Думаю, Юлечка, которую снова перенёс на её крюк, да подвесил – заценит. Когда очнётся. А то она что-то от души отключилась. От избытка эмоций и ощущений, наверное. Да и то: вряд ли у неё такое когда-то было! Чтоб пять раз – да за раз…
А я специально для неё напряжение сделаю поменьше – пусть эта гадина пухленькая и «востребованная» – подольше помучается!..
Хоть до утра!
А-а, блин… Уже и так – утро.
Ну тогда, значит – до обеда!
Как раз, может, и Витя – сам сдохнет.
От болевого шока.
И не придётся пачкаться с ножом…
6. Избавление от «балласта» – продолжение
Пока сидел, записывал всё произошедшее за своим столом, а крошка со сдавливаемыми грудками наполняла пространство моего подвала совсем уж нечеловеческими криками и стонами, правда, из-за кляпа еле слышимыми, «проснулся», а, вернее, начал «реагировать адекватно» и Витя. Тоже принялся реветь и мычать – аки медведь в берлоге.
И, наконец, под эти волшебные звуки очухалась и Юлечка.
И поскольку у неё-то кляпа нет, она вздыхает этак тяжко, глазки моргают, и девушка слегка охрипшим голоском спрашивает:
– Может, вы всё же снимите меня с этого крюка? И ручки – освободите?
– А в чём дело, уважаемая Юлия Семёновна? Вы больше не желаете «приключений»? И секса?
– Ну почему? Как раз наоборот! Желаю! И ещё как! Желаю, так сказать, и лично внести свою лепту. В дело истязания этой твари подзаборной!
Как-то сразу я понял, что речь – о девке Виктора Сергеевича. Говорю:
– Хорошо, уважаемая. Одну минуту.
Доканчиваю писать очередное предложение. Тетрадь закрываю. Встаю. Действительно подхожу и снимаю девушку с крюка. И избавляю от наручников. Помня некоторый прошлый опыт, держусь насторожено, и готов ко всяким «экспромтикам».
Но девушка ведёт себя адекватно. То есть – разминает и растирает запястья. При этом возбуждённо сопит, и даже ноздри раздуваются. От предвкушения? Потому что подходит она к моей подставке, где выставлен на всеобщее (А вернее – только жертв!) обозрение набор моих хлыстов, палок, резиновых шлангов (Настоящих, а не подделок из пластика!), плёток, и прутьев от ивы. Похоже, пока меня не было, неплохо она тут интерьерчик и оборудование изучила!
Выбирает Юлечка любимую и мною плеть: с семью хвостами.
Говорю:
– Может быть, посидите, отдохнёте? Заодно и кровообращение в руки вернётся. Полностью. Могу и чай предложить. Чёрный. С вареньем. И бутербродами.
Она качает головой:
– Оно уже восстановилось. Нормально всё с руками. А что до бутербродов – лучше потом! А то у меня, оказывается, появился такой заряд бодрости! И возбудилась я. При виде того, как вы – с этой мерзавкой!.. Такого и от алкоголя не бывало! Вот как полезны, оказывается, «кровавые» зрелища! Теперь я отлично понимаю древних римлян! И тех женщин, кто в наши дни ходит на бокс и бои без правил! И где это я раньше была…
Пока говорила, выбрала место для стойки: прямо напротив промежности нашей распятой, примерно в паре шагов. (Я и сам обычно как раз там стою!) И вот Юлечка моя тихо так, словно про себя, вздыхает:
– Наконец-то! Как же долго я себе это воображала! И вот – сбылась мечта идиотки!!! – насколько помню, это – из «Золотого телёнка». А начитанная. Ну, это-то я знаю…
После цитаты девушка широко размахивается, и… Ого!.. А хлёсткий ударчик!
Надо же. Н-да…
Никогда бы не подумал, что в этом тщедушном нескладном теле скрывается столько силы! А в сердце – столько злобы! Видели бы вы, как заизвивалась чёртова любовница Вити! Вот: кстати. Надо спросить у Вити, как её зовут. А то так и умрёт безымянной.
Но это – позже. Не хочу отвлекать Юлечку от работы! Дама явно увлеклась, и сопит, и выдыхает, и вскрикивает, что твоя теннисистка, и орудует плетью – куда там мне!
А уж лицо стало…
Вот теперь я понимаю, что имели в виду древние викинги, когда населили свою валгаллу – валькириями! Да ни у одного мужика не может быть столько фанатизма и озверения во взоре! Прямо – какая-то волчица! Или тигрица. Или… Не знаю, кто – но очень злобный и грозный. И умный. Не хотелось бы такую – во враги. Вон – как «отмщает»…
Жертва рыдает и бьётся сильней, чем когда-либо до этого. Старается потому что моя Юлечка попасть не только по промежности, но и – по шляпкам гвоздочков, что торчат из бёдрышек. Понимает потому что, что так этой с-сучке ещё больней! А вот грудки и животик – не трогает. Чтоб не сбить сдавливающие струбцинки!
