было знать, и вот теперь появляется Рагнар Гандель, чтобы жить в этом доме.
Степан Дмитриевич решил, что его долг сообщить о своих подозрениях участковому. Он набрал номер телефона Немирова, но в трубке услышал только протяжные гудки — Григория Петровича на рабочем месте не было.
«Стоп!» — внезапная мысль поразила мозг директора школы, и то, что беспокоило и где-то в подсознании сидело, не выплывая до сих пор, так как было достоянием далекого прошлого, вдруг ясно высветилось. Воспоминания бывают убийственны, а память предательски страшная вещь. Но все же Серов не дал уйти этим воспоминаниям в бездны подсознания. В те времена, когда чреда странных убийств посетила Сыравель, а дом Обесхозова становился тем местом, которое обходили и даже старались не бросать в его сторону неосторожных взглядов, как будто он таил смертельную опасность, Степан Серов каким-то внутренним чутьем догадался, что дом и эти убийства как-то связаны. И однажды вечером, прекрасным августовским вечером 1963 года, проходя мимо дома Обесхозова, он заметил свет в окошке. Движимый любопытством он подошел к дому, заглянул в окошко и увидел их всех: Игната и Степаныча, Людку, Кавалерова и многих других имен, которых он и не знал. Они сидели вокруг стола, и среди них своим видом выделялся человек в сером плаще и фетровой шляпе. Серый незнакомец заметил молодого учителя, и Степан Дмитриевич прочел в холодных и пустых глазах его свой приговор, дни теперь его были сочтены и конец предопределен. Степан Серов убежал тогда в ужасе от дома и больше никогда не подходил к нему. С годами все забылось, и вот теперь человек в сером плаще снова пришел.
Обеспокоенный всем происходящим Степан Дмитриевич запер свой кабинет и быстрым шагом направился в сторону церкви. Внутренне он был уверен, что дни сочтены не только его, и надо было что-то делать, но что? Инстинктивно он чувствовал, что необходимо обратиться к священнику, хотя Серов и не считал себя верующим. Но боль свою и обеспокоенность он не успел донести до отца Венедикта. Спустя час, после того как он покинул свой кабинет, участковый милиционер Григорий Петрович Немиров обнаружил труп Серова на навозной куче за колхозными сараями с перерезанным горлом.
* * *
«Идите и научите вси языцы» — отец Венедикт дочитал текст Евангелия и услышал вой, доносившийся со стороны кладбища. Он вздрогнул, закрыл книгу и начал кадить храм. Необычный звук вывел его из оцепенения, в которое он обычно впадал, когда служил молебен и заставил внутренне встрепенуться. Герусов отчетливо вспомнил ту ночь два года назад, когда его красавица жена сошла с ума. Тогда они еще спали вместе и в томящих объятиях любви еще надеялись зачать новую жизнь. Измученный страстью жены, глубокой ночью Герусов уснул, и когда тьма ночи уступила место первым проблескам утра, он был разбужен таким же страшным и протяжным воем, звучавшим где-то совсем рядом. Вой этот слился с пронзительным криком Полины бившейся на полу в конвульсиях какого-то странного припадка. Отец Венедикт с трудом успокоил ее и она, открыв глаза произнесла только одну фразу: «Он пришел!» Потом она спала до обеда, а проснулась совсем другой Полей: сначала долго не могла узнать своего мужа, а затем стала говорить о каком-то младенце и требовать, чтобы отец Венедикт купил ему одежду, если он начинал перечить ей, она билась в истерике и истошно кричала. Герусову приходилось выполнять все ее причуды: он покупал одежду для ребенка, молочные смеси, игрушки. Полина нянчилась с игрушечным медвежонком и считала, что у нее сын. Иногда она подвешивала его за шею, радовалась, смеялась, хлопала в ладоши и кричала отцу Венедикту: «Батюшка смотри, я его повесила!»
Герусов молился о жене, но ничего не менялось, она не становилась прежней и страшно боялась его прикосновений к ней. У нее появилась способность предвидеть будущее, но то, что она говорила, приводило в ужас, хотя Герусов и понимал, что будущее действительно не так прекрасно, как хотелось бы.
