Михаил Давидович подумал, что он со своими двадцатью, которыми, если честно, гордился, тут никакой конкуренции не составил бы…
Смех и выкрики преследующих, впрочем, быстро затихли, когда толпа скрылась за противоположной стеной.
Только теперь до Михаила Давидовича дошло, что выглядела иллюзия как-то уж… Слишком достоверно и реально, чтоб принять её, вот именно – за иллюзию! После «посещения» остался даже лёгкий запах лаванды и ещё каких-то цветов, которые имелись в гирляндах, увешивающих шеи преследуемых, и в их венках…
Михаил Давидович невольно вздохнул. С облегчением: его не тронули. А не хватало ещё, чтоб его втянули в какие-нибудь «вакханалии», или прочие сексуальные групповые игрища! Несмотря на то, что «естество» всё ещё стояло, он вовсе не ощущал в себе сил на нечто такое же, что совершил десять минут назад!
Он повернулся на бок, и вздохнул. А вот интересно: микрофоны у Анатолия тоже расставлены – везде?
С этой простой мыслью он и… заснул.
Но это только потом он понял, что заснул. Потому что разбудили.
И как!
Вокруг него толпилась куча опять-таки: вполне реальных, и воняющих мокрой шерстью, землёй, потом, и серой, монстров и чудовищ: по-другому и не скажешь! Кого только тут не было: и грифоны, и сатиры, и драконы, и русалки, и вообще – мерзкие чудища словно сошли с картин типа «искушения святого Антония»: бр-р-р!
Но самое омерзительное трясло Михаила Давидовича за плечо:
- Эй, человек! Просыпайся! Самое интересное пропустишь!
Михаил Давидович только хотел было спросить, чего ж такого он может пропустить, как вдруг его схватили с десяток рук, и очень даже быстро и без усилий понесли, легко проницая стены и межэтажные перекрытия, а затем и – землю и камень, вниз, прямиком в крыло, где он только недавно заблудился. И не прошло и десяти секунд, как оказался он, как был, в одних трусах и майке, в давешнем пыточном подвале.
А на станке, прямо перед ним, была распята…
Его Софико!
Михаил Давидович в невольном порыве кинулся было к ней – отвязать, спасти!.. Понимая всё же в глубине души, что ничего этого нет на самом деле! И он в плену очередной, но (Нужно признать!) чертовски реалистичной и до дрожи натуральной, иллюзии!
Но даже этого ему не удалось сделать!
Мягкие и нежные не то – руки, не то – даже щупальца, словно обволакивая, удерживали его руки, ноги и туловище, понадёжней, чем ремни смирительной рубашки! На краешке сознания мелькнула мысль, что «следов» на его теле от таких захватов точно – не останется! Но понимая, что никто его не освободит, он продолжал пытаться вырваться, крича Софико, что сейчас он её спасёт!..
Но она почему-то молчала. И только смотрела. Словно с укоризной!
Ну правильно: это же его «гонор» затащил их столь далеко!..
Над ухом раздался очень тихий, и очень внятный шёпот:
- Никого ты здесь спасти не сможешь, маленький человечек. Быть может там, на Земле, ты что-то из себя и представляешь. Но здесь, в нашем Мире, ты – никто! Бессильная и эгоистичная букашка!
Так что смотри и наслаждайся. Сейчас мы будем воплощать в жизнь всё то, о чём ты втайне от всех мечтал иногда, особенно после скандалов, сделать со своей женой! И – не переживай. Чтоб предохранить тебя от слишком уж сильных эмоций, мы позаботились сделать так, чтоб вопли, вой и ругань твоей дражайшей половины тебе не досаждали!
Чудище с телом кабана, и руками человека, волосатое, и омерзительное, одетое в красные кожаные штаны, подняло, повернуло голову распятой на станке жертвы. Раздвинуло той челюсти. Михаил Давидович заорал, затем застонал: языка, который он сам столько раз мечтал вырвать, во рту Софико не было!!!
- Только не говори, что ты сам не мечтал сделать это. Особенно – в последнее время! Ха-ха-ха!
Кровь бросилась Михаилу Давидовичу в лицо!
