Любовь не перестаёт (из сборника "Истории доктора Дорна")

ЛЮБОВЬ НЕ ПЕРЕСТАЁТ

Женщине было чуть больше двадцати. На мгновение её облик показалось мне знакомым. Вполне возможно, что я встречал эту барышню где-то на улицах нашего уездного городка, однако теперь черты лица её уже были тронуты прикосновением смерти и сказать с уверенностью, кто эта несчастная, я не мог.
-Евгений Сергеевич, - обратился ко мне жандармский ротмистр, внимательно разглядывающий чайные чашки на столе, - возможно ли установить время наступления смерти?

"Да, конечно, возможно, но всё же, кто эта молодая женщина?" - мысленно задавал я себе вопрос.

Здесь необходимо пояснить, что в городе N я обосновался сравнительно недавно – месяца полтора тому назад. Имел свободную практику. В редких случаях откликаясь на просьбы местного старожила и уездного доктора Мартына Кузьмича Томилина, помогал тому в амбулатории или в операционной. Такой образ жизни давал мне относительную свободу и позволял уделять достаточное время деланию записок о своей практике и описанию казуистических случаев. Однако, как это бывает, однажды согласившись помогать, необходимо принимать и связанные с этим испытания. Надо же было такому случиться, что согласившись на время короткого отпуска Томилина на некоторые из его обязанностей, я на второй день угодил в криминальную историю, и теперь мне предстояло отправлять так называемое «исследование мёртвых тел и установления причины смерти по запросу властей».

Сегодня посреди ночи, посыльный из полицейской части поднял меня с постели и сообщил, что я незамедлительно должен явится на осмотр тела, что извозчик ждёт во дворе, что он отвезёт меня к месту происшествия.
Подъезжая, я вздрогнул и пробудился окончательно, но не от утренней свежести, а при виде дома, возникшего в неясных сумерках. Дом был мне знаком. Тягостное предчувствие сдавило мне сердце. В окнах горел свет, за шторами угадывалось движение. Открывшаяся картина происшествия и успокоила меня, и одновременно вызвала тревогу, как явление смерти обычно тревожит душу.

-Что скажете, доктор?  - повторил вопрос ротмистр.
Я вплотную приблизился к застывшей женской фигуре в кресле. Голова несчастной было склонена к левому плечу, словно она рассматривала лепнину на потолке, руки покоились на подлокотниках, а невысокая резная спинка поддерживала её спину. Сидячее положение, в котором находилось тело, ограничивало возможность нахождения трупных пятен, и я окинул её взглядом, отыскивая тягостные признаки наступившей смерти. Скромное, если не сказать невзрачное темное платье свободно облегало худощавую фигуру. Я тронул предплечье, лежащее на подлокотнике. Рука не сдвинулась с места – наступившие изменения сковали мышцы. Узкая бледная кисть застыла на резной львиной гриве подлокотника. На безымянном пальце покойной тускло блестело кольцо с небольшим брильянтом. Кисть левая, отметил я про себя. Наконец, увидел то, что искал. Освободив запястье от тугого манжета, я сдавил едва наметившуюся синюю полосу на коже.

-Николай Арнольдович, - прекращая отсчет секунд, ответил я жандармскому офицеру, - полагаю она мертва уже часов шесть.
-Знаете, Евгений Сергеевич, - не отрываясь от разглядывания блюдец и чашек, заговорил сыщик, - интересные бывают находки. Взгляните!
С этим он указал на черные точки на блюдце.
-Мухи! Мёртвые мухи. Я однажды имел удовольствие, - он хохотнул и продолжил, - имел удовольствие наблюдать такое.

