Кудрявая бородка мастера Зенона едва заметно приподнялась.
– Поначалу я решил, что это тоже проповедниковы люди – альбионцы-то нечастые гости у нас. Ну а потом еще и… – Димитрий задвигался, серчая на самого себя, крякнул. – Словом, теперь я вижу, что ошибся, мастер Зенон. То были совсем другие. Не нравится мне это.
– Будь добр, несколько подробнее о бравых молодцах, а особенно о господине Уркхарте, – прозвучала негромкая просьба.
– Ба-ба-ба… – пробормотал растерянно отец Власий.
Димитрий рывком подобрал ноги под себя:
– Так… Ты их проглядел, мастер Зенон. Это мне не нравится еще больше.
Глава VI
Юнак Смин осторожно провел пальцем по гладкой поверхности короткой широкой доски перед собою. Потом с той же осторожностью прикоснулся к палочке угля подле нее:
– А для чего всё это заготовлено, мастер-наставник?
– Изографией, сиречь рисованием займемся. Я кое-что прихватить забыл, сейчас вернусь, – ответил Аксак, направляясь к выходу. – Пока ничего не трогать.
– А юнак Смин уже всё перетрогал, мастер-наставник, пропало дело! – нарочито противным голосом немедленно наябедничал Держан и прибавил значительно тише: – Его за то хорошо бы удавить альбо притопить основательно. Или пополам и того, и другого, дабы впредь неповадно было.
– Изографией… Ишь ты! – восхищенно повторил про себя ни на что и никогда не обижающийся Смин. – А после только лабораториум брата Адриана останется, а там уж – и обед, глядишь…
Палец его опять нацелился в доску.
– Не враз доверять ощущениям своим – признак здравомыслия и мудрости! – одобрительно заметил Держан все тем же противным голосом. – Помнишь, что рассказывал брат Василид о миросозерцании хиндусов? Всё вокруг нас – майя, то бишь иллюзия, видимость одна. Говоря по-простому, сплошное надувательство. Ты, скажем, помышляешь, что пред тобою доска липовая, а настоящая-то суть ее совсем другою является. Настоящая же суть ее, братец ты мой, – колбаса печеная. Так-то. Причем свиная – смекаешь, к чему это я? Да с кишнецом, да с чесночком, да еще и вот с такими вот малю-ю-юсенькими кусочками свиного же сальца. Которые, негодники этакие, просто так и тают во рту, так и тают. Как мыслишь, может ли соответствовать истине вышеописанное мною устроение мира, о юнак Свин? Смин, я хотел сказать.
Кирилл поморщился.
Смин покладисто и скорбно вздохнул:
– Хорошо бы…
В дверях опять появился Аксак. Смин тут же заинтересовался простодушно:
– А что это вы такое принесли, мастер-наставник?
– Веревки, как видишь. Обрезки.
– А пошто?
– Изучать станем, темнота! – покровительственно пояснил Держан. – Постигать и вникать, понимаешь. Ты о том, понятное дело, слыхом не слыхивал во своем дремучем Полесье, а наука глаголет нам, что «веревка есть вервие простое». Каково, а? Не веришь? Так мастер-наставник вот не даст соврать. Да, мастер-наставник?
Аксак немедленно и ловко вкатил ему полновесную затрещину.
– Уй-й-й… Больно-то как…
– Не столь больно, сколь полезно. Это задним числом за предыдущее твое острословие.
– Какое такое предыдущее острословие?
– Слух у меня отменно хорош, не забывай. И память. А за теперешнее – после занятий поможешь юнаку Максиму во внутреннем порубежном дозоре, заменив собою юнака Даниила. С шестого часу пополудни до второго пополуночи. Ага, ага... Юнаки, всяк внимай! Разбейся на пятерки! Каждая пятерка встань наособицу плечом к плечу да вытяни пред собою десницы.
Он быстро обошел всех, сноровисто связывая правые запястья недлинными поводками.
– Теперь пятерками же подходим к своим столам. С бережением. С бережением, говорю! Падать не надо – ни духом, ни телом. Кто сказал: «Мы теперь, братцы, прям’ как невольники полонённые»? Ну-ка назовись!
