удержался:
- Ангела за трапезой, брате!
Сиделец закашлялся, оборотив на него круглые глаза, и выронил туесок, из которого выкатились две сиротливые недозрелые малинки.
За воротами Иов свернул с дороги в сторону недальнего молодого ельника, перешел с шага на бег. Ноги Кирилла сразу запутались в густых луговых зарослях. Он пристроился было позади инока бежать по притоптанному, но тут же услышал короткое:
- Рядом!
Перед самой границей леска Кирилл, отставая все больше и больше, ревниво прибавил ходу. Из трав они выскочили почти вместе.
- А вот теперь держись прямо за мной. Хотя бы старайся.
Брат Иов нырнул вправо за ближайшую елку. Кирилл устремился за ним. Зеленая колючая лапа наотмашь хлестнула по лицу. Он ругнулся вполголоса и выставил перед собою ладони, пытаясь не отставать. Широкая инокова спина мелькала впереди, делая неожиданные повороты, затем исчезла. Кирилл остановился, пригляделся: слева впереди ветви едва приметно шевелились. Он кинулся в том направлении и вскоре выбежал к маленькой лесной полянке. Посреди нее сидел, скрестив ноги на полянский лад, Иов с закрытыми глазами. Руки его были разведены в стороны.
- Ты все-таки отстал, - заметил он бесстрастно. - Садись напротив. Поближе садись, не бойся.
Кирилл скорчил неопределенную гримасу; присел, тяжело переводя дыхание. Инок, казалось, не дышал вовсе.
- Мне тоже руки разводить?
- Зачем?
- Ну... Ты же меня в неозброе наставлять собираешься. Или нет?
- Нет.
- Это тебе отец Варнава так благословил?
- Нет.
- Как по мне, то в бою добрый меч куда получше всех этих твоих штуковин будет.
- Никакого оружия не похулю.
Кирилл с любопытством заглянул в закрытые глаза брата Иова. Уголки губ слегка раздвинулись в несимметричной улыбке, пошевелив глубокий застарелый шрам:
- Наверное, ждешь, что сейчас я скажу: "Но если в том же бою вдруг безоружен окажешься - что тогда?" Да стану тебе неозброй нахваливать.
- А разве ты не станешь?
- Нет.
- Отчего же?
- Не хочу. Встаём!
Брат Иов разом оказался на ногах и через мгновение исчез в зарослях бересклета на краю полянки. Кирилл бросился вслед за ним, с запозданием осознав, что линия высоких кустов внезапно осталась позади, земля впереди круто ушла вниз, а сам он уже летит по воздуху. Затем чувствительно ударился задом и понесся на нем по склону оврага, сгребая сапогами ворох прошлогодней листвы.
Инок стоял на краю, сложив руки на груди, пока Кирилл на четвереньках взбирался обратно.
- Ты знал, что тут обрыв! - закричал он с обидой.
- Конечно, знал, - подтвердил брат Иов. - А не будь меня с тобою - кого бы стал винить?
Кирилл не нашелся что ответить на это.
За кустами у откоса лежал вывороченный из земли комель старой ели. Верхушка ее терялась в буйной молодой поросли на противоположной стороне оврага. Инок легко вскочил на толстый ствол, кем-то давно и тщательно лишенный ветвей на всем его протяжении:
- Пойдешь за мной? Но не храбрись по-пустому. Не всякий отказ - трусость.
Кирилл подумал, кивнул:
- Пойду.
- Равновесие потеряешь - руками не маши. Раскидывай ноги, падай верхом да ствол обнимай.
- Яицы отобью! - ухмыльнулся Кирилл.
- Не отобьешь - втянутся со страху. Под ноги не гляди. На сажень перед собою.
Скользящей походкой брат Иов дошел до середины, обернулся. Кирилл вскарабкался на толстое основание, тряхнул головой и медленно двинулся вперед. Инок, слегка наклонившись в его сторону, смотрел куда-то вниз. Дождавшись некоего - ведомого лишь ему одному - момента, развернулся и заскользил дальше.
- Спокойно шел, - сказал он соскочившему Кириллу. - Неплохо.
- А я представил, будто это не одна лесина, а с боков еще по штуке таковых же.
- Можно. Поначалу многие так поступают.
- А надо как?
- Кот, который по ветке идет, что себе представляет?
Кирилл поколебался, предположил осторожно:
- Да ничего, пожалуй. Просто идет.
- Верно. А ты опять за мной держись. Столь же просто.
Брат Иов спрыгнул в овраг и помчался вниз по склону, петляя между деревьями.
