любимому, не совсем понимала происходящее, всхлипывая повернув голову к торжествующему чекисту. А вот Кудашев, как и Сергей, столь наивным не был. Он насупился, и чувствуя, как с головы до ног словно обдало жарким огнем, дрожа, сжав кулаки от ненависти, смотрел на генерала.
Торопливо спешил к ним, переходя на бег Дубровин.
— Николай, замолчи, Николай! — кричал он.
Немецкие офицеры, стоявшие рядом, наверное, в силу несовершенного знания всех тонкостей русского языка, еще не понимали всей ситуации, но общая тревога передалась и им.
Кожевникова было не остановить. Он, горделиво расправив плечи, расставив ноги и убрав руки за спину, остановился перед тесной группкой местных жителей и Кудашева.
— А вы как думали? Фрицы разбегутся, а мы тут вам Ленинские премии выпишем за установление дипломатических отношений? Ан, нет! Ждет вас очень насыщенная, интересная и богатая событиями жизнь, жаль только не долгая! — выражение про недолгую жизнь показалось генералу столь забавным, что он рассмеялся.
— Замолкни, мудак! — дернул его за рукав пиджака полковник, но Кожевников только отмахнулся от Дубровина. С каждым словом, ярость все больше застилала ему глаза.
— А вы, господин Кудашев и вы, господа, поторапливайтесь, вас дома, наверное, Гитлер заждался!
— Генерал, вы же разумный человек! Ваше желание отыграться за свою неудачу, на этих людях, просто подло! Они же ни в чем не виноваты! — попытался возразить ему Юрий.
— Не виноваты? А вот об этом, позвольте уже судить мне! Был бы человек, а статью ему найти не проблема. А в данном случае ничего выдумывать и искать не требуется. Целый букет статей по государственным преступлениям! Измена Родине, шпионаж! Да что там перечислять! Ваши приятели — Лопатины и Гороховы, ответят по всей строгости законов Советского государства. Просто прощайтесь, побыстрее. Не знаю, как вам, а у нас дел впереди много.
Оберфюрер Рейс, не сводивший взгляда со своего подчиненного пытавшегося защитить своих друзей, почувствовал нарастающий, странный, безотчетный страх. Как и у всех пилотов проекта «Н», у него были развиты зачаточные экстрасенсорные способности. Без них управлять хронолетом было невозможно. Требовалось чувствовать тонкие энергии на уровне недоступном каким-то рукотворным приборам. И сейчас дыхание офицера, словно перехватывало. Он покачнулся и рванул непослушной рукой воротник форменной куртки. Напротив него, слева от разбушевавшегося советского генерала, попятился назад побледневший полковник Дубровин.
— Я прошу вас одуматься, генерал! Зачем это вам… вам же лучше будет… — продолжал взывать к разуму чекиста Кудашев, но челюсти сводило осознание бесполезности всех слов. Он чувствовал, как что-то жуткое, невероятно большое, не поддающееся обычным человеческим силам выползает, раскидывая огромные кольца, как древний змей, замещая всю его сущность. Оно вползает в рассудок. Юрий сопротивлялся что было сил, но понял, что это бесполезно, сейчас… вот сейчас.
— Ты мне еще грозить будешь?! Сопляк нацистский! Да мы вас в сорок пятом… — закричал Кожевников и тут же осекся, изумленно открыв рот.