Это – правда! Сколько раз он мечтал помучить, поиздеваться над чёртовой старухой! В молодости её придирки и сварливость ещё как-то можно было перенести, перетерпеть. В надежде на последовавший бы за этим восхитительно азартный и бурный секс! Символ, так сказать, «вечного» примирения… Но под старость…
Да, он самому-то себе мог признаться: мечтал о том, как бы он лично мучил и пытал проклятую сварливую и толстую гадину, если б только не боялся за последствия. И не помнил, что она – мать его детей. И бабушка их внуков… Была бы. Когда те появятся. И она нужна их Семье живая и здоровая.
Но здесь…
Как Анатолий-то узнал о его тайных мечтаниях?! Или…
Или его техники-программисты научились читать мысли?!
Впрочем, в глубине сознания Михаил Давидович прекрасно понимал: не нужно быть семи пядей во лбу, или проф.психоаналитиком, (А Анатолий уж наверняка – нанял!) чтоб вычислить даже под внешней показной дружелюбностью, нежностью и заботой, пристойностью и респектабельностью – лютую ненависть и презрение, которое большинство давно женатых мужчин испытывают к своим располневшим, вредным, злобным, сварливым, и постоянно к ним придирающимся из-за ничего, увядшим старухам!
Но вот его подвели, точнее - поднесли к станку поближе, и он увидал, как кабан-палач поднёс к левой руке жертвы жаровню с лежащими на её краю гвоздями. Небольшими: сантиметров по шесть. И не толстыми: миллиметров по пять. Но…
Раскалёнными до красно-оранжевого цвета!
Разумеется, с помощью клещей-плоскогубцев, чтоб не обжечься самому, кабан стал неторопливо и с омерзительной ухмылкой на свинячей морде, загонять эти гвозди под ногти Софико!
Михаил Давидович и орал, и матерился, и сыпал проклятьями, и выл, и рыдал в голос. Потому что Софико могла теперь только дёргаться всем надёжно спеленутым телом, и постанывать, и мычать. И ещё смотреть ему прямо в глаза, смотреть…
Но уж в её глазах было – всё!..
А он…
Нет, он всё ещё понимал, что это – иллюзия, пусть и неизвестно как созданная, но…
Но запах горелого мяса, словно от гриля, бил в ноздри, и стук от переступания копыт по каменным плитам пола, как и шипение раскалённой стали, погружаемой в податливую плоть, он слышал отлично. Как и видел крупные капли пота, выступившие на лбу его жены, и обонял и острый мускусно-аммиачный запах пота у неё из-подмышек. Который не могли, если честно, никогда до конца заглушить никакие дезодоранты и духи…
Сволочь Анатолий. Нашёл-таки его Ахиллесову пяту. Догадался, что супругу свою, хоть и иногда бесившую и «тупившую», тот до сих пор…
Да, любит.
Самому-то себе он мог в этом признаться. А то - с чего бы он терпел её рядом, в их общем доме, когда мог бы давно уйти: хотя бы к Леночке! Но Анатолий, возможно, о Леночке не знает. Хотя… Вряд ли. Скорее всего – знает.
Но ему он показывает не Леночку, понимая, что она – просто очередная игрушка-содержанка Михаила Давидовича, и примись чудище пытать её, по-настоящему сильных эмоций у Михаила Давидовича это не вызовет!
Поскольку надоела уже она ему. И он сейчас ищет повод и предлог послать её подальше…
Но чудище между тем перешло на другую сторону – к другой руке! Потому что первая оказалась вся «заполнена» гвоздями: в каждый пальчик влезло аж по пять!..
Михаил Давидович решил попробовать крайние средства:
- Анатолий! Прошу тебя! Ты доказал, что держишь слово. И ты знаешь, что я держу своё. Отпусти Софико, и меня. И я перепишу все свои активы, депозиты, и даже дом – на твою чёртову фирму!
Ничего не произошло.
