речь...
— Как не понять... Черноризцы народ болтливый, коль так, то богомазов давно бы затягали расспросами, но Бог миловал, думается мне, кроме нас с тобой, никто не ведает.
— А не могли Афанасия лишить жизни за эти упражнения? Якобы нет человека и говорить не о чем... Ведь монастырскому начальству — ой, как несладко бы пришлось, выплыви все наружу.
— Если даже и так, то зачем убивать инока при наплыве высоких гостей, можно и погодить. Хотя как сказать, подожди, дай-ка еще подумать...
— Предположим, богомилы, шастая по подземельям, могли заприметить Афанасия в склепе. Став узниками ради спасения собственной шкуры, они шантажировали тем самого игумена.
— Так ты полагаешь, отче, что это Парфений приказал лишить Афанасия живота?
— Экий ты скорый, Филофей! Я такого не говорил, просто гадаю, как могло быть. Ты сам-то что думаешь?
— Скажу тоже самое, а решать тебе. Раздевание покойника от одежд, пусть даже для рисования его бренных останков, в глазах верующего человека непростительный грех. Монастырские страшины не станут вникать в умысел Афанасия, да и не понять им того. В их глазах, брат Василий, он нечестивец, злее которого не сыскать. Согласен с тобой: во избежание огласки не то что шилом заколоть, живого в землю зароют, — помолчав, задумчиво добавил. — А может, так и следовало поступить, откуда мне знать?..
В столь драматических обстоятельствах, не видя иного выхода, мы, служители Господни, взяли грех на душу. Покрывая прегрешение собрата, сожгли с очистительной молитвой его неповторимые работы. Пепел собрали и вложили в саркофаг, водрузив поверху, как и было, богиню любви. Во имя блага остальной братии, во имя мира и покоя в обители... аминь!
Покинув осиротелое строение, мы с горечью разошлись в разные стороны. Филофей понуро поплелся в скрипторий. Я направился к надвратной башне, надеясь застать убытие Владимира Ярославича. В душе скребли кошки. Мне стало не до отъезда князя, не до роскошной свиты и пышной рыцарственной кавалькады. Но остаться наедине с противоречивыми мыслями было для меня еще худшим испытанием. Я страждал хоть чуток отвлечься, развеяться на свежем воздухе.
К лучшему или к худшему — не ведаю, но я прозевал проводы князя Владимира, явился к шапочному разбору. Последние обозные телеги и замыкающие гридни запропали в проеме ворот, и тяжелые створки затворились с резким скрипом. Я разочарованно постоял с минуту, потом спохватился и отправился на розыски Андрея Ростиславича.
Примечание:
1. Олег, Игорь, Святослав — первые киевские князья Олег Вещий (879-912), Игорь Старый (912-946), Святослав I (946-972).
Глава 9
В которой тиун Чурила предстает другим человеком и доставляет Василию чрезвычайное известие
Откровение Филофея спутало единственно стройную версию, связавшую смерти иноков в один узел. В самом деле, коль Афанасий поплатился за безмерную тягу к зеркальной правде в художестве, перешел дозволенную грань — найти его убийцу можно, только переосмыслив все заново. При острой нехватке времени задача трудно исполнимая. И я уже не мог представить, как Андрей Ростиславич с честью выйдет этого положения... С каким лицом мы покинем обитель через два дня? Мне стало совестно, что я обескуражу боярина дурной вестью. Но уж лучше горькая правда, чем сладкая ложь...
Эх, Афанасий, Афанасий, ну и заварил же ты кашу...
Погруженный в тягостные размышления, я испуганно вздрогнул всем телом, едва кто-то коснулся моего плеча. Потревожил меня наш управитель Чурила по прозвищу «Хрипун». Странно, но в монастыре он выпал из поля моего зрения и вот вновь объявился. С болезненным усилием безголосый тиун сообщил, что Андрей Ростиславич уехал вослед князю Владимиру, возможно, его не будет до самой ночи.
«Еще чего не хватало... — раздраженно подумал я. — Зачем боярин так легкомысленно разбрасывается временем, на что надеется?» В тот миг я совершенно позабыл, что Ростиславича прежде всего беспокоит судьба основной миссии, а уж потом все остальное.
Хрипун, не обратив внимания не мое смятенное состояние, оповестил:
— Я утром вернулся из Галича. Был там по поручению господина. Отче, боярин Андрей наказал тебе выслушать меня. Я выведал кое-что, тебе будет интересно. Давай уединимся, смотри, на нас уже оборачиваются, — и указал перстом на двух приземистых иноков, озиравшихся в нашу сторону.
Мы поспешили к странноприимному дому. Вот что я узнал:
Андрей Ростиславич снарядил Чурилу в Галич к приверженцам Великого князя с задачей склонить горожан к содействию крестоносцам. Заготовил послания, запечатанные перстнем с Суздальским львом.
Попутно боярин велел разузнать об игумене Парфении и его круге, а также об их недругах. Особо просил вызнать о низложенных иереях Кирилле и Ефреме. Рассказ тиуна чрезвычайно меня увлек:
— Ты, отче, наверняка осведомлен, что правитель, коль он стремится упрочить собственную власть, обязан иметь осведомителей в своем уделе и соглядатаев в чужих землях. И чем большее его притязания, тем гуще должна быть сия сеть. Учителями в том искусстве были и остаются византийцы. Издревле они использовали подкуп, вымогательства, устраивали заговоры и, конечно, убийства неугодных лиц. Их лазутчики не только выведывали секреты государей, но и влияли на их волю. Такого чрезвычайно нужного человека ценят на вес золота, порой его услуга дороже победы в целом сражении. Суздальские князья многое переняли от ромеев, не мало они разослали испытанных мужей по прочим княжествам и странам.
