Анжелу, и
всех остальных его сестер.
Он ей поверил, что для него она не пожалеет пятерок. Глаза у нее были
хорошие, как у матери. Так и отправился Ванька-ключник в школу за пятерками,
и только за ними.
Возвращаясь из школы домой, Ванька повстречал у ворот друзей. Они
выстроились перед ним в шеренгу, и он прошелся перед ними как главный... Он,
как посланный от них разведчиком, признался:
- Там совсем и не страшно! Завтра, пожалуй, еще схожу!
Девятнадцать против девятнадцати
Анжела оставила Ваньку с Анной Кирилловной и побежала искать свой
класс. 4-й "в" стоял под большим кленовым листом.
- Эй, смотрите, Утиль Тряпичница ползет! - закричал Красномак. Уж как
он ее заметил - неизвестно. Он стоял к ней спиной и держал плакат с кленовым
листом.
Анжела покраснела, как лист на плакате, - все глаза были устремлены на
нее.
- Здравствуйте! - неслышно сказала Анжела. Ей захотелось спрятаться, но
спрятаться было негде. И тогда она спряталась в самой себе. Но
слезы-предатели не дали далеко спрятаться. Они навернулись на глаза - и все
рассказали.
- Ну что я говорил! - торжествующе сказал Борька, толкая Петю в бок. -
Ну разве Тряпичкина не псих? Да я ее так выдрессирую - она реветь от одного
взгляда будет!
- А зачем тебе? - удивился Петя. Во-первых, он удивился, почему с ним
Борька заговорил после вчерашнего, а во-вторых, непонятным ему было желание
дрессировать Тряпичкину.
Борька не ответил. Тут подошли Венька Жбанов и Цаплин. Обстучались
ладонями, а Цаплин уставился на Петю:
- Это что еще за стеклянный человечек?
- Да новенький - Петька Стародубцев! Дружок мой! - сказал Борька,
непонятно почему веселея. Ему вдруг стало так весело, что он закричал на всю
улицу: - Ого-го-о-о-о!
Новая учительница на него прикрикнула:
- Красномак, прекрати!
- А если мне весело?
- Веселись дома!
- Не дают дома! - с сожалением сказал Борька. - Дома нельзя, на улице
нельзя, в школе нельзя! Где ж веселому человеку веселиться?!
Учительница не ответила. Тогда он снова переключился на Цаплина и
Веньку. Цаплин в это время уже наскакивал на Петю:
- Очень хочется разбить этого стеклянного человечка!
- Отвали! - предупредил Борька. - А то заработаешь!
- А чего? - запетушился Цаплин. - Я, может, его исправить хочу!
Борька залепил Цаплину. Цаплин залепил Борьке. Обменялись и приутихли.
Головы задрали и стали ждать, когда на трибуну поднимется директор и начнет
поздравлять.
Петя в этот момент встретился глазами с Анжелой. Он улыбнулся ей и
сказал: "Здравствуй!"
- Ты это с кем? - не поворачивая головы, спросил Борька, растирая
грудь. - С Федоровым, что ли?
Ему всюду мерещился Федоров.
- Да нет! - ответил Петя. Но Борька и внимания не обратил. Он
высматривал Сашу. И увидел его. Федоров подходил. И у Борьки запрыгало
сердце. Только бы подошел, а уж там - он его заговорит! "Плевать, плевать!
Какая ерунда! Ты за кого? Ясное дело - за всех! За него, за Петьку, за
себя!"
Федоров каменно прошагал мимо. Он встал последним, рядом с Венькой и
Цаплиным и тоже обстучался с ними ладонями.
Анжела, получив от Пети "здравствуй", унеслась в далекие дали. Она
видела себя и Петю под куполом цирка в блестящих красных одеждах. Петя идет
по проволоке, а она стоит у него на плечах и держит афишу "Гимнасты
Стародубцевы - Петр и Анжела". Не знала Анжела, что гимнаст Стародубцев
четвертый год от физкультуры освобожден.
Из далекого путешествия ее вернул Федоров. Он прошел мимо, и она
вспомнила Ванькин рассказ.