Николай Арнольдович Митьков, - жандармский ротмистр, - был грузен и приземист. Его облик заключался прежде всего в живописной окладистой бороде с проседью, в весёлом блеск быстрых глаз. Облик эдакого купчишки или проныры-приказчика. Внешность его могла легко ввести в заблуждение человека несведущего и простодушного, и тот мог не придать серьёзного значения встречи с ним. Но жандармский мундир и властный голос моментально рождали в собеседнике некое напряжение чувств и осторожность в выборе слов как в письменном виде, так и в беседах. Впрочем, даже отрезвляющий вид мундира не всегда и не для всех служил предостережением. Ротмистр обладал тем качеством, которое греки называли «эмпатия». Сопереживание, сочувствие переживаниям другого. Митьков с лёгкостью располагал к себе всякого, в ком был заинтересован, и тот, иногда сам того не замечая, быстро расставался со сведениями от него требуемыми.

Жандармский офицер объявился в нашем городе третьего дня. Его, как доверительно сообщил мне один из моих пациентов мещанин Осьмушкин, был связан с прокламациями, найденными в фабричных казармах Трапезникова.
Признаться, я не ожидал увидеть на месте происшествия жандармского офицера.

Обычно дознание начинал либо урядник, либо сыскной чиновник. Но ни того ни другого на месте происшествия не было. Дом заполнили полицейские чины, но командовал здесь всем жандармский ротмистр. Неподалёку то появляясь, то исчезая, проплывала фигура чиновника в чёрной засаленной тройке, к которому ротмистр иногда обращался «Сидорчук, отметь в протоколе!».   

-Так вот, - продолжал тем временем Николай Арнольдович, - в Екатеринославле один студентик угостил сожительницу вином. Та была, как позже выяснилось, беременна, а это в планы студиозуса не входило. Он возьми и подмешай в цимлянское цианистый калий. По летнему времени мух в душной комнате было предостаточно, вот они и ринулись утолять жажду душистым напитком. Да-с, поживились они дармовым угощением и отправились к праотцам. Как думаете, Евгений Сергеевич, у мух есть праотцы? Ну не важно! Так вот, не удивлюсь, Евгений Сергеевич, что исследуя кровь этой убиенной, а она убита! - вы обнаружите цианистый калий.
-Виноват, - я был в некоем замешательстве, - если это цианид, и она скончалась мгновенно, тогда я вношу поправку в часы наступления смерти. Вероятнее всего, это произошло десять-двенадцать часов тому назад. 
-Тэк-с, - протянул Митьков, взглянув на мерно тикающие часы на стене, — значит, около полуночи…
-Однако, Николай Арнольдович, - спохватился я, - как бы не велика доза яда, покойная не встретила бы смерть вот так, сидя и, заметьте, со спокойным выражением лица. И потом, каким образом отрава могла попасть ей внутрь? Не с чаем же!
-Отчего же нет, Евгений Сергеевич! Вы на мух, на мух полюбуйтесь! Напились чаю и вуаля!
-Нет-нет, - указал я на осадок растворенного сахара в чашке перед покойной, - чай был с сахаром, а сахар нейтрализует синильную кислоту.
-Хм! -озадаченно промычал сыщик, - нет, здесь что-то не так, Евгений Сергеевич!
Он склонился над хрустальной вазочкой, внимательно разглядывая мерцающие куски колотого сахара.

-Меня вот что ещё удивляет, если позволительно высказаться дилетанту, - прервал я его бесполезное на мой взгляд разглядывание вазочки, - барышня, судя по платью, не обладала значительными доходами, но носила при этом обручальное кольцо с брильянтом удивительной чистоты.

Мне нередко приходилось выступать в роли медицинского эксперта в криминальных происшествиях на прежних местах службы, но загадки криминалистики, которые сопровождают любое расследование, всегда оставляли меня равнодушным. Обыкновенно подготовив необходимый отчёт и отправив его во врачебную управу или прямо в судебное заседание, я тут же забывал о происшествии и через неделю уже не мог вспомнить обстоятельств дела. Однако в этот раз всё было иначе. Трепет, испытанный в этот предутренний час, родился от мучительных и одновременно сладких воспоминаний. Дом, возле которого я бывал и не раз, но порог которого не смел переступить, открылся мне своей чудовищной тайной. Это породило незнакомую мне прежде ажитацию от вставших передо мной вопросов. Кто эта несчастная? Зачем очутилась она в этом доме? Был ли яд причиной её смерти? Если нет, то что? Если да, то как быть с известным фактом нейтрализации токсина сахаром? Отчего у бедно одетой девушки кольцо с брильянтом?

