Борька был?
— Как Борис? Семенцов!
— Все хватит, хватит я тебе говорю! Задрала судьба! Ты во всем виноват!
— Я!
— Да и твой отец! Он не спас мать! Он убийца! Я к тебе приехал в Ростов познакомился с Аней! Не приехал, может и была она сейчас жива!
— Аня родила тебе дочь!
— Которая как мы будет расти без матери?
— Пусть! Зато жить! Жизнь сильнее смерти!
— Философ выискался! Я тоже в детстве философствовал о мире и войне. Что нет мира без войны, но, когда пришла война, понял, что и мира нет. Нет никого мира, только есть война!
— У тебя во всем все виноваты! Я, мой отец. Может наша мама была счастлива с моим отцом и хотела, рожая меня чтобы мы были братьями и тоже счастливы! Вот это и есть мир! Любовь, семья и есть мир!
— Значит не вышло у нас семьи, а значит нет мира! Я не стану тебя больше слушать! Поговорили!
— Подожди брат…
Данил выстрелил и не дал договорить Алексею.
Алексей упал замертво. Данил не удержался и подошел и смотрел в последний раз уже на мертвого и увидел, что отчего то глаза брата широко раскрыты. Глаза голубые как были у матери как говорила бабушка. И вдруг ему представилось, что на него смотрит сама мать глазами брата которого он убил. Ему сделалось от этого не по себе, и он отвернулся.
Данил положил жену в гроб и приказал погрузить в машину и сам сел за руль и повез хоронить Аню в родное село.
Поминок не было. Данил сказал, что никого не хочет видеть. Бабка Людмила рыдала на взрыв, дед Дмитрий не удержался достал самогон и напился до беспамятства так было легче, чтобы не думать о покойнице невестки и не слышать плач старухи жены.
Данил пить отказался и да самой глубокой ночи сидел и играл с дочерью, которой не давал спать и которая уже обессиленная уснула на руках несчастного отца. От так и не спал и все думал и вспоминал детство и Ростов как они все честной компанией живые бегали по улицы и каждый хотел понравиться Ани. Кто пока из них всех остался живой, он да, наверное, Гришка Лиманов.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Уже в военкомате на сборах казаки начали бузить и некоторые отказывались садиться в автобус. Гриша ошалело смотрел по сторонам и слушал, что выкрикивали другие.
— Куда братцы едим? — кричали одни.
— Обещали на подготовку! — отвечали другие.
— Не про то!
— С кем воевать?
— С кем прикажут с тем и будите! — говорил военком а сам отводил глаза.
Ехали и матерились и по дороге потребовали водителя остановиться и купить водки.
Один достал из сумки газету и развернул. Казаки, что увидели потемнели и лица их сделались скорбными. На газете лежал жаренный сазан главная любимая рыба донских казаков. Каждый кусочек был пересыпан жареным луком, можно было поду мать, что наверное жарила мать и роняла на сазана горькие слезы.
С волнением и трепетом взяли по кусочку и каждый вдруг представил, свою первую рыбалку и своего первого пойманного сазана. Может так же и его мать готовила и кормила сына.
И не было тогда в жизни ничего другого вкусней и трагический на вкус, чем вкус того жаренного сазана, донской рыбки по которой скучают казаки, когда не в родном краю когда на войне.
Хозяином сазана был Илья Крюков невысокий белокурый казак двадцать одного года только что из училища, каменщик. Вырастила его одна мать без отца и перед разлукой просила сына беречь голову не геройствовать и вообще как говориться не лезть на рожон.
Гриша сразу сошёлся с Ильей и они стали держаться вместе.
В лагере вовремя военной подготовке, Гриша помог Илье разобраться со разборкой автомата и на стильбах учил правильно целиться.
— Завтра, погонят на Украину! — говорили одни казаки.
— Не посрамим Дон! — говорили другие и все соглашались, что надо будет драться.
— Так видно у нас казаков на роду написано, что если война идти на войну за Россию.
