литр лопатинской медовухи. Да и пить стал сильно, что уж там, в этом главная, наверное, беда!
— Да нет там уже ничего, дядя Вася, мы с Машкой все выгребли. — ответила вместо дочери Лена.
— Да, папа, шаром покати, — вторила ей Маша, — если только в курятнике с полдюжины яиц будет…
Договорить им не дали, распахнулась калитка со стороны болота и во двор, так же под конвоем немцев, завели еще солдат. Эти были в более светлой камуфляжной форме и часть в зеленых беретах. Но главная разница была не в форме. Сразу бросилось в глаза, что пленники были сильно напуганы, опасливо озирались. В них не было той самоуверенности и нагловатого спокойствия, которое так удивило ее в пленных чекистах. Оказалось, что один из вновь приведенных вовсе связан по рукам, только ноги свободны. Еще двоих поддерживают под руки их товарищи. Человек десять, решила Маша, от волнения постоянно сбиваясь в счете. Потом в калитку внесли самодельные носилки из каких-то палок. Там лежал на спине солдат в той же форме в окровавленных бинтах на ногах.
Узники во дворе, только что опустошившие содержимое лопатинского погреба и вновь расположившиеся в прежних местах, при виде вновь прибывших и носилок с раненым, вскочили на ноги. Дубровинские бойцы сгрудились тесной кучей, набычились, и толпа, глухо загудев, словно ветер набирающий силу урагана, начала напирать на цепь охранников. С новыми пленниками советских солдат стало существенно больше, чем немцев, но они были безоружны.
— Jeder steht! Zurück! Всем стоять! Назад! — закричали немцы, некоторые на ломаном русском, направив винтовки и автоматы на толпу и озираясь в сторону своего командира. Слева звонко лязгнул затвор, Кудашев резко обернулся и увидел, что пулеметчик прильнул щекой к прикладу МG прищурив глаз, а второй номер, приподнял на ладони пулеметную ленту.
Лопатин, бледный словно смерть, пятился назад, к крыльцу дома, раскинув руки и тесня спиной перепуганных женщин. Спас положение, советский офицер, вместе с немецким солдатом, замыкавшие колону с пленными и носилками с раненым. Маше, с диким ужасом ожидавшей чего-то непоправимого, он, уже не молодой, с красивым русским лицом, показался очень похожим на Сергея Столярова, с детства, любимого актера, каким запомнила его в «Тайне двух океанов».
Офицер выскочил вперед, и закричал громко, воздев руки вверх:
— Спокойно! Отставить! Всем сохранять спокойствие!
А с другой стороны шагнул к цепи немецких стрелков их командир. Он сорвал с плеча автомат, поднял дулом вверх и дал короткую очередь, ударившую по ушам. Толпа пленников отшатнулась, замерла на миг, вновь впереди всех оказался здоровяк прапорщик, он повернулся лицом к своим бойцам и расставив в стороны руки взревел, вторя незнакомому офицеру:
— А ну, тихо! Все назад! Команды не было!
— Как они похожи…, — мелькнуло в голове Маши, которая не могла отвести взгляда от толпы пленников, и сама не понявшая, как оказалась, прижатой к груди Кудашева, который что-то успокаивающе шептал на ухо, — как похожи эти двое, русский с лицом капитана-подводника из фильма и этот незнакомый немец.
— Ну вот так все и произошло. А когда, как черти из табакерки, из кустов выскочили эти немцы, мы уже были не отрядом разведчиков, а чем-то вроде монахинь на девятом месяце беременности. — закончил рассказ полковник Мельгузов и сокрушенно вздохнул, — только взводный мой попытался дернуться, ну… результат вы видели.
— Пиздец какой-то! — выдохнул пораженный Кожевников, сразу поверивший в историю разведчика, несмотря на всю ее странность. Неделю назад, скорее всего, готов был бы отдать Мельгузова под трибунал, а теперь поверил. Еще бы не поверить! Теперь он сам сидел в лесном сарае, ожидая невесть чего от немецких нацистов. К тому же попал в этот переплет, отнюдь не каким-то геройским образом, а одним из первых поднявши руки. Впрочем, об этом он старался сейчас не думать.