Ладно. Пока она развлекается, и удовлетворяет естественную, так сказать, жажду мести, поработаю-ка я с Виктором Сергеевичем.
Подхожу. У Вити такая гримаса на лице… Прямо – посмертный оскал. Прижизненный. И пот с него так и течёт. И дрожит он весь – как в лихорадке. (Ещё бы – задрожишь тут! Представить могу!) Смотрю на его достоинство. Хм-м… опухло. Посинело. Но «эрекция» сохраняется отлично – ещё бы! Перетянуты вены, по которым кровь могла бы оттечь от пещеристых тел… Я слышал, что примерно так делали заключённые в женских лагерях, если им в руки случайно попадался мужчина. Перетягивали ему хозяйство леской! Да и насиловали! Пока он ещё дышал… И если такого бедолагу не успевали хватиться вовремя, и спасти, то через час, или около этого – сделать уже ничего было нельзя.
Умирал такой мужик. От кровоизлияния в брюшную полость…
Я Витю не насилую, поэтому он должен пожить подольше. Но – ненамного.
Останавливаюсь прямо перед его лицом. Смотрю на его ноги, которые прикованы к кольцу в полу, на руки. Всё в порядке. Не выдернешь! Будь ты хоть Шварценеггер.
Ослабляю ему кляп. Спрашиваю вполголоса. Чтоб, стало быть, не отвлекать увлёкшуюся не на шутку Юлечку:
– Как твою дамочку зовут? Ту, что сейчас обрабатывает твоя клиентка?
Витя плюёт мне в лицо. Вернее – пытается. Кляп же! Но всё равно брызги летят. Ах, ты ж вот как… ну ладно. Я не гордый.
Утираюсь. Смотрю, как он висит. Так. Непорядок. Нужно ремнём зафиксировать и его так называемую талию – к стене. Чтоб не дёргался сильно, когда я начну! Колец и скоб у меня в стене вмуровано достаточно. Привязал Витю так, что не шелохнёт. Попкой.
Иду теперь к столику с жаровней. Достаю из неё один из оставшихся «невостребованным» запасных гвоздей – тоже, кстати, двухсотка. Придерживая шарики Вити одной рукой, (Одеть перчатку не забыл!) другой, с помощью плоскогубцев, пронзаю насквозь их оба раскалённым гвоздём!
Ох, как тут Витя задёргался!
А толку-то!.. Из моих оков так просто не сбежишь… А уж заверещал мужик!..
У меня так и женщины не верещали, и слёз так обильно не лили – стыдно взрослому мальчику так терять лицо! Хотя понимает он, конечно, что никогда больше теперь не воспользуется любимым «хозяйством». Да и детей у него не будет… Если ещё нет.
Но когда он более-менее затих, и только слёзы катились из расширившихся глаз, я продолжил. Беру следующий гвоздь за шляпку. Плоскогубцами, есс-но. Подношу к его лицу: чтоб увидал его во всей, так сказать, грозной красе. Говорю:
– Повторяю вопрос. Как зовут твою даму? Или мне воткнуть следующий гвоздь? Я – запросто! Сделаю из твоей мошонки подушечку для иголок!
Витя, выпучив глаза, отрицательно трясёт головой, и что-то лепечет. Из-за кляпа плохо слышно. Подвожу ухо поближе к его рту:
– А ну-ка, повтори. Только медленно. И членораздельно.
Прислушиваюсь. Прислушиваюсь. А-а, вот в чём дело. Он это имя – повторяет.
Наталья её зовут.
Переспрашиваю:
– Я правильно услыхал? Наташенька?
Он истово кивает.
Ну правильно. То-то её лицо показалось мне незнакомым. Не уборщица.
Ах ты, любвеобильный кобелина.
Ну, совсем – как я!
Спрашиваю у приостановившейся вдруг на мгновение, и пыхтящей теперь, что твой паровоз, Юлечки:
– Солнце моё! Ты не хотела бы отдохнуть? Присесть там, у столика с чаем? Попить, перекусить. Отдышаться? А я бы тебя пока – подменил?
Она оборачивается. Ах ты ж моя валькирия!
Столько дикой ярости и неподдельного «энтузиазма» во взоре!
Но при виде пронзённых, словно «стрелой Амура» яичек Виктора, и явно вернувшись вновь на нашу грешную землю, понимает, что и правда – пот с неё так и течёт, а дыхание со свистом вырывается из тщедушной груди! Кивает:
– Спасибо, что остановили! А то и сама бы сдохла. От инфаркта! Уж больно я…
– Эмоциональная? Легко возбудимая?
[left]– Точно. Разошлась я что-то не на шутку… Ладно. Давайте поменяемся. Но только при одном
