боярин, чего он замешкался? Его конь, мотая башкой, невзирая на понукания, пятится назад, не хочет идти в гору.
Время упущено, собакоголовые, как обозленные осы, налетели на боярина. Страшные мгновения ожесточенной рубки, и Андрей Ростиславич, пронзенный копьями и израненный мечами, валится на острые камни. Но это лишь жуткое начало, спешившись, уроды разъяренно бросаются на тело боярина и рвут его на куски, оглашая ущелье хищным рыком вперемежку с собачьим лаем. Все кончено! От Андрея Ростиславича осталась лишь жалкая кучка объедков, втоптанных во прах. Кинокефалы, одурманенные свежатиной, забыв про меня, бросились по следу скакуна, также побитого и истекающего кровью. Настигли его и столь же плотоядно стали пожирать.
Моя же лошаденка, да храни Господь спасительницу мою, выкарабкалась-таки наверх. Но нет в моей душе чувства безопасности... ужасаюсь при мысли, что скоро придет и моя очередь. И в усилии спасти себя, само свое существо — просыпаюсь в холодном поту.
Словно спьяну, силюсь сообразить: наяву ли приключилась эта жуткая история? Осознав, что привиделся сон, все равно не могу успокоиться. Меня встревожила судьба боярина, уж не стряслось ли чего с ним? Мозгам думать не запретишь. Явилось опасение, что пригрезился сон-вещун, предрекающий скорую погибель Андрея Ростиславича. На душе гадко и противно, настроение безнадежно испорчено. Гоню гнетущее раздумье прочь, ведь сколько раз я зарекался не почивать после обеда на полный желудок, и вот на тебе...
И тут, к моей отраде, в келью протиснулся Чурила управитель. Он пришел, как и условлено, понатаскать меня тонкостям своего ремесла.
Я не преминул поведать ему сновидение, выбившее меня из колеи.
Разумный тиун не разделил моих опасений, прохрипел лишь с насмешкой, что если верить снам, то их с боярином уже раз двадцать как похоронили, а они — живы, живехоньки; и ободряюще успокоил:
— Нечего попусту забивать голову лабудой. Сновиденья лишь сколки наших раздумий и запавших страхов. Совсем иное дело — сон загаданный... Когда в попытке вызнать будущее закаиваешься, — однако, подумав, опроверг сам себя, — но и там вранья изрядно. Грезы, что ветер, — он сложил пальцы щепотью и легко дунул на них, — фу—у!..
То, чему взялся обучать Чурила, положено знать крайне узкому кругу людей. Нет в том пользы обыкновенному человеку, только соблазн один. Оттого я не стану рассказывать в подробностях, перечислю только основное:
Прежде всего, я получил детальную науку по применению тайнописи, благо кой-какой опыт у меня уже имелся. Сразу скажу, показанные Чурилой образцы шифров были гораздо проще, чем придуманный Афанасием художником. Не требовалось вычерчивать сложных таблиц, оно и понятно: в походной обстановке не до изысков, там предельно нужно беречь время.
Очень кратко был просвещен в придворном этикете, а именно: как следует вести себя в присутствии знатных персон, тем паче коронованных особ, что и как можно говорить, а о чем лучше помалкивать. Дать маху здесь никак нельзя...
Говорили и о поведении в безотлагательной обстановке, признаюсь, урок для меня полезный. Чурила определил четкие задачи, сообразуясь с которыми я должен вести себя на случай провала. Как ни странно, главным мерилом являлась сама жизнь, ее следовало сохранить при любом раскладе, заранее имея набор правдоподобного вранья. Наставник взялся очерчивать узловые моменты, а уж далее — дело моей сметливости...
Первым делом не дать застигнуть себя врасплох, не попасться впросак. Для того требуется сноровка обнаруживать слежку, ловко уходить от нее, растворяясь в толпе, а также умение самому выслеживать неприятеля.