– Юнак Вигарь!
– Еще один в острословы метит. Ревнует ко славе чужой… Вместо юнака Березы помощь в дозоре юнаку Держану окажешь, младший подмастерье мастера-скомороха. А сейчас пусть каждый возьмет в руку – во десную, подвязанную руку! – уголь и начертает на доске трехугольник, четвероугольник да круг.
– Мастер-наставник, а как оно должно быть: в рядок или одно над другим? И что вслед за чем?
– Не вижу в том никакой разницы. Стало быть, по полному произволению вашему. Всё, не забалтывайте меня, не удастся. Приступайте.
Кирилл украдкой оглянулся направо-налево. Урок изографии больше походил на сборище геометров, страдающих «пляской святого Витта». Судорожные движения взаимосвязанных юнаков сопровождались отрывистыми междометиями и проговоренными вполголоса – ввиду острого Аксакова слуха – пожеланиями друг дружке разнообразных неожиданных вещей, состояний здоровья и указаний пути. Результатом являлась столь же разнообразная степень изгвазданности досок. Лучше прочих получалось у юнака Болха. Обхватив своей огромной левой пятерней запястье правой руки и помогая себе усердным пыхтением, он упорно, хоть и кривовато, выводил заказанные мастером-наставником геометрические фигуры.
Кирилл расслабил правую кисть, позволив, чтобы ее то поочередно, то совместно подергали в разные стороны Держан со Смином. После чего распорядился негромко:
– Слушают все. Замерли. Вначале наверху доски рисуем трехугольник. Всякий раз поглядывая на меня. Начнем с его вершины. Готовы? Давай. Направо вниз. Не спешим. Максим, не дави так на уголь – сломаешь. Стой. Теперь налево по окоёму. Стой. К вершине. Стой. Хорошо, хорошо. Руку перенесли пониже. Теперь четвероугольник. Начинаем опять все вместе. Черту по окоёму, отсюда и слева направо. Стой. Дальше – вниз, отвесно. Продолжаем по окоёму налево. Стой. Наверх. Руку сюда перенесли – на меня поглядывать не забывайте. Теперь круг, движемся посолонь. Вот так…
Аксак расхаживал вдоль двойной вереницы столов, зыркая по сторонам. При этом то морщился и крутил головой, то кивал одобрительно. Выждав до истечения какого-то времени, известного только ему одному, захлопал в ладоши:
– Довольно! Всё, говорю, всё! Не надо ничего ни доделывать, ни поправлять – уж как получилось, так и оставьте. Попробует ли теперь кто-нибудь догадаться о смысле того, чем это таким вы сейчас занимались?
– Юнак Бус, мастер-наставник... А я…
– Ну же! Смелее!
– А я вот догадаться не могу, мастер-наставник…
– Ответ хороший, вызвался не зря. Кто еще попытается?
– Юнак Перята. Мыслю, учились задачу выполнять единою дружиною.
– А вот ты славно мыслишь.
– Хе! Так это всем сразу понятно было, мастер-наставник! Ой… Юнак Благояр.
– Ага, ага, – согласился Аксак и обвел рукою столы с перепачканными досками: – Ну и где же толк от понимания вашего, почему не вижу? Юнак Болх, что ты мне свои каракули тычешь – гордишься тем, что с задачей кое-как справился, на всех сотоварищей наплевавши? Вот то-то и оно. А молодцы нынче – полудесяток юнака Ягдара. Честь полудесятнику и людям его!
– Мастер-наставник! – полюбопытствовал Держан с наивным видом. – А дружину, что единую задачу решает, завсегда веревочками связывают?
Аксак вздохнул:
– Экий же ты, братец, неуемный. Саve, quid dicas, quando et cui. А вы, юнаки, запомните крепко-накрепко: все мы и без веревочек связаны друг с другом, только не видим да не разумеем этого. Вот в чем наша общая беда. Ну, уж как есть. Теперь всяк внимай! Руки развязать да от угля вон в том ушате ополоснуть... Айхай, жаным-ай… И рожи – такоже. Юнак Ягдар! После того, предварительно выстроив во дворе, сведешь всех ко брату Адриану в лабораториум. Занятию конец, изыдите.
