«Небось, какой-нибудь урод», - решил я.
Между тем малый откинул с головы свой монашеский колпак, и я разглядел его физиономию. Она мне показалась довольно наглой, хотя я готов был поспорить, что видел его прежде.
- Подсудимый, узнаешь ли ты этого человека? – спросил инквизитор.
- Не очень, - признался я.
- А напрасно, - укоризненно произнес инквизитор. – Ведь это твое прошлое. Оно, конечно «ничто», но очень даже способно тебя ничтожить.
- Чего? – вырвалось из меня изумление.
- А вы, свидетель, - обратился судья к уродцу. – Узнаете подсудимого?
- Еще бы, - с каким-то мстительным видом заявил малый. – Уж я-то его хорошо знаю. У меня тут про него целая книга написана.
- Можете вы из своей книги привести примеры неблаговидных деяний подсудимого? – потребовал инквизитор.
- Конечно. Такого тут полно. На каждой черной странице. А их у меня вон сколько, - сообщил малый, потрясая книгой, часть страниц которой, действительно, были черными и даже отливали перламутром, как хвост сороки. – Вот случай, когда он занял деньги у приятеля по имени Артем и не отдал до сих пор, - ткнул уродец пальцем в одну из страниц. – А вот, тут свидетельство того, как он напился до потери сознания. Здесь, описание его драки на улице, когда его хорошо побили. А здесь записано, как он предал друга Алексея, отбив у него невесту, и вовсе не из любви к ней, а из чистого эгоизма…
Пока он перечислял мои гадкие поступки, все они всплывали в моей памяти настолько явственно, что меня от стыда бросало в жар и пот. По-моему, я даже корчился в своем кресле, подобно ужу на сковороде.
- Ну, хватит! – наконец не выдержал я. – Какого черта?!
- Так ты признаешь, что все зачитанное суду, правда? – вопросил инквизитор.
- Признаю! Признаю! – в отчаянии выкрикнул я.
- Значит, ты согласен с тем, что ты только кажешься себе приличным человеком, а на самом деле являешься негодяем и слабаком, поступки которого вызывают отвращение? – не отставал судья.
- Да, - выдавил из себя я, преодолевая подступившую тошноту.
- А ведь это прошлое сформировало твою личность и определяет твой путь в будущее. Ты никогда не будешь свободен от своего прошлого. И тогда спроси себя, имеешь ли ты после всего этого право на счастье? – продолжало добивать меня «ничто». – Кстати, есть ли в вашей книге случаи, когда подсудимый был счастлив? – обратился инквизитор к свидетелю.
- Есть и такое, - сообщил уродец.
- Нет, зачитывать не надо, - упредил инквизитор намерения малого зачитать нужные сведения. – Ведь воспоминания о счастливых минутах жизни еще хуже страниц позора. Они способны вызвать страдания и слезы по поводу утраченного и невозвратного. Эту ностальгию, вообще, лучше забыть. Вы согласны с этим, подсудимый?
- Да, - сокрушенно поник я головой.
- Ну, что ж, тогда заслушает свидетеля номер два, - объявил инквизитор.
И тотчас из тени на стене в зал суда впрыгнул человек очень похожий на французского актера Бельмондо. Именно таким я его видел в фильме «Великолепный», где он играл роль Боба Сенклера. Весело оглядев пещеру, Бельмондо пригладил свои волнистые волосы и упругой походкой направился к столу инквизитора. Там он с наигранной галантностью нахлобучил колпак на голову уродца с книгой и занял его место.
- Подсудимый, узнаете ли вы этого человека? - спросил меня судья.
- Конечно, - вдохновленный присутствием своего героя, заверил я суд.
- Смею предположить, что он ваш кумир и идеал, - с некоторой иронией проговорил судья. – Но вы, разумеется, свободны в выборе своего идеала. Пожалуй даже, это единственная ваша безусловная свобода. Но, как я уже говорил, идеалов в природе не существует. Поэтому господин
Бельмондо – всего лишь ваш проект, который на данный момент – «ничто». Зато вы хотите быть на него похожим. В этом вы видите свое совершенство. Правильно?
- Конечно, - повторил я, хотя и был возмущен утверждением инквизитора, будто идеала в лице Бельмондо не существует.
- А вы, свидетель, - обратился инквизитор к Бельмондо. - Знаете подсудимого?
- Да, я его знаю. Ведь я его проект, - одарил меня своей широкой улыбкой Бельмондо, и, обернувшись к инквизитору, продолжил. – Он пытается быть на меня похожим. Подражает мне. Но это смешно, ваша честь. Куда ему с его прошлым, - и здесь он указал на уродца. – К тому же он – лодырь, и вместо того, чтобы работать и побольше зарабатывать, смотрит кинофильмы и пьет пиво. Вообще, я его заранее презираю. Так сказать, авансом. По правде говоря, он просто моя карикатура. Словом, ваша честь, он - жалкая, ничтожная личность. У меня все.
- Ты согласен с показанием свидетеля, подсудимый, - спросил меня судья.
Но его слова доходили до меня, как сквозь воду. Я был ошеломлен словами моего кумира. И хотя он был, в сущности, «ничто», и потому ничего иного ждать от него не следовало, я его уже искренне ненавидел. Но еще больше я ненавидел себя.