— Даже если Россия напала первой! -с жаром спросил один казак.
— Даже если так все равно идти! — отвечал Лиманов.
И все молчали и наливались горестными мыслями.
В первом бою рядом с Ильей всего в шаге от него другому казаку оторвало ногу. Другие в припадке боя и жара продолжили наступать. Илья не бросил однополчанина, лихо перетянул обрубок ноги жгутом и на себе выволок с поля боя.
Командир хвалил.
— Откуда родом? — спрашивал командир.
— С Аксая, с Дона! — смущенно отвечал Илья.
— Будешь санитаром? У санитаров рук не хватает. Сотни раненых!
— А что пойду!
— Иди, хорошие дело!
— И я можно? — спрашивал Гриша. — Дружки мы!
— Идите оба!
Но в следующем бою не было оторванных ног, некого было перетягивать жгутом, были только оторванные головы и разорванные на части туловище. Изуродованный снарядом Илья умирая просил Гришу если вернётся на Дон найти его мать и предать его нательный крестик.
— Она у меня верующая, все по церквям меня возила?
— А ты веришь Илюша? — спрашивал не скрывая слез Гриша.
— Верю! Всегда верил, а теперь перед смертью еще сильней поверил. Значит что-то ни так мы делаем, ни так, грех что мы здесь, грех то и нас убивают. И я вот умираю, но передай матери, и всем друзьям, что не запятнан Дон чужой кровью, нет на мне крови, братьев славян украинцев. С тем к Богу и отхожу.
Гриша Лиманов так и остался в санитарах, днем выносил с поля раненых, а по ночам грузил трупы однополчан, которые тысячами шли в Россию, чтобы их оплакивали матери.
На днях должно было прийти пополнение, прийти, чтобы умереть, ведь война питается жизнями и горем. Войне все равно кто за кого, кто прав, а кто виноват, ведь война словно монстр или даже стихия. Бесконечное и безобразное явления, где каждый убитый все равно, что полено в пылающей, раскалённой топке, чем больше таких палений больше жара. Этот жар, это пламя лишь кормит и распыляет у всех сторон войны, больше убить, убить, чтобы может наконец то победить, но победить, только до новой следующей войны.
И Михаил Скворцов пришел с пополнением и так вышло, что в один полк с Гришей.
Лиманов обрадовался, когда увидел старого приятеля, а Михаил, не просто пришел, но и принес весточку с дома, а именно от жены Михаила Лиды.
— Как наши? Как все? Не знаешь как там моя Лидочка? — первое, что спросил Гриша при встрече.
— Все хорошо! Сейчас все узнаешь! — и Скворцов, достал сложенный в двое лист тетрадной бумаге в котором было письмо. -Говорит, не дозвониться до тебя. Вот она и предала, если встречу тебя.
— У нас с эти строго, забрали телефон. Давай скорей! — не мог сдержаться Гриша, взял письмо и стал жадно читать.
Скворцов без слов все понимая, отставил приятеля и отошел в сторону, чтобы дать спокойно прочитать.
Гриша с умилением и счастьем, на лице перечитывал снова и снова, словно хотел выучить наизусть, хотел и должен был каждое слова любимой сохранить на сердце, отложить в душе.
«Гриша милый мой, дорогой, за меня не беспокойся, у меня все хорошо, на заводе меня повысили, сделали мастером и подняли на пять тысяч зарплату. Как это противно, но я промолчала. Это все только из-за войны. Иза того, что ты на войне. Если ты читаешь мое письмо, значит и Миша с тобой, а мы по этой причине и вообще сдружились с Катей. Собираемся вместе по вечерам и рассказываем и говорим только о вас, наших мужьях. Береги себя, присматривай за Мишей, ты старше и уже знаешь, что такое война. У меня радостная новость, но я еще не до конца уверена, надо идти на прием к врачу. Помнишь ли ты ту нашу последнею ночь в месте? Как мы любили друг друга!»
