что делать дальше. Он растерянно закрутил головой, переводя взгляд то на дочь с подругой, то на солдат.
Наконец, поборов смущение он крикнул срывающимся голосом:
— Эй, браточки! Мы тут собрали покушать, чем бог послал! Не побрезгуйте!
Он широко развел руками, указывая на миски, тарелки и поднос с едой, покраснев от волнения и желая провалиться сквозь землю.
Фашисты чуть разошлись в стороны, открывая подход к шаткому столу, при этом, вовсе не благостно сняв с плеч ремни автоматов и винтовок, откровенно давая понять, что баловать не стоит.
Чекисты на предложенное угощение, отреагировали едкими смешками и матерком в полголоса.
— О блядь! Прям ресторан «Прага»! — послышалось, откуда-то из-под забора.
— Эй, старый, фрицев тоже покормишь, или только нам такая честь? — вторил ему голос с другой стороны, от сарая.
Никто из сидевших и лежавших на жухлой дворовой траве солдат не поднялся. Пауза затягивалась. Со стороны Кудашев заметил, что то и дело, исподлобья, пленные чекисты поглядывают в одно место, в центр двора.
Наконец, оттуда поднялся, распрямляя с хрустом спину, здоровенный кряжистый мужик, ровесник Лопатина, ростом с Серегу Горохова, а в плечах, возможно и шире. С коротко стриженным седым ежиком, такими же седыми усами под сломанной переносицей. Он, еще раз опершись руками в поясницу, выгнул могучую грудь, крякнул и неторопливо стал пробираться между сидящими и полулежащими товарищами к выставленному угощению. На погонах его пятнистой куртки Юрий заметил расположенные вдоль три маленькие звездочки в ряд, не разбираясь в советских званиях, Кудашев, тем не менее, безошибочно определил в нем фельдфебеля, а то и штаб-фельдфебеля. Они, наверное, во все времена и во всех армиях одинаковые.
Он подошел к бочкам, превратившимся в стол, окинул взглядом наваленную на него снедь, неторопливо взял одну из вилок, ткнул в горку соленых рыжиков, вытянул особо приглянувшийся ему грибок и решительно отправил его в рот. Так же медленно прожевал, чуть прикрыв глаза, потом решительно обернулся к своим, и зычно крикнул:
— Отставить базар, соколики! Боец должен свои силы поддерживать в любое время и любым образом, кто знает, когда они понадобятся! Поэтому подходим сюда и столоваемся!
Он бросил быстрый, но цепкий взгляд на напрягшуюся охрану, и так же громко скомандовал, обращаясь к товарищам:
— Слушай мою команду! К колону по три стаааановись! Подходим к столу…
Солдаты, словно ждавшие этих слов, быстро выстроились в указанную, плотную формацию. Лопатин облегченно выдохнул, дело пошло. Здоровяк продолжал уже обычным голосом наставлять своих людей.
— Не задерживай, пару ломтей сала на хлеб, бери вилкой грибы, с капустой, раз-другой, да в рот, по огурцу с помидором в руку и отходи на место.
— Ты, братец, — обратился он к пасечнику, когда процесс получения пищи был им достаточно отрегулирован, — водички из колодца, принеси пару ведер, да с кружкой.
— Ну вот, Василий Андреевич, пошло дело, — сказал, подходя к ним, Кудашев.
Пленный фельдфебель, изучающе посмотрел на подошедшего молодого мужчину в ненавистной всеми фашистской форме, и задумчиво проговорил:
— Ишь, ты, как гладко на русском говоришь, стало быть из-за тебя вся эта катавасия?
Юрий ничего не ответил, лишь пожал плечами.
— За кормежку спасибо, конечно, да только у нас там, в грузовике, два ящика с сухпаями, проще было притащить сюда да раздать ребятам — добавил фельдфебель, махнув рукой в сторону леса за забором заимки.
Глава 54. С ног на голову и обратно
Едва затворилась за спинами офицеров дощатая дверь старого сарая, Дубровин спустил на генерала всех собак.
— Тебя, дурака, кто за язык тянул?! Фанатик хуев! Ты бы еще им Интернационал спел или Варшавянку!