Анжела повернула голову и проследила: подойдет ли он к Борьке? Но к
Борьке он не подошел. Тогда она поняла, что является обладательницей жгучей
тайны, а это было нестерпимо! Она нашла глазами Нину Петрову и поманила ее.
- Да не может быть, - не поверила с первого раза Нина. Анжела снова
пересказала страшную историю. Тут и другие девчонки прислушались:
- А что? А что?
И скоро жгучую тайну узнал весь класс. Никто не верил, потому что
фамилия Красномак-Федоров была как будто двойная. Так всегда и называли их:
- Красномак-Федоров! Выйди вон из класса!
- Красномак-Федоров - в школу родителей! - И всякое такое прочее.
- Послушай, Борька, девчонки болтают, что ты с Федоровым поругался! Вот
врут! - зашептал Алеша Сизов, лучший в классе футболист.
- Поругался с Федоровым, - в раздумье повторил Борька, которому очень
не хотелось, чтобы это оказалось правдой.
- Сашка! Ты, говорят, с Красномаком поссорился? - спросил Федорова
Сорокин, когда они поднимались по лестнице.
- Уже говорят? - Саша поморщился. Ему казалось, что он весь разбился и
наполнился зелеными осколками, остро выпиравшими со всех сторон.
"Уже разболтал! - с ненавистью подумал он про Борьку. - Болтун
несчастный!" Он не выносил все эти разговоры. Лично он никогда ни про кого
не болтал. Сам того не желая, он сказал:
- Да с этим предателем я больше не помирюсь! Если помирюсь - пусть
каждый в меня плюнет!
Борька, услышав Сашин голос, остановился и некоторое время не мог
понять смысла услышанных слов. Но, когда до него дошло, он пожал плечами:
- Во дает Федоров! Взбесился на сухомятке! - И, обратившись ко всей
массе зрителей, слушателей и судей, добавил: - Ну подумаешь - в его
отсутствие с Петрушкой подружился! Что здесь страшного?
Саша подскочил одним прыжком к Борьке и крикнул, выделяя каждое слово:
- Слушай, ты, если ты сейчас же не замолчишь!..
Борька увидел его лицо, искореженное какой-то немыслимой болью,
отодвинулся и побежал догонять Петю.
Саша взял себя в руки и подумал: "Ну зачем, зачем я так делаю?! Может,
догнать их?"
Но, когда он увидел, как они смеются, он закричал снова:
- Предатель! Красномак - предатель!
4-й "в" не мог быть спокойным, когда на его глазах разваливалась дружба
- не разлей водой. Он заорал множеством глоток:
- Собрание!
И понесся по коридору табуном замечательных скакунов. Новая учительница
не смогла сдержать их.
- Я - за Федорова!
- Я - за Красномака!
Орали, как могли.
- В чем дело? - спросила учительница у Миши Сорокина, самого
неповоротливого из всех.
- У нас, понимаете, Красномак и Федоров поругались! - задыхаясь, сказал
самый неповоротливый. Он был красный-прекрасный и толстый. Его ресницы
падали на щеки, как весла - на воду. После каждого взмаха он открывал
голубые глаза, и глаза с каждым взмахом становились все печальнее.
- Ну и что?! - удивилась учительница.
- Дружба рухается! - сказал Миша.
Пока Сорокин с учительницей стояли в коридоре, в 4-м "в" происходило
самое бурное и молниеносное собрание за всю его историю. Ораторы сменяли
друг друга. На каждый нос приходилось пять секунд.
Мнения разделились. Одни выступали за то - пусть сами разбираются.
Другие говорили, что дело это всех касается и друзей надо тут же помирить.
Тут же! Прямо сейчас!
В класс вошла учительница и с ней - Сорокин. На доске было написано:
"Ф - 19!"
"К - 19!"
"ВОЗДЕРЖ - 1".
- Кто воздержался? - спросила учительница.
Петя встал.
- Почему?
- Я за обоих.
- И я! - сказал Сорокин.
- И мы! - заревел класс. - ПОМИРИТЬ! ПО-МИ-РИТЬ!
- На перемене! - сказала учительница. - А сейчас давайте знакомиться.