Отец Венедикт прочел последнюю молитву, приложился к частице мощей свт. Николая, которая была помещена в маленьком ковчежце пред иконой в правом приделе, и покинул храм. В дверях он столкнулся со старостой, она сказала:
— Слыхал, батюшка, вой, никак волкалак объявился?
— Какой волкалак, Кузминична? Что ты несешь. — Возмутился Герусов.
— Такой, что мертвых людей кушать любит.
Мухина окинула священника суровым взглядом и отправилась мыть полы в храме.
Дома уже был готов завтрак. Отец Венедикт проглотил яичницу, зажаренную с красным болгарским перцем, выпил стакан молока. Все это время Полина сидела рядом за столом и сосредоточенно разглядывала свои ногти, когда он встал, помолился и направился к двери, она спросила:
— Уже уезжаешь?
— Да.
— Не забудь о моей просьбе.
— Конечно.
Герусов снял с вешалки синий подрясник, одел его. Полина подошла к нему, взяла его за руку и впервые за два года поцеловала в губы
— С Богом, — сказала она и, помолчав, прибавила, — прикосновение к девочке — это смерть. Помни об этом.
* * *
Осматривая место, где убили Серова, Немиров обнаружил серую фетровую шляпу. Она валялась метрах в пяти от кучи навоза, на которой лежал труп директора школы. Участковый заподозрил неладное, ему показалось, что все это неспроста, кто-то водит его за нос. Его подозрения еще больше усилились, когда завуч школы сообщила, что шляпа принадлежит новому учителю школы Рагнару Ганделю, она же сказала о том, что Рагнар поселился в доме Обесхозова. У Немирова теперь не было никаких сомнений — здесь какая-то ловушка и убийство связано с утренним происшествием на кладбище. Григорий вернулся в участок, взял из сейфа пистолет запасную обойму к нему и отправился к дому Обесхозова.
Он спрятался в огромных лопухах росших метрах в десяти от дома и стал ждать. Дверь в доме была приоткрыта, доски, которыми были когда-то заколочены окна, сняты. Просидев так с полчаса, Немиров и сам не заметил, как стал засыпать. И виделся ему сон: как будто его бабушка, которая умерла лет 10 назад, жива. Она сидит в своем старом доме в столовой на стуле, и рассказывает Григорию любимую им в детстве сказку о навьях:
— И вот, Гриша, акрамя людей есть еще навьи.
— Это как, бабушка, -спрашивает маленький Гриша Немиров.
— Это когда человек умирает и приходит к нему наиглавный из навьев и угрызает его. Навьи кушают мертвых людей, без того они жить не могут. А живых они могут поцеловать, и те становятся, и не живыми, а и не мертвыми, нелюдями, одним словом. И вот супротив навьев и нелюдей есть только одна защита — Церковь. Пока в церквах попы служат, да святой водой людей кропят, крестом осеняют, исповедь принимают навьи лежат себе спокойно в земле и не шелохнуться. А как церкви закрывают, и святое место сквернят, тут уж навьи и повылазят, а поначалу главнейший из них — Серый. И тогда от них никакого спаса не будет.
Эти последние слова, сказанные басом, разбудили Григория Петровича. На улице было темно, в одном из окошек дома горел свет. Немиров осторожно покинул свое убежище в лопухах и подошел к дому. Он заглянул в окно и увидел человека в сером плаще. Человек этот был занят каким-то делом: он стоял в самом углу комнаты и как-будто что-то складывал там. Сначала Григорий не мог понять, что именно он складывает, так как комната была слабо освящена. Но, вглядевшись, Немиров сообразил, что незнакомец аккуратно складывал трупики детей, завернутые в целлофан. Он клал их друг на друга, как укладывают дрова в поленицу. Привычным движением участковый вынул пистолет из кобуры, снял с предохранителя, рывком открыл дверь, держа пистолет в вытянутых вперед руках, со словами: «Не двигаться! Руки за голову!», ворвался в дом. Гандель встретил его удивленным взглядом, он спокойно сидел за единственным в комнате столом и что-то писал в толстую тетрадь. Никаких трупов детей не было и в помине, комната была абсолютно пуста, из мебели только этот самый стол, да единственный стул.