— Сильно его? — спросил Дубровин, кивнув в сторону двери, хотя и так было ясно, он о старшем лейтенанте-пограничнике.
В отличии от генерала, он и оба его офицера, и особенно Ткачук, Мельгузова слушали очень внимательно, время от времени переглядываясь между собой, но восприняли слова разведчика более спокойно. Все кроме майора Ткачука, тот про себя подумал, что отмазка разведчика, хоть и впечатляет, но можно было придумать и что-то достовернее. А то, понимаешь, видения всякие…упыри…
— Сильно. Обе ноги простреляны. Правая еще ничего, в голень сквозное, а левая худо. В бедро, артерию зацепило. Жгут наложили. Немец сказал нужно в больницу быстрее, да я и сам это понимаю.
— Ты полковник, не видел там, в лесу, чего-то странного, пока шли? — сменил тему Дубровин, чуть помолчав — может видно было, что кто-то шел перед вами или вообще признаки, указывающее на присутствие людей?
— Да если бы? — отрицательно покачал головой пограничник.
— Ну, хоть что-то странное было? Самое незначительное, за что глаз зацепиться мог? — вступил в разговор майор Рощин, ради этой истории покинувший облюбованную щель в стене.
— Да нет же, говорю! — раздраженно повысил голос Мельгузов, но тут же взял себя в руки и продолжил говорить уже спокойно, — лес как лес, болото как болото, трава, кусты, березы, осины, елки… Мы ж тоже не пальцем деланые, сразу б следы заметили, если кто ходил там до нас. Из странного… ну перед самой стрельбой котенка малого я видел. Совсем мелкого, чуть больше ладони, на поваленной березе сидел. Серый в полоску, самый обычный. Я еще подумал, как он так далеко от жилья людского оказался.
— Да дикий, наверно… — отмахнулся Дубровин, сосредоточенно думавший о чем-то.
— Да в том то и дело, в руки мне дался… правда, потом цапнул, как стрелять начали. Вот гляньте. — и пограничник протянул руку демонстрируя свежие царапины на внешней стороне кисти.
Рощин шагнул к нему, взял протянутую руку в свои ладони внимательно осмотрел и зачем-то понюхал, не отдерни Мельгузов кисть, наверное, бы и лизнул.
— Хм…, — пожал плечами майор и вопросительно глянул на своего командира.
— Ну…вы спросили, я сказал, больше ничего особенного, не считая общего абсурда происходящего в последние дни. — буркнул пограничник.
— Что скажете, товарищ полковник? Ликантропия? — обратился майор к старику.
— Исключено, Григорий! — отрицательно покрутил головой Дубровин, — Закон сохранения энергии — ничто не возникает из ниоткуда и не пропадает в никуда. Для массы это столь же верно. Оборотень весом с двух-трех месячного котенка, да еще обладающий осознанной способностью наводить морок, просто не может существовать! Колдун получается должен быть с семимесячный человеческий зародыш. Нет…
— Да, о чем вы тут, дери вас черти, рассуждаете? — вскрикнул Кожевников.
— Какой в пизду еще колдун-оборотень! Вы совсем заигрались в свои потусторонние штучки, полковник! Нужно трезво смотреть на вещи! А не путать домыслы с реальностью. Они, фрицы эти! — он указал рукой на дверь сарая, — Реальны! Провалиться мне на этом месте, я все время надеюсь, что это дурной сон и хочу проснуться, но реальны! Как реальны пули, свалившие, Борис, твоего взводного! Тут совершенно понятно, что нацисты, там, откуда они появились, разработали какое-то оборудование, воздействующее на мозг и проецирующие на объект воздействия образы из его подсознания.
Майор Рощин глянул на генерала, не скрывая откровенной неприязни, и вернулся к своему наблюдательному посту, который уже оборудовал сиденьем: приспособил перевернутый старый подойник.