— А что, мне с этой нацистской мразью, ручкаться? — взбеленился в ответ Кожевников, — ишь, они добренькими какими стараются казаться! Да шишь меня проведешь!
Старик-полковник только обреченно махнул рукой и пошел в угол сарая, прилег на копну сена, что-то ворча.
Генерал, зло поглядывая на него, ходил из стороны в сторону на маленьком пятачке между сеном и дверью, провожаемый молчаливыми взглядами других офицеров. В один из этих заходов, он зацепил замызганной грязью туфлей какой-то таз, который загремев, вырвал у Николая Ивановича матерную брань.
— Ну и чего ты добился? — вторил ему из своего угла Дубровин, — опять сидим в сарае и только.
— А то что? — остановившись, ядовито спросил Кожевников.
— А то, Коля, что в нашей ситуации, нужно слушать в оба уха и смотреть в оба глаза! И лучше это делать снаружи, а не через щелку, меж досок этого ебаного сарая!
— О! Суета какая-то у местных! — раздался голос Рощина, так и не покидавшего свой наблюдательный пост.
— Что там, Григорий? — спросил полковник, чуть привстав, опираясь на локоть.
— Похоже, этот Лопатин со своими бабами, решил поляну накрыть! Вот только не пойму кому это предназначается, нашим или фрицам!
— Нашим. — негромко сказал после некоторой паузы Дубровин и вновь откинулся на сено.
— Не знаю, как вы, товарищи, а я сейчас тоже, чего съел бы! — продолжал делиться увиденным майор, — та-а-ак… вы правы, Павел Петрович, там теперь полный порядок, старший прапорщик Чушенко, взялся руководить приемом пищи. Черт, как же есть хочется!
— Ага…поели бы, — раздался ехидный голос Дубровина, — да только товарищ генерал Кожевников, проявил коммунистическую сознательность и послал фашистов на хуй, со всеми, впрочем, неясными пока, последствиями!
Генерал перестал мерять шагами сарай, остановился напротив развалившегося на сене старика и топорща полы пиджака, упер руки в бока.
— Ты лучше, товарищ полковник, скажи мне, ведь ты с самого начала знал, что этот сопляк, не так прост и что свои его не бросят?
— Ну… не то чтобы изначально знал, скорее, догадывался, — ответил Дубровин, не меняя позы и продолжая полулежать, — а вот к сегодняшнему утру уже точно все понял.
— Так что ж ты меня, как последнего лоха в темную разыгрывал? —взбеленился Кожевников.
Старик, покряхтывая сел, расстегнул две верхние пуговицы на форменной куртке и негромко проговорил, ни к кому не обращаясь:
— Вот пить, и правда, хочется.
Потом снизу вверх глядя на нависшего над ним генерала, ответил ему:
— Ты же разведчик, Николай. И, признаться, на общем фоне нашего развала и гниения, разведчик очень неплохой. Так что ж ты дурака из себя корчишь?
Кожевников, молча, вопросительно глядел на собеседника, ожидая продолжения.
— Да…закостенел ты на кабинетной работе, хватку стал терять, — не заставил себя ждать Дубровин, сокрушенно покачивая головой, — я ведь, по сути дела, весь расклад тебе дал. Все ждал, когда ты по столу хлопнешь и крикнешь: «Я все понял!», но так и не дождался. Только вот этих упреков глупых дождался! И сейчас вот стоишь, глазами хлопаешь! Вспомни, я тебе рассказал, что в Кенигсберге в 1945 году было, и про случай в Норвегии со всей той чертовщиной тоже рассказал. В обоих случаях упоминал, что пленный фашист в сорок пятом и та чертова баба в семидесятом говорили, мол, обнаружили наш мир случайно, несколько лет назад. И что течение времени у них там другое. По всему выходило, что наш нынешний клиент есть тот самый — случайно попавший. Ну… Начинает доходить? Если они там, у себя, узнали про нас, стало быть, им удалось вернуть своего человека. То есть, принимая во внимание, что сам он вернуться никак не мог, в связи с уничтожением их летательного аппарата, то его вывезли.