Порой случается не обойтись и без скоморошьих навыков, приходится портить одежду и обувь, обустраивая потайные кармашки и тайнички. Да что одежда, не редко доводится внешность менять, приклеивать подложные бороды и усы, а то и приделывать накладные горбы и культяпки.
Подумалось мне тогда: «Моя миссия не столь значительна, всего лишь передать послание Андрея Ростиславича имперскому канцлеру, навряд ли сам Фридрих пожелает встретиться со мной. Однако я прошел через такое натаскивание, что упаси Бог, а каково настоящему лазутчику, а того более — государеву посланнику?»
Примечание:
1. Старец горы — шейх аль-джебель («старец гор»), глава теократического государства исмаилитов (1090–1256).
2. Хасан ибн Саббах — Хасан ибн Саббах (+ 1124), фанатик и политический авантюрист, основоположник секты ассасинов или гашишинов (курильщиков гашиша).
3. Исмаилиты — приверженцы мусульманской шиитской секты, основатель Исмаил (VIII в.). И. считают, что Исмаил является седьмым законным имамом.
4. Малик-шах — Малик-шах (+1092), иранский султан (1080–1092) из династии Сельджукидов.
5. Орлиное гнездо — крепость Аламут близ Казвина взята ассасинами в 1090 г.
6. Низам аль-Мульк — Низам аль-Мульк (+1092), везир султана Малик-шаха
7. Раймунд Триполийский — Раймунд де Сен Жиль (1041–1105), граф Тулузы, один из предводителей Первого крестового похода.
Глава 11
В которой Аким-послушник приносит раздобытую философом Зосимой заветную карту
Стоило проводить Чурилу, как нежданно-негаданно явился послушник Аким. Он достал из-за пазухи увесистый сверток, обернутый белой тряпицей, и молча вручил его мне. Наконец-то! Вот она — книга о рыцарях крестоносных! Я спросил юношу, как удалось её отыскать, всё ли прошло благополучно?
Со слов малого, Зосима очень обрадовался подсказке в намеченном поиске. Чтобы заполучить заветный томик, ему лишь осталось растолковать библиотекарю, зачем тот потребовался, хотя всякое праздное любопытство начисто исключалось. Философ выразил надуманную нужду следующим образом: якобы у него возникла срочная необходимость сличить поименованные Аристеем (1) библейские места с подлинным их географическим описанием. Для этой цели лучше всего подходят воспоминания паломников на Святую землю. В числе итинерариев были названы книги о крестоносцах, ибо описание военного похода не чета запискам малограмотных пилигримов. Целое утро Зосима понуждал ленивого Селивания подтаскивать то одну, то другую книгу, благо библиотекарю Аполлинарию было недосуг возиться с прихотливым читателем. Вконец загнанный помощник предложил разборчивому иноку: пускай тот сам ищет нужные сочинения — чего, собственно, и добивался Зосима. Заповедный том нашелся не сразу, его кто-то умышленно запихнул на полку сочинений ибернийских (2) авторов, мало востребованных братией, но зато богато изукрашенных миниатюрой.
На счастье, все сошлось — книга о крестоносцах! На вклейках тщательно выписаны цветистые рисунки местностей. Причем один из них по технике исполнения совершенно не вписывался в чреду собратьев, не говоря о том, что грубо оборван по месту сгиба. Да и краска еще не успела пожухнуть, даже липла к пальцам от своей новизны. Для отвода глаз взгромоздив на стол разномастные тома, Зосима ловко перепрятал, а затем вынес книгу о крестоносцах.
И вот желанный фолиант в моих руках...
Раскрыв его на титульном листе, вчитываюсь в вычурную латиницу: «Historia rerum transmarinarum», — перевожу название вслух: «История заморских событий»
Читаю дальше: «Хроника франкских рыцарей, восприявших крест и подвергшихся тяготам войны с сарацинами на Святой земле, изложенная в 1180 году от рождества Христова каноником обители св. Лазаря Галфридом Яффским».