После того, как они вернулись в Смоленск, много было исписано бумаги. Но так и не удалось установить достоверно со слов всех участников тех событий, что же произошло на самом деле. Кудашев, мальчишка, чуть за двадцать лет, только что прижимавший к себе свою бабу, в глазах одних стал великаном, а другие видели на его месте чудовище, которое так и не смогли потом внятно описать. Кто-то из пограничников видел посреди двора дракона, кто-то — ужасного великана, а другой просто рыдал, закрывая ладонями лицо. Сходились показания в одном — молодой фашист задрал к небу лицо и закричал. Закричал страшно, не может человек издавать такие звуки. Звуки складывались в какие-то непонятные слова, раздиравшие всем головы изнутри. Язык тех слов казался знакомым, но в то же время каким-то далеким, будто слышали его все еще в утробе матери. Ураганом закружил расширяющийся в стороны вихрь, кидавший поднятую во дворе пыль и грязь в стороны и, словно смерч, поднимавшийся в высь, в августовское голубое небо. Только внутри, словно в оке урагана время словно застыло, превратившись в смесь липкой паутины и не вязкого желе. Пошевелиться не удавалось. Рухнул и свернулся калачиком, прижав ладони к ушам, зашедшись безмолвным криком старик Дубровин. Сполз по стене дома в беспамятстве оберфюрер Рейс. Один за одним, вяло, словно в замедленной сьемке падали на колени, а потом ничком лицами вниз советские солдаты у стены. С противоположной стороны, явно менее задетые невероятным вихрем застыли немцы, в отличии от своих противников не терявшие чувств, но потерявшие возможность двигаться.
Кожевников, которого настиг жуткий ужас, и слов для описания, которого он потом так и не нашел, остался стоять на месте. И рад бы упасть рядом с завывавшим Дубровиным, да не мог.
— Ты червь! Ты даже не червь, ты пыль мироздания! — гремело у него в голове, хотелось закрыть уши руками, прижать их так, чтобы больше не слышать этого страшного голоса. Но он рождался не со стороны, а в воспаленном мозгу генерала.
— Я не буду тебе грозить, ты слишком ничтожен для этого. Но запомни мои слова! Если хоть один волос упадет с голов этих людей, ты…нет, ты не умрешь! Есть состояния хуже, много хуже смерти. Вот он, твой полковник, о них знает. Но умрут другие! Умрут все, кто тебе дорог! Умрет твоя жена, твой сын, твоя любовница. Умрут и те, кто дорог для них, вплоть до седьмого колена. Они не просто умрут. Нет в вашем человеческом языке слов, чтобы описать, как они умрут. Поверь, им лучше бы не рождаться, нежели познать такую смерть! Внемли мне и не говори, что не слышал и не знал! Даже если мои люди умрут, не по твоей вине, все что я обещаю, случится. С тобой, с людьми, которые тебе дороги и людьми, которые дороги им. Не будет с сегодняшнего дня у людей, что под моей защитой, более ревностного хранителя, чем ты, генерал. Ты будешь сдувать с них летящий зимой снег и капли летнего дождя. И не думай, что слова мои пустая угроза! Я приду за тобой и твоими близкими. Из глубин вечности и из других миров. И не будет стен, за которыми вы укроетесь от моего гнева. А теперь я хочу, чтобы ты осознал малую долю того, что ждет тебя за ослушание. Познай же смерть!
Существо, бывшее когда-то Юрием Кудашевым, сделало шаг вперед и коснулось пальцем покрытого холодным потом лба Кожевникова. Генерал безвольной тряпичной куклой рухнул на землю. Тут же силы оставили и Кудашева, он зашатался и завалился назад, на руки успевшего подхватить его Сергея Горохова.
Сознание к Юрию возвращалось медленно. Он не видел, как стих вихрь, круживший по двору, как поднимались на четвереньки и жались к забору с ужасом глядящие в его сторону чекисты. Не видел, как дрожащий Дубровин полз в сторону и тянул за ворот бесчувственное тело генерала, пока к нему на помощь не пришли его товарищи. Не видел, как один из унтер-офицеров немцев, бесцеремонно тряс полубесчувственного гауптштурмфюрера Киндлера, что-то втолковывая офицеру. Не видел страха ощетинившихся в его сторону оружием солдат айнзацгруппы.
— На землю… — чуть слышно прошептал он сидевшему на земле и державшему его Сергею.
— Что? — переспросил тот.
— На землю, положи меня на землю… — повторил Кудашев.
Стало сразу легче. Не зря в былинах богатыри набирались сил, прижавшись к матери-сырой земле. Ледяными волнами, которые быстро сменились ласковым теплом, вливалась в него живительная сила. Минуту, другую и Кудашев смог поддерживаемый Гороховым и оберфюрером Рейсом сесть. Тут же что-то бессвязно бормоча, полез к нему, склонившись и заглядывая в лицо, Карл Вигман.