Разве что кабан-палач вонзил под ноготь первого пальчика другой руки первый гвоздь. Софико, замеревшая было на секунды, снова начала биться, мычать, и извиваться. Но верёвки и ремни держали крепко. Так же крепко и монументально невидимые руки и щупальца держали и Михаила Давидовича. И он, как ни бился, не мог не то, что вырваться, а и – пошевелиться. И даже когда его перетащили на новое место – поближе к другой руке – ничего не мог противопоставить нерушимым захватам! Но теперь, не то – от усилий, не то от переживаний, стало как-то жарко в груди…
Помня, что по версии доктора Мясникова это – признаки надвигающегося инфаркта, он приказал себе прекратить биться, и успокоиться! Всё это – мираж! Фантом! Чёртова галлюцинация! Нужно втемяшить в свою упрямую башку, что всё это – не на самом деле!!!
Но что-то как-то плохо оно «успокаивалось» и втемяшивалось…
Хотя теперь он мог стоять почти спокойно, но глядеть в умоляющие и полные слёз глаза жены всё равно было выше его сил. Но когда попробовал опустить голову к полу, кто-то ретивый и мерзко хихикавший, поднял её за подбородок обратно. И даже его закрытые веки мягко, но непреодолимо приподняли – смотри, человечишка!..
После того, как закончились гвозди, палач достал из жаровни раскалённые клещи. Вначале прижёг соски вялых и отросших почти до пупа, а сейчас – завалившихся под мышки, грудей. Затем – раскалёнными прутьями пронзал их, оставляя внутри, и делая груди похожими на странных сюрреалистических ежей… Софико стала биться особенно сильно, но так ничего и не смогла объяснить или сказать. И только глядела, глядела…
Михаил Давидович понял, что долго не протянет. И снова попробовал:
- Анатолий! Клянусь мамой, и всем, чем хочешь, что у тебя есть святого: отдам тебе всё! Всё!
Ответа снова не последовало, и теперь кабан с напарником – мерзкой помесью козла и бегемота! – занялись ножками Софико. Их они раздвинули насколько могли сильно, привязав верёвками за щиколотки к кольцам, вделанным в стены. Однако широкий пояс, удерживавший талию жертвы сквозь отверстия в станке, не позволял той сдвинуться с ложа. Часть которого – со стороны промежности! – убрали.
Теперь в дело вступил третий палач. Грифон. Умеющий, оказывается, стоять на задних лапах. Когда он подошёл к станку, Михаил Давидович понял, какой будет новая пытка: «достоинство» грифона имело в длину добрых сорок сантиметров, а в толщину… Со стакан!
Понимая, чем закончится новая экзекуция, Михаил Давидович попробовал вырваться снова, дёргаясь и вопя изо всех сил!
Но закончилось это плохо.
Всё вдруг завертелось вокруг него, в уши ударил дикий вой, и рёв, и грохот, подвал превратился в ревущую вращающуюся бездну, куда его втягивало, втягивало… И вот он уже летит сквозь неизведанные пространства и вселенные куда-то к маленькой белой точке… Вскоре превратившейся в серый тоннель с ярким пятном выхода.
Знал он, куда ведёт этот тоннель.
Анатолий встал, разочарованно проворчав:
- Похоже, он-таки уснул. Что там – с показателями?
- В-принципе – практически в норме. – в голосе его старшего диспетчера, Владимира Львовича, мужчины сорока семи лет, сквозило тоже разочарование, - Давление сто тридцать на восемьдесят, пульс, правда, немного повышен: семьдесят три. Температура – тридцать семь и две, но понижается. Мозговая активность… Минимальна. То есть – энцефалограмма говорит о том, что он и правда – спит! Вот что значит – устойчивая психика! Словно никуда и не ходил! И ничего не видел. И не слышал. А уж ребята так старались, так старались!..
- Да. – Анатолий вздохнул. - Хорошо. Ладно, раз такое дело, пойду-ка я к себе. И тоже вздремну. Если что-то экстраординарное – вы знаете, что делать.
- Да, босс. Так видеоэффекты можно больше не включать?
- Можно не включать. Он свою долю получил.
Выйдя из бункера-сарайчика, где остались пятеро «недрёманных», но сейчас, когда Босс уходит, явно собиравшихся расслабиться, диспетчеров, Анатолий, однако, в свой мезонин со