С годами выработанная способность из мозаики симптомов складывать единую картину диагноза и трепет, мною сейчас испытываемый, вдруг возбудили во мне страстное желание пройти по тёмным лабиринтам этого преступления. Не скрою, к этому примешивалось то, что дом этот был для меня не безразличен.

Тем временем Митьков поднял хрустальную вазочку и принюхался, поводя своим крупным носом поверх белых осколков. Мне с трудом удалось скрыть своё удивление. Я никак не предполагал, что сыщик, столь умудренный опытом, как он, верит, будто по запаху горького миндаля можно узнать о присутствии цианидов. Знающий химик на этот домысел лишь устало покачает головой и скажет, что чистая соль синильной кислоты не обладает запахом вовсе. Кроме того, оказавшись на открытом воздухе, кристаллы синильной кислоты быстро окисляются и теряют свою токсичность. Запах горького миндаля присущ амигдалину, который…впрочем, это уже химия, а не врачебная история. Так или иначе, будь в вазочке хоть ни одного куска сахара, а сплошной цианистый калий, то отравить девушку с его помощью было бы весьма непросто. Во всяком случае смерть не была бы мгновенной. Однако, ротмистр, похоже, не знал и этого. 

-Кольцо? – без всякого интереса спросил Николай Арнольдович. Он поставил вазочку на стол и с силой растёр себе затылок, - пустое! Не обращайте внимание. Однако ж запаха нет. Голова раскалывается. Чертова наливка. Вкусная, но под утро, изволите видеть, голова как барабан.  А что это у вас с лицом, Евгений Сергеевич? Будто у вас лягушка во рту. Не одобряете хода моих мыслей?
-Ни в коей мере, господин ротмистр, ни к коей мере, - сдержанно ответил я, делая пометки в блокноте для будущего отчёта, и одновременно досадуя, что расследование поручено такому тугодуму, - однако, было бы уместным, на мой взгляд, сперва выяснить личность убитой. Смею предположить, что барышня не православной веры, а скорее католической и, думаю, вдова. Обратите внимание, что кольцо на левой кисти, а не на правой…
-Что это вы нафантазировали, дорогой доктор? – недовольно прервал меня жандармский офицер, - уж не покойница ли вам это нашептала?  Будет вам играть в казаков-разбойников!
-Касательно отравления цианистым калия, дорогой Николай Арнольдович, - сдержанно продолжал я, -замечу, что кроме присутствия дохлых мух иных свидетельств нет. Вам не угодно принимать мои рассуждения? Воля ваша! Но буду вам весьма обязан установлением личность погибшей. Знаете ли, мне это требуется для отчёта. Не хочется, знаете ли, переписывать отчёт по нескольку раз. 
-Будет вам личность, - буркнул ротмистр и снова яростно растёр затылок, - аккурат к написанию отчёта будет. Ручаюсь!
-Впрочем, - тут же добавил он сердито, - записывайте. Суторнина Августа Михайловна, двадцати четырёх полных лет от рождения, учительница местной уездной школы.
-Позвольте, - от неожиданности я даже оставил своё занятие, - я как раз набрасывал карандашом силуэт фигуры, сидящей в кресле, - как? Вот так, едва начав дознание вы уверенно заявляете о личности убитой? 
-У нас свои секреты, доктор, - недовольно отвечал сыщик, - не спрашивайте. Поверьте, вам они будут скучны.

Я закрыл блокнот, молча кивнул и направился к дверям. Внезапно мне стало дурно: неожиданная тяжесть в груди, необычайная слабость. Всё это заставило меня остановиться и