Они сразу замолчали. Было у них это свойство - сразу взрываться и
замолкать.
- Меня зовут Любовь Ивановна. Я буду вести у вас математику и буду
вашим классным руководителем.
Цаплин с Венькой захихикали и завозились на парте. Венька достал
носовой платок и накрылся им.
- А что? - сказал Венька, ломаясь. - А может, мне стыдно?!
- Это хорошо, что тебе может быть стыдно. Но сейчас я не вижу для этого
причин.
- А почему у вас такое имя? Нельзя ли как по-другому? Ведь про любовь в
школе нельзя!
Любовь Ивановна засмеялась, а за нею и весь класс. Только она смеялась
по-своему, а класс - по-своему.
- Хорошая у нас с вами разрядка! - сказала Любовь Ивановна.
- А вы про любовь не ответили! - ехидно заметил Цаплин.
Они с Венькой уже почувствовали себя вольными стрелками: что ни сделай
- все простится.
- Ну что вам сказать? - затруднилась учительница. - Любовь - это
прекрасное чувство и давайте его в себе воспитывать. Это чувство живет и в
нашей повседневной жизни - люблю кашу, огурцы, мороженое. И в то же время
это чувство нашей с вами личности - люблю своих близких, родину, товарища,
школу! Об этом пишут книги, пьесы! Все искусство построено на любви к
человеку!
- А как же "Валя плюс Витя" пишут? - не унимался Цаплин.
- Ну, это в старших классах! - сказала Любовь Ивановна и тем дала
понять, что разговор кончился.
- Нет! - сказал Цаплин. - Я сам видел, как это писал парень из
второго...
- Он, наверное, много лет во втором классе сидел! - сказала Любовь
Ивановна.
Она засмеялась, а с ней - и все. Так они и познакомились. Не смеялся
один лишь Федоров - он и не познакомился.
На перемене Борьку и Сашу нетерпеливые одноклассники стали толкать
навстречу друг другу. Отходчивый Борька пошел было навстречу Федорову, но
Саша встал и ни с места.
- Ну и не надо! - сказал Борька и плюнул. - Что он мне - король, чтобы
я перед ним на задних лапах танцевал?! Да я и перед королем не стал бы! Я
только перед вами!
Борька встал разлаписто, как медведь, и пошел потешать толпу. Здесь из
других четвертых набежали. Борька стоял весь окруженный, а около Саши
остались Цаплин с Венькой.
- Это из-за новенького все! - сказал тугодум Венька. - Ох, и рожа умная
- так и просится!
- А Красномак хорош тоже! - сказал Цаплин. - С ним уселся!
Саша их слушал, как в тумане. У него горели уши. Уши его выдавали. А
так бы никто не догадался, что в нем происходит: заклинило всего, и сам он
испугался. Никак он не думал, что так далеко все зайдет!
- Федоров!
- Ну, что тебе? - спросил он Сорокина.
- Федоров, ты не бунтуй! Один останешься!
- А ты не лезь не в свое дело!
- Это не мое дело, а наше!
- Не ваше!
- Когда-нибудь поймешь, Федоров!
- Иди-иди!
- Иди-иди! - поддержал Сашу Цаплин, все слышавший. У Цаплина руки
чесались. Этот Сорокин его так и раздражал, так и напрашивался.
- Поосторожнее! - сказал Сорокин и ударил его.
Цаплин не ожидал, что тот его - первый, и сказал удивленно:
- В прошлом году я его лупил, как хотел, а сейчас сам, гляди-ка,
задирается!
Изменившаяся обстановка ему явно не понравилась, и он побежал по
коридору, чтобы подловить какого-нибудь первоклассника.
На уроке Саша не слушал учительницу. Он сидел один на последней парте.
Перед ним вертелись, как на каруселях, Венька и Цаплин, и от них у него
стала кружиться голова.
- Федоров! К доске! - услышал он.
Саша вышел к доске и попал под обстрел всего класса. Каждый, как хотел,
его разглядывал. Этого он допустить не мог!
- Не знаю, как решать! - сказал он. - Не хочу!
