лет.
Мне здесь тоже не нравилось, но жаловаться грех: я эти два часа сидел в приёмной. Наконец дождался вызова. И вот теперь…
Вынужден отвечать в десятый раз на одни и те же дурацкие вопросы, на которые ответа нет. Да и быть не может.
Потому что речь идёт о супер-оружии такого типа, с которым мы прежде не сталкивались. Мало того: даже не подозревали о его существовании! И речь теперь не о конкретных делах, операциях, или Приказах.
А об эмоциях. Да ещё таких неоднозначных и запутанных…
Которые дочь и отец испытывают друг к другу.
И именно это сейчас и является главным Фактором для обеспечения нашей победы. Над ведьмами.
– Да, сэр. Как мне кажется, здесь дело в тактике. Члены этого Конклава не могут не понимать, что Миерна – слишком сильна. И если раньше её отец старался убедить их в том, что уж он-то сможет контролировать своего ребёнка… Ну, хотя бы с помощью того факта, что дети обычно слушаются мать и отца. Да и просто – старших. Но сейчас…
После смерти матери Миерны, она этого самого отца просто возненавидела. Так что контролем уже не пахло. И кураторши-ведьмы, как ни старались, успеха в управлении поведением супер-ребёнка добиться не могли.
Вероятно, именно поэтому члены Конклава и решили, что в принципе, неплохо будет просто подбросить её нам. Вы же помните легенду о Троянском Коне? Ну так вот: девочка – их конь. Поскольку сами они с ней потерпели полный крах, и попросту боятся. И теперь они бы хотели, чтоб мы тратили наши силы, время и ресурсы на то, чтоб попытаться подчинить себе Миерну. Или хотя бы договориться с ней.
А договориться с ней можно только об одном.
Она хочет быть Королевой!
Ну а мы, соответственно, будем жалкими подданными-рабами в её королевстве!
Совещание затянулось ещё на три часа.
Пропотев, и отболтав язык в попытках объяснить, почему я считаю, что Миерна хочет именно этого – неограниченной власти! – я двинулся по центральному коридору Убежища к месту, где содержали нашу главную свидетельницу. По делу о самой себе.
Примерно за километр я её услышал, а метров с пятиста стало возможно нормально разговаривать. Я спросил в лоб:
– Почему ты считаешь, что твою мать убил твой отец?
– А кто же ещё?! Я знаю! Это он! Он сам признался – ну, вернее, я увидела! – что изнасиловал её. А потом, когда я уже родилась, злился на неё. Потому что она, как мать, должна управлять мной. Моим послушанием. И поведением. И что-то там ещё я должна была по её указке делать – ну, видеть выживших людей, где они скрываются, и всё такое… А она не могла. И когда он понял, что мать не справляется со мной, он и убил её!
– А сам он? Сам он не пробовал… Справиться с тобой?
– Пробовал, конечно. Только я уже видела, чего он хочет на самом деле.
– И чего же?
– Власти.
– Как это? Он что, был подчинённым?
– Ну да. Хоть и формально, но он вынужден был подчиняться этим старым пердунам из Комиссии и Конклава. Вот он и хотел, чтоб я их всех поубивала, а он стал как бы…
Неограниченным Повелителем всех Ведьм и Инкубов!
Марвин
К камере Марвина мне пришлось подобраться шагов на двадцать – только так его оказалось более-менее прилично слышно.
– Марвин. Марвин! Это я, Рольф.
– Вижу. – голос равнодушный и усталый. Словно мужчина отчаялся.
Да и правда: тут любой бы отчаялся! Знать, что тебя может в любой момент прищёлкнуть, словно вошь ногтем, родная дочь!.. Которая к тому же тебя люто ненавидит.
– Я хотел спросить. Пожалуйста, не обижайтесь. И не посчитайте с моей стороны нетактичным. То, что говорит Миерна о смерти вашей жены – её матери – правда?
Марвин молчал. И я уж было подумал, что он и не ответит. Но он сказал:
– И да. И нет.
После ещё одной паузы он продолжил. И мне пришлось взломать дверь каптёрки с запасами тканей и ниток, и зайти внутрь: если бы кто-нибудь заметил, что я отираюсь возле камеры с важным заключённым… Про меня могли бы плохо подумать.
– Миерна считает, что это я виновен в смерти Роны. Раньше я и сам так думал – сразу после её смерти. Но позже, когда смог на трезвую голову разобраться, что творилось в голове моей, как вы выразились, жены, я переосмыслил свою роль. В её смерти.
Конкретно – убийцей, назвать меня, всё же, наверное, нельзя. Скорее, можно сказать, что её смерть произошла из-за моей непредусмотрительности… Я, разумеется, полностью осознаю, что если бы я вёл себя по-другому… Возможно, смерть Роны удалось бы отсрочить.
