– Ушла…
Снова, как сказал бабушке, говорю друзьям по-польски:
– Баба з возу, конём льжей!
5
Иван не впервые с минуты знакомства с Ксенией, думал, как хорошо, что обучаются одной профессии в разных группах. Она на базе восьми классов. Он – на базе десяти.
– Вы идите, я сегодня пропущу занятия, - сказал Иван после третьего звонка.
– Засчитают прогул, - проговорил Генка, - ещё и степухи лишат.
– Да бог с ней, - Иван махнул рукой с некой обречённостью. – Практика будет оплачиваемая. Скоплю что-нибудь. Перебедую и выкручусь. Пока.
Распростившись с друзьями, Иван пошёл в парк. Единственное место в городе, где он чувствовал себя в какой-то природной изоляции от всего, мешающего думать и быть наедине с собой. Тем временем, в аудитории Татьяна Давыдовна, классный руководитель группы Ивана, проводила перекличку на предмет отсутствующих по любым причинам.
А – Не вижу Ивана Свидельского, - посмотрев на учащихся, сказала она. – Кто-нибудь знает, где он?
Иван был не единственным мужчиной в группе, сокурсники Женька Жуковский и Сергей Лазоренко смирно сидели за партой и преданно смотрели в карие глаза Татьяны Давыдовны.
– Повторяю, кто знает причину отсутствия Свидельского?
Перетеревшие в труху все события прошедшей ночи и сегодняшнего утра девушки молчали в ожидании.
– Женя, может ты скажешь?
– Не знаю, где Ванька, я же ему не нянька!
Не дожидаясь вопроса, Сергей выдал то, после чего понял, что полностью со всеми потрохами сдал друга:
– Я… Я ни при чём, что они с Ксюхой… Не знаю, ей богу. Хотите, перекрещусь?
Татьяна Давыдовна подняла правую ладонь.
– Не стоит, ты же комсомолец.
– Одно другому не помеха, говорит моя тётя.
– Серёжа, - мягко произносит Татьяна Давыдовна, - где Ваня?
Сергей развёл руками:
– Как и Женька, я ему не нянька.
– Вы ведь друзья, правильно?
– Да и что с того?
– А если он заболел? – продолжает Татьяна Давыдовна.
– Ванька? – в унисон крикнули Женька и Сергей, - да он здоров как бык!
Девушки пересматриваются друг с другом и ждут, чем окончится эта затянувшаяся перекличка.
– Например, он всё же заболел, - задумчиво проговорила Татьяна Давыдовна, - значит, ему нужно в больницу.
– Не в больницу Ваньке надо, - картаво высказалась Светка Мирющенко.
Татьяна Давыдовна внимательно посмотрела на Свету.
– Продолжай, пожалуйста, вижу ты в курсе всех событий.
Встревает Валька Рябоход:
– Заткнись, Светка!
Светка парирует моментально и хлёстко:
– Ты мне рот не затыкай!
Симпатизирующая Ване Таня Резун тихо говорит:
– Не суй свой нос куда не следует.
Светка выдаёт страшную тайну, сияя глазищами:
– Ванька себе другую нашёл, вот! Зовут Марыся.
В аудитории повисла тишина.
– Откуда знаешь? – поинтересовалась Татьяна Давыдовна.
– Случайно услышала, - рисуется осведомлённостью Светка, - как Ванька Ксюху назвал Марысей. Так Ксюха пообещала ему вырвать… Ну, понятно, когда старший брат замначальника милиции… - покачивая телом и головой, Света разводит руки.
Татьяна Давыдовна строго одёргивает Свету:
– Довольно сплетен. Записываем, тема нашего занятия «Азу по-татарски».
6
Побродив по весенним аллеям парка, я незаметно вернулся домой. В почтовом ящике обнаружил записку. Бабушка сообщала, что пошла к подруге бабе Клаве. Вот честно, я почувствовал облегчение, не надо лгать и выкручиваться. В летней кухне выпив вишнёвый компот с булочкой, закемарил. В полусонном состоянии ввалился в дом, завалился на диван и уснул.