«Как я мог выбрать этого пижона своим образцом? - творилось в моей голове. – Да это ж просто какой-то позор. Он говорит, что я лодырь. Но с какой стати я должен трудиться во все тяжкие, чтобы угодить этому самовлюбленному типу? Притом я должен работать в настоящем, жертвуя своим здоровьем и временем, чтобы заработать ему средства для красивой жизни в его прекрасном будущем. И ведь разве он меня отблагодарит? Он даже и не вспомнит о моих заслугах, а возможно даже будет презирать меня за мою бесцветную жизнь».
- Итак, подсудимый, - возвысил голос инквизитор. – В результате расследования суд выяснил, что жизнь твоя исполнена абсурда, никчемна и ложна. Ни прошлое, ни будущее твое не имеют смысла. Будучи ничто, они способны ничтожить тебя. Что же касается настоящего, то все, что тебе в нем остается, это негативные переживания, нравственные страдания, перманентные разочарования и прочие разрушительные тревоги и муки. Впрочем, только они и естественны для человека, хотя их смысл ничтожен. С этим багажом ты, конечно, можешь выйти из этой пещеры, - так предписывают правила Платона, - но для того, чтобы примириться с реалиями действительности, ты должен будешь последовать примеру Сизифа, который обречен катить свой камень в гору, зная, что камень этот обязательно скатится вниз. Во всяком случае, такой выход для человека предлагает наше учение. Впрочем, есть и другой вариант. Ты остаешься в пещере, где проявится твоя подлинная сущность.
- Какая подлинная сущность? - вяло спросил я, ибо к этому времени совсем скис.
- Видишь ли, - пояснил инквизитор. – Сущность человека неопределенна, пока он жив. Ведь он может со временем изменяться. Подлинная сущность проявляется в момент смерти. Помнишь фильм «Человек невидимка»? Гриффин, скрывавший под одеждой свою невидимость, стал видимым после того, как умер. А в этом тебе помогут наши тени и костерчик, который полагается всякому еретику. Для этого костерчика вполне годится книга первого свидетеля. Впрочем, все это безболезненно, гореть будешь синим пламенем, как на спиртовке. Так какой же приговор тебя больше устраивает: быть, и значит, проявить свою истинную сущность, совершив самосожжение в нашей уютной пещере, или не быть, то есть, выйти отсюда и продолжить лишенную смысла жизнь ничто, исполненную страданий, мук и разочарований?
- Не знаю, - честно признался я. – Я уже ничего не понимаю. Пусть решает суд.
- Одну минуточку,- послышался голос ботана. – Кажется, вы уже готовы огласить приговор подсудимому. Но как же слово защитника?
- А что, разве тебе есть, что сказать? - удивился инквизитор.
- Ну, философу всегда есть, что сказать, - с нахальной улыбкой произнес ботан.
- Что ж, суд готов заслушать сторону защиты, - согласился инквизитор.
- Я так понимаю, что одним из важных свидетелей правоты вашего учения является господин Фрейд, - сказал Поганель. – Я бы хотел задать ему несколько вопросов.
- Хм, - снисходительно усмехнулся инквизитор.- Пожалуйста. Пригласите Фрейда.
- Скажите, господин Фрейд, - обратился ботан к экрану когда на нем возникла тень Фрейда. – Какой инстинкт, присущий животным, вы считаете основным?
- Инстинкт размножения, или сохранения вида, - надменно сообщила тень Фрейда, не выпуская изо рта сигару.
- Но как же можно считать этот инстинкт основным, если человек способен воздерживаться и даже благополучно жить совсем без секса? - вновь спросил ботан. – И в то же время, человек не способен объективно воспринимать реальность, не может не казаться даже самому себе, то есть, он не в силах не творить, зато порой готов пожертвовать жизнью ради какой-нибудь важной идеи, которая, как вы говорите, - «ничто».
- Вы это к чему? – напрягся Фрейд, пыхнув сигарой.
- А к тому, что на самом деле основным инстинктом является третий инстинкт, которого вы не знаете, - сказал ботан. – Это инстинкт творчества. Не будь этого инстинкта, паук никогда бы не научился плести паутину, и все два других его инстинкта не имели бы формы проявления, а значит, и смысла. Тот же комар ищет способы безнаказанно напиться крови, где обнаруживается его изобретательность. Разумеется, чем выше организация психики животного, тем этот инстинкт проявляется ярче. Хамелеон меняет цвет для маскировки, сорока вьет гнездо для птенцов, павлин распускает хвост, чтобы выглядеть красивее. Что же говорить о человеке, разум которого выше, чем у животных.
- Третий инстинкт? – озабоченно произнес Фрейд, и сигара вывалилась из его рта.
- Именно, - напирал Поганель. – Более того, этот инстинкт первичен, поскольку в нем воплощается основной принцип творческой энергии Вселенной. Без этого инстинкта ваше учение о бессознательном является настоящим преступлением перед человечеством. Оно повлекло за собой множество заблуждений и ошибок, в том числе и роковых. Вам бы следовало поменьше нюхать кокаин. Впрочем, меня к вам больше нет вопросов.
- А у вас, господин Фрейд, - с надеждой в голосе спросил инквизитор.
Но вместо ответа тень Фрейда побледнела и угасла.
- А теперь, ваша честь, - обратился Поганель к судье, - я бы хотел поговорить с другим вашим свидетелем, Гегелем.
- Ну, допустим, - согласился инквизитор, поджимая губы.
И на экране пещеры появилась тень Гегеля.
[justify] - В вашем сочинении «Наука логики», господин Гегель, вы заявляете, будто свет и тьма зеркально