Но – не предотвратить.
Объяснить что-либо этакое, из жизни телепатов, такому, извините, простому и привыкшему к конкретным действиям парню как вы, весьма трудно. Но я всё же попробую. – теперь я услышал его мысленный как бы вздох. Но голос оставался чётким, спокойным, и с отличной дикцией – ещё бы! Он же не говорил в обычном смысле этого слова. А – мыслил:
– Когда малышка Миерна подросла, и стала требовать больше молока, или – более частой замены пелёнок, или ещё больше всяких ладушек-прибауток-подбрасываний, и всего прочего, что нравится грудничкам, мы посчитали это за капризы балованной девочки-младенца. Рона попыталась – ну, по моему совету – не давать ей грудь в те моменты, когда ей казалось, что девочке уже достаточно молока. Так советовал и доктор: перекармливать младенца опасно: ножки станут кривыми, потому что не смогут держать непропорционально больший для них вес! Да и ни к чему нам было, чтобы ребёнок стал полным. А она и так пошла складочками…
И вот тогда Миерна стала мать бить. Нет, не ручками – а мысленно. Там, в голове у Роны словно взрывались бомбы и растекался расплавленный свинец… Миерна могла сделать, и делала матери очень больно. А Рона не могла защищаться – она так и не освоила методику блоков, которую я ей…
Словом, когда Рона сказала, что больше так не может, я обратился к Комиссии, и они разрешили разделить их. Во избежание. Потому что у меня уже были прецеденты: два моих сына убили своих матерей. Мысленно. И ещё три матери задушили своих – ну, вернее, моих! – детей. Потому что не могли больше терпеть эту адскую боль! Ведь с тренировками и возрастом силы детей-менталистов растут! Как и потребности. И понимание мира…
Когда мы разделили Рону и Миерну, вначале всё шло как обычно: нянечка из людского персонала её вскармливала. Искусственной смесью, и молоком, которое сцеживала Рона. Я каждый день заходил, возился, играл. Укладывал.
Рона нервничала – подсознательно она чувствовала вину. Ну, за то, что не может быть как все нормальные матери – с ребёнком. И ещё я видел там, у неё глубоко внутри, что она и правда: считает нашу дочь – монстром. А себя – чуть ли не пособницей ведьм и Конклава…
Я пытался объяснить, что она как раз – нормальная мать. И ребёнок нормален. Ну, по-своему… Физически-то у Миерны всё было в порядке.
Всё случилось, когда меня послали… В командировку. Конклав тогда обнаружил и взломал Убежище в Карпатских горах, севернее нашего Убежища, и гораздо дальше, чем мы обычно забирались раньше.
И я должен был отобрать себе новых кандидаток.
Когда вернулся через неделю, узнал, что Рона вскрыла себе вены на руках маникюрными ножницами. Обнаружили её смерть слишком поздно: реанимировать не удалось. Записки, или чего ещё, она не оставила.
Но когда я потом просмотрел мысли и воспоминания Миерны, понял…
Это она доставала Рону. Ну, расстояние оказалось слишком маленьким. И Рона попросила у Конклава о переводе. Подальше. Но члены Комиссии посчитали, что опасности нет. И оставили всё как есть. А Миерне не хватало этого… Ласки, заботы. Тёплых рук. Игры. Укладывания с колыбельной… И всего такого, чего хочется ребёнку.
И чего, смею надеяться, в какой-то степени давал я.
Вот она и кричала. Мысленно. Злилась, капризничала. Приказывала – ну, так, как привыкла…
А Рона не смогла этого вытерпеть.
И я…
Тут Марвин замолк совсем уж надолго.
Я тоже придерживал свои мысли и высказывания при себе. Они явно были бы не в тему. Да и кто смог бы в такой ситуации высказаться «в тему»?!
Марвин всё же сказал:
– Вы верно поняли, Рольф. В смерти Роны виноват я. И Миерна. Но Миерну я не могу винить – она ведь была ребёнком! (Собственно, она и сейчас – ребёнок!) Тогда она ещё не контролировала своих желаний. Не понимала – почему нельзя всего! И – сразу.
Но не могу же я объяснить родной дочери, что она неумышленно довела свою мать до самоубийства!
– Простите, Рольф. Мне очень жаль вашу жену. Рону. Но… Вы предпочитаете промолчать, и чтоб ваша дочь – убила вас… Тому, чтоб рассказать ей о том, как всё произошло?!
– Ну… да. Да. Потому что если я расскажу, у неё может остаться комплекс на всю жизнь. Может, она после такого известия и жить-то не захочет! А она… Дорога мне.
– Постойте-ка, Марвин. Насколько я понял, у вас ведь – сотни детей?
– Ну, не сотни, конечно. Но – да, близко к этому. И я понимаю, о чём вы хотите спросить. Нет – Миерна