Кирилл вытер ладони, поймал Держана за ухо и небольно притянул к себе:
– Ты чего этого бедолагу Смина травить не перестаешь?
– Я плохой, а он – хороший?
– Да, он хороший.
– Ага, кушает хорошо. Со младенчества радует тем матушку свою. Только по сей день никак наесться не может.
– Ну и во здравие ему. Тебе-то это чем досаждает? А что ты плох, я не говорил. Ты, друже мой, каким-то иным постепенно становишься. Ровно подменили тебя.
– Меня подменили? Лучше на себя поглядел бы. Сегодня – один, завтра – другой. Надоело уже, честное слово! Временами даже и подойти-то боязно: еще, чего доброго, так промеж глазьев и заполучишь.
– Тьфу ты, дурак какой…
– Может и плох я, и подменен, да только ни тьфукать, ни дураком титуловать ответно не стану, – Держан поклонился с фальшивым подобострастием. – Мало того: еще и поблагодарствую нижайше, что хоть ударить не изволил-таки, княже-друже мой милостивый. Слава тебе!
Кирилл рыкнул. Порывисто подался к выходу, едва не задев Аксака, полностью поглощенного тщательной очисткой досок.
Да уж, просто замечательный разговор получился – что тут еще скажешь…
В избе лабораториума Держан забился в дальний угол, поманил к себе Вигаря с Максимом и зашептался с ними. Кирилл подсел поближе к утробно гудящей печи, зябко передернулся. Брат Адриан в распахнутой на груди безрукавой рубахе спросил заботливо:
– Никак, знобит? Не простудился ли часом? Натоплено-то изрядно.
– Нет.
– Се дóбре. Ну а, неровен час, случись такое – кто поведает, чем помочь можно? Охти, да не вскакивайте, братие, столь браво, не то последние остатки утвари стеклодувной – и те переколотите! Сидите уж, сидите, – так оно и благочиннее будет, и убытку поменее.
Мерно помахивая в такт разлапистой бородой в подпалинах и разноцветных пятнах, брат Адриан прослушал нестройное короткое многоголосие о малине, чесноке на меду, отваре шалфея, винном настое укропного семени, молочном квасе из чистотела и луковой мази. Покладисто кивнув, заметил:
– Малость совсем не того присоветовали. Хотя с другой стороны, ежели вместе с простудою болящий заодно избавится от бессонницы, застарелых мозолей и запора – ему дополнительная польза выйдет и общее оздоровление. Ну да.
– Мастер-наставник! – подал голос Держан. – Мне вот про бессонницу особливо интересно стало: есть ли от нее такие снадобья, чтобы заснуть враз и накрепко?
– Как не быть. Так и называются: снодейные. Творятся из корня козлобородки, пустырника, боярышника, сон-травы, дурмана. А мак еще стародавние египтяне со эллинами именовали Повелителем Сна. Постой-ка, а зачем тебе вдруг про эти самые снадобья понадобилось-то?
– Э… Уж очень оно познавательно, мастер-наставник, – стеснительно сознался Держан. – А я страсть до чего люблю всё познавательное!
– Се добре, се похвально! – умягчился брат Адриан. – Тогда достань-ка, братец-юнак Велимысл, с полочки вон тот ковчежец, который слева. Не поспешаючи. Вот так, вот так… Да мне передай.
Он принялся бережно извлекать из ящичка и любовно расставлять перед собою на столе наподобие двойного строя шахматных фигурок крохотные сосудцы из рыжей терракоты, черного обсидиана, синего вавилонского стекла и прочих экзотических или привычных материалов.
– А носами-то зачем тянете, любознательные вы мои? Нешто не видите: пробки все либо притерты на совесть, либо завощены столь же основательно.
Рука брата Адриана высоко подняла невзрачный глиняный пузанчик, поводила им из стороны в