«Выбирай! Или ты спишь с ней до тех пор, пока она не забеременеет, или мы отдадим её на растерзание мертвякам!»
Разумеется, они знали, что я уже видел… Что происходит с живой женщиной, если она попадает к…
Ну и что мне оставалось делать?
Марвин надеялся только на то, что женщина ещё не может читать у него в подсознании так, как уже навострилась Дильфуза. Иначе его наглая ложь сделает только хуже.
– Если ты думаешь, тварь, ведьмий прихвостень, что разжалобил меня рассказиками о своей «несчастной судьбе», ты сильно ошибаешься!
А приятный у неё голос. Несмотря даже на то, что она пытается подпустить туда побольше жёлчи и яда. Да и радует то, что она хоть что-то сказала. Марвин не стал форсировать, приводя доводы рассудка и новые аргументы. Сказал только:
– Да, я – ведьмий прихвостень. Раб. Производитель. Зато девушка осталась жива. И сейчас в изоляторе выкармливает моего второго сына.
Я смог убедить Комиссию, что её дети – перспективны.
– Да?! Ты – жалкий слюнявый говнюк! Трусливый приспособленец! Сексуальный маньяк, пытающийся перетрахать всех доступных баб! Убила бы, если б могла!..
Глядя, как она, сжавшись в комочек, и закрыв лицо ладонями, рыдает, Марвин подумал, что женщина не так уж неправа – иногда он, в минуты депрессии, и сам так про себя…
– Ты что – пытаешься эту дуру, как и остальных своих «подопечных» – «приручить»?
– Ну… – Марвин замялся, – Не то, чтобы приручить… А просто сделать её существование здесь хоть в какой-то мере осмысленным.
– Ха-ха-ха!.. – словно раскалённые иглы вонзаются в его мозг. Потому что смех, даже издевательский и саркастический, в исполнении Дильфузы – опасен. Она – видит его «натуру», – Кому ты лапшу пытаешься!.. Она – и правда: дура! Глупо пытаться обращаться с ней, как с разумным партнёром. Не в коня корм!
Марвин прикусил губу. Он и сам уже знал, что женщина – Рона – не отличается излишним интеллектом. Но ему не это от неё нужно, а – здоровое потомство. С усиленными ментальными способностями.
– Я не пытаюсь, если ты об этом, втереться к ней в доверие. Просто хочу, чтоб её отрицательные эмоции не вредили будущему развитию плода! Чтоб наш ребёнок не был…
Врагом для неё!
– Поражаешь ты меня своей душевной простотой, господин «главный экстрасекс». Ты же можешь просто приказать ей полюбить себя. И она сама раздвинет ножки, и будет, как принято говорить, счастлива, что ты снизошёл… А что делаешь ты? Ждёшь и терпишь, выслушивая оскорбления и ругань?
– Да. Это – ничего. Пара дней нам погоды не сделают. А если оплодотворение будет происходить на добровольной, так сказать, основе – оно будет качественней. – Марвин и сам уже не слишком-то верил затасканному, и сотни раз повторенному аргументу.
– Чушь! По-твоему выходит, что когда четверо здоровенных жеребцов входят, и привязывают эту идиотку за руки и за ноги к кольцам, это – не насилие над личностью. А зато когда ты, щёлкнув пальцами, прикажешь ей до безумия влюбиться в твою подлую морду, и самой кинуться под тебя, постанывая от вожделения – это – насилие!
– Ну… – он запнулся было, – Да. Я же не виноват, что она при моём прикосновении, даже пальцем, сжимается каждый раз в комочек, и начинает орать как резанная, рыдать, и биться в истерике.
– Ага, он не виноват… – Дильфуза избавилась от остатков одежды просто: кинула похожие на ниточку гипюровые трусики сверху кучи всего остального, – А кто виноват? Я, что ли? Это ведь ты предложил Конклаву именно такой способ. План – целиком твой. Конклав-то до этого не заморачивался всякими сложностями: просто пускал туда, где засел очередной отряд Сопротивления, в их Бункер, «пушечное мясо» – да побольше.
А когда кончались запасы «съедобного мяса» – просто высылал разведчиц на поиски очередной группы отсиживающихся.
– Верно. В первые годы Конклав так и делал. – Марвин почувствовал себя уверенней. Тут-то его логика – неопровержима, – И куда это вас привело?
На это Дильфуза даже не возразила, забравшись вместо ответа под простыню, и призывно помаргивая огромными чёрными глазищами, и недвусмысленно облизывая пухлые чувственные губы с изящным изгибом линий. Марвин вздохнул, снял штаны:
– Больше половины мертвяков пропало из-за такой глупой «лобовой» тактики.
Причём – абсолютно впустую. Люди просто сжигали наше «мясо» из огнемётов. И закапывали то, что осталось от трупов. И присыпали известью. И теперь нам эти мясные ресурсы недоступны. Что это, как не расточительство со стороны любимого Конклава?