Листаю отбеленные страницы. Вот планы и маршруты движения крестовых войск к пупу Земли, расцвеченные необузданной прихотью рубрикатора. Восхитительное зрелище сии карты! Ужасающие чудовища о трех головах, всплыв из морской пучины, целиком заглатывают парусные корабли. Водную гладь бороздят гигантские рыбы Киты, на оных, будто на островах, растут деревья и водится живность. Разумные дельфины — водяные собаки заигрывают с пышногрудыми девами о рыбьих хвостах. Те полужены-полутвари поджидают в укромном месте незадачливых мореходов, чтобы сладкоголосым пением погубить их в бездонной хляби. В гуще водорослей затаился огромный осьминог, длинными щупальцами хватающий мореплавателей, отправляя несчастных в зубастую пасть.
Многочисленные острова и прибрежные земли населяют, помимо обыкновенных людей, одноногие сциоподы (3), безголовые блеммии (4) с личиною на груди, птице и песьеголовцы, а уж про диковинных зверей и птиц — говорить не приходится. Тут и клыкастые львы, иные, подобно сфинксу, с людским ликом, тут и неуклюжие броненосцы, вытаптывающие поселения, и слоны с башнями на спинах, и черепахи, поедающие спящих, и вовсе неописуемые звери, встреча с ними не оставляет надежды на спасение. На одной из карт среди горных пиков обитает исполинская птица Рухх, кормящая птенцов человечьим мясом. Помнится, мне сказывали, что исмаилиты приручили тех Руххов скрытно доставлять федаев к месту исполнения беспощадных казней. Изобретательный рубрикатор поселил огромных птиц на Кавказских горах.
А вот и искомая, подновленная рукой Антипия карта! На ней нет морей, высоких гор и бескрайних пустынь. Я не вижу стен городов и башен замков, отсутствуют названия. Одним словом — слепая карта. Проще сказать, тот лист пергамента более походил на запутанную головоломку, нежели на выверенный план местности. То тут, то сям щедрой рукой по руслу извивающейся реки или, скорее, оврага, а возможно, и пещеры, хаотично разбросаны камни-валуны, звериные морды, другие непонятные знаки... Они явно служат ориентирами, что уже хорошо. Их соединяли стрельчатые линии, иногда помеченные цифирью. Первая стрелка выползала из-за линии разрыва листа... Разумно предположить, что она берет начало у двурогой рогатины на уже имевшейся у меня половины. Таким образом, сей обрывок являлся подобием и продолжением плана, врученного мне покойным богомазом.
Было очевидно, что, не смотря на нарочитую запутанность карты, в ней без труда сможет разобраться местный следопыт. Для того поприща как нельзя лучше подходит бродяжка Кологрив, излазавший вдоль и поперек окрестные веси. Я почему-то не сомневался в его содействии, да и что ему оставалось?..
Разысканный обрывок доставил мне настоящую радость. Айда, молодец Зосима! И Аким тоже умница... Одно тяготит: куда боярин-то мой запропастился, куда его занесла нелегкая, когда тут такие дела? Мне не терпелось немедля отправиться на поиски запрятанного сокровища. Впрочем, на дворе сумерки. Добрый хозяин пса за порог не выпустит, подождем лучше до завтрашнего утра.
Я спросил Акимку: «Не домогались ли больше до него Парфеньевы тиуны?» — на что малый ответил:
— Бог миловал! Правда, до обеда наставники еще собачились, но после отъезда княжьего поезда начальников как подменили. Право слово, словно к бабушке сводили. Знаю только одно, что Парфений собирал монастырских старшин и долго с ними совещался. Возвратились они, как в воду опущенные, разбрелись по кельям и затихли, будто зачуранные. Верно, досталось им не орехи. Ты-то, отче, не ведаешь, что за выволочку они получили?
Я отнекнулся. Хотя причина возникшего уныния ясна как
