
— Чего не скажешь о тебе. — Съязвил Рагнар и улыбнулся, обнажив пару недлинных клыков. Он подошел к ней и положил руки на ее плечи. Прикосновение Ганделя преобразило ее: она выпрямилась, исчезла старческая тучность, морщины на лице разгладились, волосы налились новой силой и стали пышными и шелковистыми, груди упругими, талия истончилась, теперь это уже была не старуха, а девушка лет двадцати, прежняя красавица Мария Шлеина в которую влюблялся всякий встречавший ее мужчина.
— Ты можешь остаться такой, — предложил Рагнар. — Но при условии, если ты станешь помощницей или хотя бы союзницей в том деле, которое я призван осуществить. Отдай мне записи твоего жениха, и я буду считать, что ты на моей стороне.
Некоторое время она обдумывала сказанное, Рагнар ждал ее ответа.
— А зачем тебе, Рагнар, эти записи, ведь ты и так все знаешь.
— Кое-что я все же забыл.
— И ты пришел ко мне, чтобы вспомнить?
— Не вспомнить, а понять.
— Значит ты не совсем тот Рагнар Гандель, которому много лет назад мы влили в глотку целый литр святой воды, а я всадила в твое сердце, вот этот самый крест!
С этими словами баб Маша ударила Рагнара крестом по лбу. Тот вскрикнул, схватился за голову руками и с диким воем отскочил от нее. Баб Маша кинулась к окну и, высадив плечом стекло, кубарем выкатилась на улицу. Быстро вскочив на ноги, она бежала, по дну оврага к домику матушки Кули, понимая, что там упырь не может причинить ей никакого вреда. Она чувствовала, что он преследовал ее и его мерзкое дыхание чувствовалось, где — то совсем близко. Но порог спасительного дома был недалеко, и она добралась до него раньше, чем настиг ее Рагнар. К этому дому он не мог приблизиться ближе, чем на десять метров. Он понимал это и еще долго сидел на земле недалеко от дома, наблюдая за ней. Глаза его злобно светились желтым огнем во тьме. И только с пением первых петухов, он ушел, мерзко выругавшись и пообещав разорвать баб Машу в клочья
* * *
В Каркашанск друзья приехали около часа дня. На вокзале узнали, что автобус на Рипецк ушел полчаса назад, а следующий ожидается только завтра утром. В Каркашанске оставаться никому не хотелось. Старый купеческий город был неказист и носил печать какой-то обреченности и никчемности. Повсюду лежала толстым слоем красноватая пыль, что придавало городу унылый вид. Стены многих домов покосились и крыши прохудились. Каркашанцы как-то по-особенному озлоблены и были готовы кинуться в драку, даже без всякого повода. Только огромный белый собор, возвышавшийся над рекой, немного скрашивал общую картину, но и он был как-то неуместен в своей величавости и огромности в этом жалком городе.
Путники решили ехать до села Носины, а оттуда добираться до Сыравели. В пути планы друзей изменились, так как они понимали, что врядли смогут сегодня добраться до монастыря, а дело, между тем, шло к ночи, надо было озаботиться о ночлеге. А пешком, как утверждал Почепов, от Носин до Сыравели не больше получаса ходу. Автобус до Носин отправлялся ровно в два. Маленький «пазик» был полупустым. На передних креслах разместились две старухи в одинаковых черных платках. Они заставили своими огромными корзинами весь проход. На задних сидениях сидели толстозадые девицы. Их жирные лица были покрыты толстым слоем косметических средств, а жидкие крашенные волосы свисали неряшливыми космами неестественно оранжевого цвета, огромные сиськи выпирали из блузок, толстые жопы были затянуты в узкие облегающие штаны. Девицы беспрестанно грызли семечки, выплевывая шелуху на пол, смеялись и о чем-то говорили. Речь их была непонятна, так как настолько насыщена матом, что казалось, говорили они по-литовски.
Водитель проверил билеты, закрыл дверь и автобус отправился в путь. Сначала ехали по шоссе. Унылый однообразный пейзаж (поля посадки, посадки поля) утомлял, наконец, свернули на проселочную дорогу. Автобус подпрыгивал на всех кочках, его мотало из стороны в сторону, пыль проникала через щели в салон, и становилось трудно дышать. Но всякое мучение на земле должно когда-нибудь кончаться, чтобы продолжиться в аду, кончилось и это: машина остановилась на окраине большого села Носины. Двери отворились, автобус выплюнул друзей из своей утробы и продолжил свой путь дальше.