А других выживших, если вспомнишь, и так практически не осталось. Ну, на нашем континенте. А перебираться на соседний, да ещё без гарантий… Глупо.
Дильфуза обнажила остренькие зубки в ехидной ухмылочке:
– Какой ты всё-таки циничный и прагматичный гад. За нас он, якобы, «переживает»! Конформист …уев. Ладно, хватит делать вид, что тебе жаль всех на свете. И вот прям всё на свете ты делаешь для «нашего Блага»! Иди, работай! Тебе надо вести «регулярную» половую жизнь.
Чтоб «держать сперматозоиды в активной форме»!
Сегодня обошлось без четверых «здоровущих жеребцов», привязавших бы оплодотворяемую к стальным кольцам в кровати.
Женщина даже не пикнула. Просто отвернула лицо, когда Марвин, сопя, забрался на неё. Он подумал, что в-принципе сейчас – самое оптимальное время. Её яичники – как раз в активной фазе. Нужно постараться.
Старался Марвин примерно полчаса – даже три раза сменил позицию, и закончил так, как шансы были наилучшими – «а ла ваш». Некстати мелькнула мысль о том, что это только человек развернул партнёршу лицом к себе. Остальных млекопитающих секс вполне устраивает так, как предусмотрела Природа…
Когда судороги оргазма утихли, и он отвалился, женщина снова застонала. Отвернулась, свернулась комочком. Рыдания как обычно сотрясли уже не такое хрупкое благодаря хорошей кормёжке тело. Слушая всхлипывания и ощущая, как трясётся кровать, Марвин мысленно усмехнулся: уж он-то видел… Что женщина рыдает не потому, что унижена, или ей больно – всё это они проходили в первые три раза! – а потому, что считает, что так надо. Рыдать. Потому что, как ни крути, «честь поругана».
Он, если честно, давно порылся в закоулках того, что она называла своей душой.
И – опять-таки, если честно! – ничего выдающегося или оригинального там не нашёл. Устаревшие принципы, или так называемые моральные устои – почти как у пуританки. (Недаром же она оказалась девственницей – кто бы из парней или мужчин, ценящих себя и своё время, согласился «уламывать» такую, когда вокруг полно доступных, буквально кидающихся на шею, женщин и девок – «сексуальная свобода», мать её…)
Весьма ограниченный кругозор: кроме работы – она преподавала язык в начальных классах – женщину почти ничто не интересовало. Ни искусство, ни спорт, ни другие хобби, типа вышивания, или просто – сидения в Сети. Или, скажем, сочинение стихов…
И абсолютно достоверный признак «невысокого Ай-Кью»: женщина, разумеется, считала, что лучше всех знает, «как надо» и «как положено» делать – всё на свете…
Он, если опять-таки – быть до конца честным с самим собой, вообще не понимал: может, ошибся?! Или… его обманули?! Что такого увидел в ней тогда, в первую встречу: та крошечная искра, что подобно аварийному маячку мигала внутри хрупкого тела, и кричала: «Я – особенная! Я не должна вот так умереть!», словно угасла…
Или женщина сама как-то спрятала её, когда поняла, что останется в живых?!
Тогда не он, а она – циничная и расчётливая тварь. Приспособленка. Которая сейчас даже не думает, что над ней – надругались. А просто… Делает вид, что так думает.
И – живёт.
Разозлившись, он повернулся к ней. Но в последний момент не открыл рот, а подумал со всей возможной силой:
– «Хватит придуряться. Я знаю, что тебе не было больно. И не делай вид, что тебя «изнасиловали». Ты этого и сама хотела.»
Ответ прозвучал вслух:
– Ложь! Ничего я не хотела. Меня тошнит от тебя! Ты – гнусный подонок. Выродок! Кобель на службе тварей! Ты просто знаешь, что мне деваться некуда… – последовал новый поток всхлипываний и подвываний. Но мысли… Артистка хренова. Его-то не обманешь так.
Марвин поймал себя на том, что невольно чешет в затылке. Покачал головой. Спросил уже вслух:
– Ты читаешь мысли всех, или – только мои?
Когда женщина повернулась, в глазах ещё блестели слёзы, но в голосе их уже не было:
– Всех! И тех кобелей, что мечтали завалить меня тогда, в молодости, и циничных подонков, которые хотели меня уже позже, в зрелости… И, конечно – твои! Твои мысли для меня – вовсе не сюрприз. Тоже мне – сексуально озабоченный экстрасекс!
Марвин подумал, поспешив спрятать эту мысль за блок, что набор слов в лексиконе «училки» вовсе не так разнообразен и велик, как можно было ожидать. Не надоело же ей употреблять каждый раз одни и те же ругательства.
Спросил, на этот раз мысленно, снова отвернувшись:
– Ты поэтому и не хотела вести… Половую жизнь? Тебе, наверное, видны были только пошло-сальные картины, что вставали в мозгах этих придурков?
– Ну… Да.