— Вот черт! — только и смог сказать генерал, вдруг и сам понимая, что ответ все время был на поверхности.
Ткачук, слушавший из дальнего угла перебранку офицеров, затаил дыхание, но все равно ничего не понял. Однако старательно мотал услышанное на свой роскошный украинский ус, надеясь потом во всем разобраться.
— Но и я в очередной раз прокололся, — сокрушенно покачал головой старик, — все время надеялся, что смогу растрясти столь ценный источник информации, до того, как нагрянут его спасители. Так бы и было, если бы кто-то жопоголовый в Кремле не решил вербовать этого парня. Мол, использовать, как козырь в противостоянии с американцами. Мы потеряли сутки, и, как оказалось, потеряли все!
Николай Иванович молча сел в сено, рядом со стариком. Следовало спокойно переварить услышанное. Кроме того, чем дальше, тем больше беспокоила генерала их судьба. Со всей очевидностью ясно, что для нацистов они были всего лишь нежелательными свидетелями. И будь, он, Кожевников, на их месте, нимало не сомневаясь, дал бы команду перебить всех пленных, решительно обрубая хвосты, а заодно, уложив рядом и местных «друзей» этого Кудашева. Чтобы не болтали…
— О, черт, — вновь послышалось от стены, где у щели в стене нес свое добровольное дежурство Рощин, — это ж наши погранцы!
— Где? — встрепенулся, генерал.
— Да во двор заводят, — быстро заговорил майор, описывая увиденное, — двое, трое, шестеро…носилки. Стало быть, кто-то ранен, не пойму: наш или немец.
И Кожевников, и полковник Дубровин вскочили и, как один, бросились к стене, у которой стоял Рощин. Во дворе раздался нарастающий шум многих голосов, крики, а потом воздух разорвала короткая автоматная очередь.
Генерал, вздрогнул. В миг испариной покрылся лоб, неверной трясущейся рукой, Николай Иванович рванул воротник рубашки. Вот оно! Началось! Опять крики, на этот раз знакомый генералу голос:
— Спокойно! Отставить! Всем сохранять спокойствие!
Офицеры уже были у стены, когда послышался шум дверного засова, и в распахнутую дверь втолкнули полковника Мельгузова. Бравый разведчик имел самый изможденный вид, печать растерянности и стыда на лице, но, в отличии от находившихся в импровизированной темнице, был при портупее с кобурой.
Аппетит у пленников был отменный. Проигранный бой уж точно не сказался на нем в отрицательную сторону, а, возможно, и вовсе был причиной. Но как бы то ни было, ни направленный на них ствол пулемета, ни хмурые лица немецких солдат не помешали опустеть мискам, подносу и тазику. Не сводя глаз с опустевшего стола из бочек и почесывая затылок, Лопатин запоздало подумал, что неплохо было бы и немцам что-то оставить. Глянув на ближнего к нему солдата, стоявшего широко расставив ноги и положив обе руки на направленный в сторону чекистов автомат, Василий заметил, что тот нет-нет, да искоса бросает взгляды на пустую посуду, с сиротливо затерявшимся мятым бурым помидором и резаными колечками лука в лужицах душистого, растительного масла. Кадык фашиста при этом предательски дергался, и он отворачивался, сурово хмурясь и крепче сжимая оружие.
— Вот ведь незадача… — прошептал он, и повернулся к дочери.
— Маша! Сходи-ка в погреб, глянь, чего еще можно наскрести… — спросил он больше для собственного успокоения. Знал, что нет там ничего. Когда-то, при покойнице Вере, да еще до Колькиной службы, хозяйство у них было справное. Корова, утки, гуси, пара-тройка кабанчиков, огород, делянка с картошкой, лесные богатства — грибы да ягоды. А теперь? Много ли ему одному нужно? Коза, полдюжины кур с петухом. Огород бурьяном зарос. Только и есть, что укроп-самосей, да сажает немного под зиму чесноку и по весне лука-репку. Картошку, мешками и ту с Чернево привозит, благо там не переводятся желающие поменять мешок-другой на