— Право, отстань с расспросами Карл! Не до тебя! — осадил его Рейс.
Неожиданно рядом оказался старый советский полковник. Наверное, из всех присутствующих он быстрее всех пришел в себя.
— Ты его убил? — спросил он.
— Кого убил? — спросил все еще находившийся в прострации Юрий.
— Генерала. — уточнил Дубровин.
Кудашев попытался подняться на ноги, но со стоном опять рухнул на колени.
— Помоги, Сергей. — попросил он.
Встав с помощью Горохова, Кудашев чуть постоял, покачиваясь, потом отстранил милиционера и уже твердо зашагал в сторону лежащего у забора генерала. Пока он шел, от него со страхом пятились все попадающиеся по пути и советские солдаты, и перемешавшиеся с ними немцы. Не доходя немного до тела, он остановился. Чуть постоял молча, покачиваясь с пятки на носок и глядя в открытые глаза лежащего перед ним человека. Не зная, куда деть руки, он сцепил пальцы на ремнях лямок разгрузки.
— Он мертв. — кратко сказал обершарфюрер повернувшись к Дубровину. Старик шумно вздохнул, и провел, по лицу дрожащей рукой.
— И будет мертв, еще минут тридцать или час. Я знаю, ты все слышал, полковник. Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, когда он сделает первый вздох. Он уже не будет прежним. Невозможно остаться прежним, побывав… там. И я не знаю, каким он будет. Лучше или хуже. Но он все будет помнить. Хотя, наверное, готов будет отдать многое за возможность забыть.
Кудашев повернулся и, не ожидая ответа, зашагал к своим друзьям. Они, все четверо, стояли, прижавшись, друг к другу, все еще бледные и испуганные. Он взял за руку Машу и почувствовал, что пальцы ее, словно рука трупа, холодны и безвольны. Юрий разжал ладонь, и рука девушки выскользнула из его пальцев.
— Простите меня. Простите меня за то, чему вам пришлось стать свидетелями. Я теперь чудовище в ваших глазах? Ну что же, я стал именно таким. А кем, и сам до сих пор не пойму. И я такой, какой есть, не зависимо от желаний. Если вы откажитесь проводить меня, что ж, я пойму… — сердце ныло от тоски и грядущей разлуки.
— Что ты, — первым пришел в себя Лопатин и ответил за всех, — гостя не проводить, последнее дело. А остальное…, да мы уж и привыкать стали.
Очевидным было, немцам не терпелось покинуть это страшное место ничуть не меньше местных большевиков. Пара казенных холодных фраз, рука под козырек у советских офицеров, вскинутые вверх правые руки немцем, и они разошлись в разные стороны.
Из-под сарая, опасливо выглянул взлохмаченный пес с поджатым хвостом, он, подняв голову к небу, завыл. Тоскливо и страшно. Вместе с ним во двор выбрался маленький котенок. Щурясь от солнца, он затряс головой, избавляясь от приставшего мусора и соломенной трухи.
— Глянь, полковник, тот самый кошак, что в лесу мне встретился. — толкнул локтем в бок командир пограничников, Дубровина. Тот только махнул головой, некогда, мол, не до того… а маленький кот, задрав хвост уверенно отправился к остановившемуся обершарфюреру.
Кудашев присел перед ним и погладил по голове. Кот потерся о его сапоги, поперебирал передними лапами, задрав усатую морду, громко урча и довольно щурясь. Мгновение, другое и он стремглав понесся обратно к сараю. Со стороны минутная обычная ласка человека и животного…
— Ну ты и навел тут шороху, колдун! Наверное, в округе вся живность передохла от ужаса! А мне теперь, где мышей ловить? В лес за полевками бегать?
— Ну ты тоже, не простак, мохнатый! Целый отряд превратил в перепуганное стадо!
— Да, делов-то, но, правду сказать, главный ихний силен оказался…
— Ты тут присмотри за нашими,