— Знаток, блядь, реальности! — ворчал он про себя, выглядывая через щель во двор, — в прошлом году, когда я завалил на Алтае оборотня, этот умник, с генеральским окладом, обосрался бы еще почище пацана-пограничника…
— Ты не орал бы, Николай. Еще неделю назад и про параллельные миры ты не знал и про многое тоже не ведал, так что умолкни уже. Чем сильнее орешь, тем быстрее фрицы о тебе вспомнят. По одной из версий развития наших событий. Не самой, скажем так, благоприятной версии, им бы надо кого-то для острастки пристрелить… Догадайся с трех раз, кто для этого наилучшая кандидатура? — Дубровин говорил негромко и спокойно, но сила в его голосе была необыкновенная.
Кожевников враз осекся, куда только делась клокотавшая в груди злость. Он сильно побледнел, колени предательски подкосились, и он сел, а скорее рухнул на копну сена. В который раз Николай Иванович убеждался в дьявольской проницательности старого чекиста.
А тот неторопливо и уже без угрозы в голосе продолжал:
— Ну вот и сиди… Как, скажи на милость, достучаться до твоих мозгов, заскорузлых в обыденных штампах образованного человека… Вроде за последние дни нет, нет, да и мелькнет в твоем взоре искра сознания, но все довлеют над тобой эти привычные штампы… нельзя, невозможно, немыслимо… Да знай уже! Можно! Возможно! Мыслимо!
Ты же разведчик! Пусть оброс мхом кабинетным, пусть заплыл жирком, но я же помню, каким ты был тридцать, двадцать лет назад! Надо, надо было тебя к себе забрать! Пожалел дурака! У меня ты бы ни семьи не создал, ни детей не родил… Вот ты тут рычал псом на нас, мол, мы домыслами занимаемся, а не реальностью. А ведь для разведчика, главное — владение информацией! Это прописная истина! Будет информация, сможешь включить мозги и путем исключения и логики мно-о-о-ого до чего домыслить! А вот как раз информации-то тебе и не хватает. Хотя… не твоя вина. Уж слишком тематика от тебя далекая. Ну сам то, чудак, посуди, истории о оборотнях известны по всему миру. С самых давних времен! Как только научился человек письму, среди записанных историй — истории о оборотнях! Со времен Шумеров и Аккада! В мифологии и художественных произведениях человек на определенный срок превращается, по своей ли воле или нет, в волка. Об этом знали и писали потом Геродот, Вергилий, Петроний! Да что там в волка, в разных культурах разные истории. В Северной Америке, Европе, в Центральной Азии известны истории о превращении человека в волка или медведя. А в Китае и Японии — в лисицу, в Индии — в огромного змея, в Южной Америке — в ягуара и пуму, в Африке — в леопарда, льва, крокодила или гиену. Уже даже методом исключения, Николай, можно предполагать, что какая-то, пусть малая часть, вовсе не сказки, а реальные истории криптидов.
— Кого? — ошарашенно переспросил генерал.
— Ну… так принято называть существ, бытие которых не признано официальной наукой, — пояснил полковник и тут же добавил — пока не признано.
— И что…ты, вот ты их видел? Ведь одно дело читать книжки с мифами…а другое… — горячо заговорил Кожевников, подавшись вперед к старику.
Дубровин молчал, опустив голову, он перебирал в руках и растирая в пальцах соломинки, а потом поднеся к лицу ладонь сдул с нее в сторону труху. Повернул голову к собеседнику и, пристально глядя ему в глаза, спокойно сказал:
— Видел. Но тебе об этом знать не положено.
— Охуеть! — послышалось из дальнего угла сарая, где пристроился у стены Ткачук. Николай Иванович так и остался, молча сидеть с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Недавний эмоциональный взрыв сменился апатией и усталостью от всего случившегося за последние дни. Провались оно все пропадом! С пришельцами, колдунами, оборотнями…вампирами! Стоп! Про вампиров речи не было.