— Здравствуйте, Григорий Петрович! — Произнес Рагнар и улыбнулся.
— Откуда вы знаете мое имя? — Спросил Немиров, все также держа в руках пистолет.
— Вас здесь все знают.
— А где дети?
— Какие дети? — Сказав это, Рагнар встал из-за стола
— Я видел, как вы их складываете в углу. — Не сдавался Немиров.
— Посмотрите, здесь ничего нет, — Рагнар обвел рукой комнату, как бы показывая, что в комнате действительно ничего нет.
— А шляпа? Не теряли ли вы шляпу? — Это был последний аргумент Григория Немирова.
— Моя на месте. — Рагнар указал на серую шляпу, висевшую на гвозде.
Григорий Петрович опустил пистолет. Он был растерян и не знал, что делать дальше.
— Да вы не расстраивайтесь, вы его обязательно найдете! — Успокоил Немирова учитель.
— Кого?
— Ясное дело убийцу. — Ответил Рагнар и взгляды их встретились, на мгновение в глазах его вспыхнул огонек ярости и страх охватил все существо Григория Немирова, но потом все стало как прежде, и Рагнар спокойно спросил:
— Вы лучше, Григорий Петрович, скажите мне, знали ли вы лично своего предшественника Василия Никитича Кавалерова?
— Да, я его хорошо знал.
— А не оставил ли он после себя каких-нибудь записей, ничего вы не находили?
— Да, что-то такое есть в сейфе, а что?
— Нет, нет ничего, просто я знал его внука, а он интересовался, не осталось ли чего от дедушки.
Немиров недоверчиво посмотрел на учителя и убрал в кобуру пистолет. Рагнар протянул для прощания руку, но Григорий Петрович почему-то не захотел подать своей. Гандель криво усмехнулся, и Немиров молча вышел из дома Обесхозова.
* * *
Отец Венедикт возвращался из Рипецка, когда уже темнело. Старый «жигуленок» подпрыгивая на ухабах, скрипел и раскачивался. Дорога из Рипецка в Сыравель в этот час была пуста. Вдоль нее раскинулись кукурузные поля, и только далеко впереди виднелся лес, за которым и скрывалась Сыравель.
Километра за два от села, отец Венедикт увидел девушку, идущую вдоль дороги в направлении Сыравели. Одета она была в красное платье. Герусова удивил фасон этого платья: длинное, почти до пят, рукава полностью закрывали руки, а воротник поднимался под самый подбородок. Герусов притормозил, не доезжая до незнакомки метров десяти. Она остановилась и, не поворачивая к нему головы, спросила:
— Вы хотите меня подвести?
— Да, если желаете, садитесь в машину.
Она повернулась, пошла в его сторону, и он ясно разглядел ее лицо: красивое, с тонкими чертами, необыкновенно белой кожей и зелеными глазами, смотрящими ровно и почти неподвижно. Длинные светлые волосы ниспадали на ее плечи. Незнакомка села в машину.
— Куда вас доставить? — Спросил отец Венедикт.
— Мне нужно в Ново Чемоданово.
— Это не совсем мне по пути, но я вас довезу.
— Довезите до перекрестка, а дальше я сама дойду.
Сказано это было тоном, не принимающим никаких возражений. Отец Венедикт обратил внимание, что на ее платье нет никаких застежек или пуговиц. Он подумал: «Интересно, как она его снимает?» Незнакомка как будто услышав его мысли сказал:
— Ужасно не люблю застежек на платьях, на моем их нет, но, когда нужно я сумею его снять, уж поверьте мне.
— Как вас зовут? — Смущенно спросил Герусов.
— Ксения Попова. А вы кажется священник?
— Да.
— Вы же лакинский университет