Носины типично русское село: дома построены с особым раздолбайством и без всякой системы разбросаны по участку земли размером с небольшой японский город. Жилые постройки вполне основательны, но чрезвычайно по своему внешнему виду грубы и почему-то абсолютно все серы. Причем половина их были необитаемы. Черные глазницы окон смотрели на мир и ждали новых поселенцев: курдов, турок-сельджуков или китайцев.
Почепов, который подал эту мысль добраться до Носин, был явно растерян. Еще в Каркашанске он уверял своих друзей, что сразу от Носин будет видна главка сыровельской церкви, но в реальности все оказалось совсем иначе: вообще было непонятно, в какой стороне находится Сыравель. Ничего не оставалось делать, как идти в село и узнавать путь, но чем дальше они шли, тем больше им казалось, что село абсолютно вымерло и только одичавшие кошки да собаки теперь его единственные обитатели. К счастью увидели около одного из домов какого-то деда, притомившегося на скамеечке. Он долго с тупым видом слушал объяснения Андрея, потом Юрия и молчал. Потом, видимо поняв, что от него хотят узнать, оживился и, показав рукой куда-то на юг, сказал: «Идите туда!»
Друзья поплелись в указанном направлении. Вскоре они миновали село и вышли в поле. Дорога, шедшая через поле, выводила еще к одному селу, расположенному на холмах. Оно едва виднелось сквозь легкую дымку. Справа от дороги текла река Пна, а за ней, но далеко, белела колокольня Ново-Чемодановского монастыря. Домов Сыравели так и не было видно. Пришлось идти ориентируясь на монастырскую колокольню. Никто не ожидал, что окажутся в такой глуши без еды и без нормальной возможности мягко поспать. Решили немного отдохнуть и подумать, что делать дальше. Андрей предлагал идти в село, которое расположилось на холмах, и там искать ночлег. Юра соглашался с тем, что в село идти надо, но не ночлег искать, а человека, который переправил бы их через Пну. Таня поддержала Юрия, он и пошел в село. Вернулся Почепов через четверть часа в сопровождении какого-то мужика, одетого в старый, засаленный во многих местах заштопанный, серого цвета пиджак и мешковатые черные брюки. Его невзрачное коричневого цвета лицо все было покрыто угрями и гниющими ранами. Юра объяснил, что этот человек берется переправить их на другой берег реки. Мужичок, подтверждая слова Юры, кивнул и повел их к берегу реки. Там, в кустах ивняка у него была спрятана лодка. Все поместились в ней и достаточно быстро переправились через реку. Греб мужичок веслами мощно. Ловко маневрируя, подвел лодку прямо к небольшому мостку на другом берегу. Взял с друзей сто рублей за труды и отплыл, напоследок улыбнувшись и обнажив ряд черных гниющих зубов. С этого берега Пны монастырь был уже хорошо виден: четко выделялся красивый пятикупольный храм и белая стена, опоясавшая монастырь. Дорога среди кустов вела прямо к нему.
* * *
В тот день отец Венедикт встал раньше обычного и не успел до конца дочитать молитвенного правила, как услышал настойчивый стук в окно своего кабинета. Приблизившись, он увидел взволнованное лицо своей бабушки, которая знаками показывала ему, чтобы он открыл окно. Он тут же исполнил ее просьбу и баб Маша ловко забравшись в комнату, захлопнула окно, закрыв его на щеколду. Она села в кресло, стоящее рядом с книжным шкафом, подол ее зеленого платья был во многих местах разорван, волосы на голове растрепаны, а на лице застыло выражение крайнего смятения и обеспокоенности. Она тяжело дышала и переводя дух выдала первое слово:
— Они уже здесь!
— Кто? — Не понял отец Венедикт.
— Не спрашивай кто, а лучше скажи, не появлялись ли в селе за последнюю неделю незнакомые люди, и не происходило ли чего-нибудь необычного?
— Ты знаешь, бабушка, я мало интересуюсь тем, что происходит в селе, я же священник, но знаю, что появился новый учитель в школе, произошло два убийства, и кто-то осквернил могилу на кладбище.
— Вот! Подробности этого дела знаешь?
— Ну, там могилу чью-то разрыли. Наш участковый осматривал ее, но я его еще не расспрашивал.
— Венечка, ты мало интересуешься жизнью соей паствы, почему так? — Упрекнула Герусова Мария Константиновна.
— Наверное, ты права, действительно мало. Я на этом приходе уже десятый год и, возможно, у меня просто опустились руки. Все что мне удалось сделать за это время — это восстановить церковь, но и то руками старых людей, никогда не отрекавшихся от Христа. Этих людей становится все меньше. Народ посещает храм мало, попытки мои открыть воскресную школу провалились, а месяца три назад я хотел договориться с директором средней школы о том,
