Далее государь признался, что и у него тоже болит сердце о том же самом. И он хотел бы избавить общество от всех пороков, не он их творец или даже защитник. Не его вина в этом.
У них произошёл долгий, доверительный разговор, поэт ушёл совершенно другим человеком, духовно преобразившись. Стал сторонником царя, монархии, Самодержавия, в нём усилился патриотизм и Вера.
По его признанию, именно Николаю I он обязан обращением мыслей на более правильный путь, которого он «искал бы ещё долго и, может быть, тщетно, ибо смотрел на мир не непосредственно, а сквозь кристалл, придающий ложную окраску простейшим истинам, смотрел не как человек, умеющий разбираться в реальных потребностях общества, а как мальчик, студент, поэт, которому кажется хорошо всё, что его манит, что ему льстит, что его увлекает!..»
По одному из исторических свидетельств поэт вышел из царского кабинета «со слезами на глазах, бодрым, веселым, счастливым. Государь всё ему простил, всё забыл, обещал покровительство своё...»
Николай I же после этого на балу сообщил товарищу министра просвещения Д.Н. Блудову: «Я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России». И громко назвал имя Пушкина. Явно с расчётом, чтобы это стало известно всем.
Крайне либеральные круги заметили перемены в поэте и осудили его. Например, крайне негативно оценили упомянутые выше «Клеветники России» за патриотизм. Поэт ответил им «Бородинской годовщиной» того же рода. В нём имеются строчки о людях именно такого пошиба:
«…вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!..»
Сказано сильно и точно.
О них Александр Сергеевич верно сказал:
«У нас очень много людей, которые стоят в оппозиции не к правительству, а к России».
«Я могу любыми словами ругать свою Россию, но, не дай Бог, какой-то иностранец скажет, что-нибудь подобное - голову оторву!..»
«Нравственность (как и религия) должна быть уважаема писателем…»
«Я убеждён в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе под какими бы законами и правлениями оно бы ни находилось…»
Уже в те времена Западом велась против нас ожесточённая информационная война, в 1830 году поэт написал шефу жандармов Александру Бенкендорфу:
«Озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной бешеной клеветою. Пускай позволят нам, русским писателям, отражать безстыдные и невежественные нападки иностранных газет…»
Было ещё письмо ему же в 1831 году:
«Если Государю Императору угодно будет употреблять перо моё, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю Его Величества и готов служить Ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует) и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостью взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т.е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые всё ещё дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению…»
О таком Александре Пушкине – убеждённом государственнике, монархисте, патриоте, православном человеке – говорят крайне редко. Увы.
Царь – благодетель Пушкина
Естественно, будучи в златоглавой столице, не мог не посетить Старый Арбат. Видел и сфотографировал скульптурную пару - Александра Пушкина с Натальей Гончаровой. Скульпторы братья Иван и Александр Бурганов изобразили их максимально близкими к реальности, каковыми они вышли на крыльцо церкви «Большое Вознесение» в Строжах у Никитских ворот, где прошло бракосочетание. Поэт ниже ростом, как это и было на самом деле. Композиция установлена в 1999 году напротив того дома (улица Арбат, 53), в котором Александр Пушкин снял на полгода пять комнат второго этажа и 18 февраля 1831 года привёл сюда свою жену после свадьбы. Прожили они тут около трёх месяцев. Теперь в здании музей «Мемориальная квартира А.С. Пушкина». В руки застывших в бронзе скульптур кем-то были вложены живые цветы.
Не мог не вспомнить мало кому известный факт: без царя Николая I они бы не никогда соединились.
Александр Сергеевич не раз безуспешно сватался к Наталье Гончаровой, но получил согласие её семьи лишь после того, как Государь демонстративно выказал своё явное благоговение к нему. Это оказалось решающим доводом.
И сие было не единственной помощью. Царь стал истинным благодетелем гения, вопреки ложной сказочке, что только что и делал, как преследовал поэта, отправлял в ссылку, назначил себя цензором его произведений и всячески «угнетал».
Выскажу крамольную для иных мысль: без царя Николая I не было бы Александра Пушкина. Не было бы таким, каким мы его знаем. И это не простые слова. Давайте обратимся к фактам.
Возьмём, к примеру, личное цензорство государя. Оно избавляло творца от мелочных придирок цензоров, которые боялись ошибиться и навлечь недовольство свыше, потому судили предельно строго. Царь же относился к написанному весьма снисходительно. Понятна радость Александра Пушкина, когда он сообщил своему другу Николаю Языкову: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам – мой цензор. Выгода, конечно, необъятная…»
И представьте, как сие выглядело в глазах широкой общественности: цензором поэта стал сам царь! Это было знаком высокого благоволения.
Искажена оценка того, что 31 декабря 1833 года (11 января 1834 года по новому стилю) Николай I титулярному советнику Александру Пушкину пожаловал придворное звание камер-юнкера. Сие подаётся как унижение. Не берётся во внимание то, что поэт дотоле не усердствовал на службе, мягко говоря, попросту увиливал от неё. И вместо наказания, государь повысил строптивца, одновременно улучшая его материальное положение, ведь к званию полагалось немалое жалование. Плюс к сему это было приближением ко двору, что помогало – при желании - сделать карьеру. Александру Пушкину было дано разрешение пользоваться библиотекой и всеми архивами, даже закрытыми. Огромная милость для любого писателя!
По сей день иными распространяется явная клевета о том, что Николай I виновен в смерти поэта. Опять же всё извращено. Например, замалчивается то, что перед смертью поэт попросил прощение у царя за то, что нарушил данное ему обещание не драться на дуэлях. Вот что умирающий попросил В.А. Жуковского: «Скажи Государю, что мне жаль умереть, был бы весь его. Скажи, что я ему желаю долгого царствования, что я ему желаю счастья в его сыне, счастья в его России...»
Государь горестно молвил: «Я теряю в нём самого замечательного человека в России». Тогда он написал умирающему гению: «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки».
Сообщая о своём прощении, Николай I имел в виду не только нарушение данного ему слова, но и закона, запрещающего дуэли под страхом смертной казни. Дуэлянты с церковной точки зрения приравнивались к самоубийцам и к убийцам, которые заведомо губили свою душу, их запрещалось погребать в освященной земле. Александр Сергеевич же был отпет в церкви. Ему было сделано исключение. Нужно ли говорить, кто тому посодействовал?..
Царь сдержал своё слово. Его собственноручная записка по делам Александра Пушкина гласила: «1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове пенсион и дочери по замужество. 4. Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 т.».
За счёт казны погасили ссуду в размере 45 000 рублей, взятую поэтом. Наталья Гончарова получила единовременное пособие в размере 50 000 рублей на издание трудов мужа. Оба её сына были зачислены в Пажеский корпус, каждому начислили содержание.
Крайне удивленный А.Ф. Воейков тогда написал А.Я. Стороженко: «29 января 1837 года в 2 часа 30 минут Пушкин скончался. Два сына его взяты в пажи, дочери в один из женских институтов; в указе камер-юнкер Пушкин наименован камергером».
[justify][b] Понятно удивление, стрелялся камер-юнкером, а умер
Два небольших места в ней показались неуместными, немного испортили впечатление. Но кто-то, наоборот, может такое только поприветствовать.