Было еще слова, но Гриша пораженный снова и снова перечитывал про врача и последнею ночь.
Гриша ко всему уже привык на войне, но не как не мог забыть одного казака, который перед смертью бредил вспоминал жену.
— Перед разлукой и смертью так и не успел вдоволь намиловаться с женой. Поругались пред самым отъездом. Не пускала!
Вспоминая эти последние слова, Гриша думал тоже о жене. Они же с Лидой напротив, не спали всю ночь. Снова и снова покрывая друг друга страстными поцелуями. Жена была неистова как никогда ласкова, словно знала, что с мужем может быть последний раз в жизни и провожая плакала и говорила:
— Гриша если теперь я забеременею, то ребенка я оставлю! Ты слышишь, я сохраню! — шептала и плакала Лида.
И вот теперь Гриша думал, а что если и в правду беременна, если и правду будет ребенок и от всего этого был словно в эйфории.
Он крепко обнял Михаила, который принес ему такую счастливую весть и надежду, а наследующей день Скворцов погиб.
Гриша заплакал, когда смотрел на метрового Михаила, когда загружал в машину его мертвое тело. Он Михаил принес ему самую счастливую новость в жизни. Он словно только за тем и пришел на войну, что передать весточку от любимой жены Гриши, предал и погиб. Как это было не справедливо, как ужасно и как сурова и правдива по меркам войны, у войны которой все равно, войны которая наверное родная сестра смерти.
И Гриша думал, что теперь будет с Катей, как он если выживет и вернётся домой будет смотреть ей в глаза, за то, что не уберег ее Михаила.
Прежде жизнерадостная молодая девушка, словно постарела на сто лет вперёд, сделалась с горбленной, словно придавленная. Она уже престала плакать, так как будто уже не было больше сил, а главное слез, словно она разом выплакала все слезы, что были припасены для нее горькой судьбой на всю ее жизнь.
В военкомате Кати вручили награду посмертно награждая Михаила Орденом Мужество.
— Мы гордимся, и всегда будем помнить Вашего мужа, патриота и доблестного защитника Родины, — сказал военком так это было положено по протоколу награждения. Сказал наизусть заученное, проговорил и наступила пауза и все ждали ответные слова вдовы героя.
А Катя с безумными глазами словно в каком приступе держала в рука в орден. Орден ослеплял и словно стрела пронзил сердце Кати. И вот за этот символ, по сути, просто металл из серебра отдал жизнь ее Миша. Нет конечно Скворцов отдал жизнь за Родину, как сказал военком и Родина наградила. Но Катя не могла понять, за чем ей этот орден, она его не хотела. Катя не знала, что с ним делать. Как это награда могла заменить ей живого мужа.
И Катя ничего не ответила и молча с Орденом Мужества вышла и ушла из военкомата так и неся в руке орден мужа. Так все время и шла, и держала орден в руке у всех на виду, что встречные люди смотрели, оборачивались и провожали Катю глазами и все всё понимали без слов и каждый второй думал, что теперь вдова погибшего получит пять миллионов рублей компенсации. Но почему именно пять миллионов, а не десять или два миллиона или один миллиона никто не думал, а ответ был очевиден, что просто миллион, а тем более пять миллионов были большие деньги для простого русского бедного человека. Словно пять миллионов был порог, граница и черта, которое государство в России решила и узаконила цену на жизнь своих граждан и народ.
Вечером после работы к Кати пришла Лида и вдова показала орден мужа и хотела дать подержать, но Лида побледнела и отстранилась и с ней сделалась жутко на сердце. Она вдруг представила, что может получить такой же орден за своего Гришу.
— Я беременна, сказала Лида и заплакала.
Гриша этого так и не у знал, но верил и мечтал о ребенке. Последние бои были под Соледаром. Снова и снова их поднимали в атаку на украинские пулемёты и снова и снова атака захлебывалась из полка возвращались