Приведу одну тонкость: грош цена тому лазутчику, коль он не ведает о таковых же собратьях из иных земель. К взаимной выгоде они обмениваются меж собой добытыми сведениями, даже состоя во враждебных лагерях. И зачастую опекают друг дружку от столь частых в том деле провалов. А почему? Да все для того, чтобы не утратить надежных поставщиков необходимых сведений. Таким образом, для опытного соглядатая ни что не должно быть секретом.
И если Андрей Ростиславич еще тебе не открылся, то поведаю я... Он один из тех пауков, поставленных плести хитрющие сети, в том числе и в Галиче.
Сказав «аз», скажу и «буки». Ты, верно, считал меня вздорным человеком, прилипшим к боярской кормушке? Ан, не так все просто... Я давно при боярине состою для сношения с людьми в окрестных уделах, лишь он да я знаем их в лицо. Понятно теперь, кто я таков?..
Для меня стало настоящим откровением, что в нашей компании Чурила — второй по значимости человек после самого Андрея Ростиславича. Коль с ними, не дай Бог, что-то случится — тайная сеть Суздаля в юго-западной Руси рассыплется в прах, скоро ее не воссоздать, потребуются многие годы. Только зачем мне об этом знать? Но хитрющий хрипун, ощутив мое недоумение, растолковал:
— Андрей Ростиславич намерен послать тебя в ставку императора Фридриха. Мне поручено стать твоим наставником, — почесав в затылке, Чурила присовокупил, — преподать кое-какие уроки. Без них в нашем деле и дня не проживешь, а главное, людей за собой потянешь... Так что не обессудь, удели мне вечерком часок другой, просвещу малость. Как не трусишь?.. — Получив мое согласие, обрадовался. — Коль так, то по рукам!
Мы в залог будущего ученья обменялись с Чурилой крепким рукопожатием. Потом многоопытный связник вкратце поведал, что узнал в городе по нашему делу. Изложу его рассказ, начав с ключаря:
Убийца Ефрем был частым гостем в болгарской общине Галича. То лишний раз подтверждает его богомильство, ибо болгары главные проводники той ереси на Руси. Памятуя об известной поре жизни эконома, теперь ясно видится его связующая роль меж фракийской и галицкой ветвями богомильства. Нужно учесть, что в последнее время Ефрем приобрел у тех болгар необычайное уважение, почитался ими за старшего наставника. Можно предположить, помятуя события в обители, что он просвещал пришельцев запретными текстами, явленными на свет божий стараниями Захарии.
Следует особо отметить, что Ефрем также был вхож в дома знатных горожан и даже бояр. Определенно и там он проповедовал еретические воззрения. Интересная получается картина... Видный богомил беспрепятственно разъезжает по городам и весям княжества, вольготно излагает безбожные убеждения, руководит Галицкими еретиками. Ну и ну!.. Есть о чем задуматься церковным судьям...
Но как соотносится богомильство ключаря и убийства иноков обители? Вот главный вопрос! Ответа у Чурилы не было.
Что до игумена Кирилла, то, со слов тиуна, его в Галиче все жалели и не осуждали. Кирилл слыл человеком не от мира сего, одним словом — книжный любомудр. По той же причине его считали непричастным к самовластным игрищам сильных мира сего.
Впрочем, таковым и подобает быть настоящему пастырю. Сила аввы, помимо истовой веры, состоит в полной независимости от кого бы то ни было. Хотя, как мне думается, Кирилл не претендовал на пастырскую роль, тем паче был еще и трусоват. Однако по прошествии трех дней я с опозданием осознал его отрешение как поспешное и необдуманное.
Доместик Микулица... В городе доподлинно знали, что псалмопевец давний клеврет владыки Мануила. Звезд с неба он не хватал, науками особо не просвещен. Музыку постигал в Киеве, попав туда безбородым певчим. По возвращению в Галич поступил в Успенский собор, правда, ходила молва, что тому содействовала супруга протопопа, падкая на смазливых вьюношей. Был и подлый слушок насчет того, что спознались они с новоявленным епископом Мануйлой, тогда еще мужчиной в расцвете сил и извращенным, как и большинство византийцев.
Сегодня Микулица предстает человеком суровой внешности, высохшим и изможденным. Я съязвил, мол, по моему разумению, содомиты обыкновенно круглы и упитаны, облик регента не вяжется с обвинениями в его адрес.
На что умудренный жизнью Чурила проворчал:
— Был хват, а стал свят... Возможно, зарок дал, вот и говеет остальную жизнь. А может, и клевещут злые языки. Пойди разбери... Однако, как бы ни было, Мануил не оставил Микулицу, сказывают, собирается поставить его на градскую киновию. Тут им и карты в руки!..
Помнили в Галиче и рыжего басовитого великана Викулу, но больше как бабника и запойного гуляку. Всерьез его не воспринимали, не тот размах.
Совсем чуть-чуть об окружении аввы Парфения и о нем самом.
Старца Евлогия в городе глубоко почитали за святой образ жизни. Ему давно простили крутой нрав: во дни царствования Ольги Юрьевны он был ее исповедником и наставником. Потерпевшие от него издохли, их потомство хлебнуло лиха и без его участия, да и много воды утекло с тех пор.
О книжниках Аполлинарии, Данииле, Феофиле горожане отзывались уважительно, но в то же время ведали о них совсем мало. Да и кому какое дело до просвещенных старцев...
Парфений?! О нем разговор особый. Парфений ключевая фигура! Враги его ненавидят, друзья боготворят. Он главный столп суздальской партии, о том не знает разве лишь младенец. Парфений стреляный, умудренный лис. На мякине его не проведешь. Дела свои он обставляет так, что комар носу не подточит.
Лазутчики суздальские