***
Из ворот обители навстречу им вышел невысокий безбородый человек в белой двойной рубахе до пят, расшитой серебром по низу подола Знаками Основ. Длинные пшеничные волосы его были убраны в две косицы, оплетенные тонкими ремешками. От безбородого не отставали двое крепких дубравцев примерно тех же лет, при коротких бородах и также в белых одеждах. Одного из них Кирилл узнал - это был Ратибор. Меж ними, опустив лицо, понуро перебирал ногами горемычный мастер Витигост.
Брат Иов приложил руку к груди, посторонился с почтительным полупоклоном. Кирилл поспешил последовать его примеру. Поравнявшись с ним, Ратибор повернул голову, сказал негромко:
- Хорошо, что мы сейчас встретились, княже, - не понадобится гонца отряжать. Велено передать: вечером тебя у реки будут ждать. На том же месте. Последнее - дословно.
Сердце подпрыгнуло и заколотилось в Кирилловой груди.
- Кто тебя будет ждать? - немедленно поинтересовался инок. - Да ты не стой в воротах-то - мы же людям мешаем. Продолжай и двигаться, и рассказывать.
- Ага. Видишь ли, вышло оно как-то так... Вчера, когда отец Варнава к себе вызвал да поведал, что был гонец из Гурова и все мои... того... я потом вниз к реке спустился и на берегу лежал, а потом сидел, а там, оказывается, девчонка за кустом хоронилась - и давай в меня шиповником зеленым кидаться, а потом и вовсе в воду столкнула. Я рассердился - ну и побежал за нею, а под лесом как-то вдруг Ратибор объявился - ну тот, который говорил сейчас, - а она дочерью его оказалась. А еще ее Виданою зовут.
Кирилл с внезапным ужасом осознал, что отчего-то совсем не владеет собою и несет косноязычную околесицу. Побагровев до стука в ушах, озаботился старательным отряхиванием рубахи:
- Я знаю, что ты должен пребывать при мне неотлучно, знаю. Но может, хоть этим вечером ты не ходил бы туда за мною... ну то есть со мною, а?
Иов вдруг и сам остановился.
- Мне пятнадцать было, а ей - тринадцать, - сказал он, глядя мимо Кирилла. - Жданой звали. Сегодня я - монах с разрубленной рожей. Где она нынче и что с нею - Бог весть. Может, жена чья, толстая да сварливая, а может, ее и на свете давно уж нет. Только для меня она навсегда останется девчонкой тоненькой в венке из васильков. Ты вот рассказывать стал, а я снова смех ее услышал.
Он взял Кирилла за плечи и приблизил к его лицу свое:
- В глаза мне посмотри - смогу ли я тому, что сейчас в тебе, даже нечаянную обиду нанести?
- Ты... Ты уж прости меня, брат Иов.
- Бог простит, княже.
- Чевой? Княже? - с радостным изумлением тут же обернулась к ним сидевшая на траве у дороги грудастая молодица. Подхватившись на ноги, она яростно замахала ладошкой в сторону группы крестьян, обступивших кого-то из братий, закричала:
- Сюда, сюда! Здеся милостивец наш, здеся! Вот он!
Народ, бросив теребить монаха, воодушевленно устремился к опознанному "милостивцу". Молодица же тем временем проворно ухватила Кирилла за руку, звучно чмокнула ее и опять заголосила:
- Мой-то, как с обозом чумацким от варниц соляных воротился, всего-навсего осемь чеканов серебряных да дюжины две лисок медных в дом принес! Сам же втору седмицу на постоялом дворе у Шульги бражничает - а это ж на какие такие шиши? Я уж во все глаза за ним, но только по сей день никак дознаться не выходит, где он, ендовочник да скаред подлый, утаенное от детушек своих голодных схоронил. Поведай, княже!
Кирилл вырвал ладонь и с изумлением обнаружил в ней медную монету. Каким-то образом он вдруг очутился за спиною Иова, который по-отечески развел руки в стороны. Вполне миролюбивый и добродушный жест остановил набежавший люд как будто у незримой преграды. Уже оттуда хор голосов, сопровождаемый усердными поклонами, нестройно, однако вдохновенно подхватил сольное вступление молодицы:
- Коровенку у меня со двора свели, родимый! И чужой-то никто деревнею не проходил! Уж ты открой злодея, Бога ради, не обидь!
- У свекра мово как на зимнего Николу ноги отнялись, так по сей день и не встает, заступник ты наш! А ведь только его рукомеслом после мужниной смерти-то и кормились!
- Дите третий день утробою мается да криком кричит-заходится, никаки зелья и заговоры не помогают! А Гроздана-ведунья, нас опять завидевши, уж и дверь прямо перед носом учала затворять. Последня надёжа на тебя лишь осталась!
- Горшечников Прыщ Ясочку мою обрюхатил, а теперя от того отпирается да еще и клянется облыжно! А она молчит, свербигузка непотребная, блудяшку энтого