«Янек! Янек! – срывая криком голос, звала меня Марыся. – Это я… Помуж ми… Проше, Янек…»
Срываюсь с дивана… Падение с любой высоты — это боль. Россыпь ярких брызг в глазах не помешала рассмотреть накинутую на окно шаль черно-синего ненастья. «Бабушка!» - кричу, треск в небе проглотил мой зов. Молния растопырила уродливые пальцы, мерцающие неживым блеклым светом. «Бабушка! – нечто пружиной сжало меня, сопротивляюсь немыслимо дикой силе и кричу: - Вы дома?» Открывающиеся наружу створки окна распахнулись внутрь. Зазвенело битое стекло. Неистовым разбойником по комнате прошёлся, присвистывая ветер. Сорвал с телевизора любимую вязаную ажурную накидку. С мясом вырвал из крепления плотные шторы. Могильный хлад повис в комнате. Паром с уст срывалось моё учащённое дыхание и оседало на предметах тонким слоем переливающегося инея. С трудом отрываю стопы от пола и делаю шаг. Дежавю в полной своей простоте: ухаю в раскрытую пасть земли, пахнущую перебродившей, перегнившей прошлогодней листвой, кореньями и мертвечиной. Летел ли я, висел на месте, какая-то часть сознания чётко руководила моим поведением. Из отвесных сырых, серо-чёрных стен щели потянулись гибкие фосфоресцирующие щупальца с густым слоем шевелящихся прозрачно-белых тонких отростков.
«Янек! Янек! – доносится издалека девичий голос, – амулет… Янек!»
Рывком из кармана брюк достаю волосяной амулет с вплетённой алой нитью, интенсивно вспыхнувшей слепящим пламенем, и, преодолевая сопротивление воздуха, протягиваю руку вперёд. Испарился тотчас запах сырости. Щупальца втянулись опрометью в стены. Снизу, где тьма клубится вместе с диким нечеловеческим шепотом и стонами, дует сильный ветер. Пахнуло откуда-то первым снегом. Мокрой землёй, вспаханной перед первыми морозами. Хриплым смехом зашёлся невидимый ворон, кружащийся над чёрной пропастью.
«Янек, помуж ми, проше бардзо, муй коханы!»
Отчего-то показалось, теряю контроль над собой, начинаю хаотично махать руками, дёргать ногами.
«Марыся!» – крик сухим песком перебивает дыхание. Чёрная, мрачная вспышка. Лицо неприятно колет травинка, упираясь в бровь сухим обломанным стебельком. Тело разбито, мышцы жалобно стонут, в глазах кружатся разноцветные круги, вожу вокруг себя рукой и ладонью натыкаюсь на отвалы перевёрнутой плугом земли, боюсь открыть глаза. Догадка только усиливает страх. Припорошенные снегом пополам с землёй веки разлепляю с трудом. В голове кружится мысль, что это сон, который, как говорится в фильме про Алладина и волшебную лампу, вовсе не сон. Твержу про себя заученную мантру опять-таки по-польски: «Гдже ноц там и сен». Твержу, не удивляясь, и понимаю, это не сон, кошмарная явь, и хлёсткий удар по лицу, наотмашь и вскользь вызывает просто натуральное ощущение боли вместе с выступившими слезами. Хочется высказать инвективы тому, кто сотворил со мной это… Это – что? Все-таки я во сне и в моём кошмарном сне я один и кроме меня никто моих гневных речей не услышит. Усмехнувшись, сажусь, осматриваю себя. М-да, пан Свидельский, такие лохмотья тебе ещё не приходилось на себя примеривать. Беру в горсть землю и пускаю тонкой струйкой, ветер дует, разносит землю. Куда теперь, горестные мысли вместе с лохмотьями плещутся на ветру и вострю слух: «Янек… Помуж… Проше…» Громкие хлопки ладонями. Вскакиваю полный решимости, её тут же решительно расстреливают залпом снежной картечи вперемешку с шрапнелью, выпущенной из невидимых оружий серьёзного калибра. Перед тем, как тьма накрыла и поглотила меня, я кричу, но это лишь кажется криком, молча шевелю губами: «Марыся…»
7
Через неистовый зов Морфея, Иван таки расслышал бабушкин голос:
– Ванечка, нездоровится?
Иван прищурился, улыбнулся и потянулся.
– Всё в порядке.
– Вижу я этот порядок. Взлохмачен, лицо мокрое.
– Душно.
Бабушка недоверчиво покачала головой.
– Занятия, так понимаю, прогулял.
– Отпросился, соврал, что заболел.
– Врать нехорошо.
[justify] – Ба, не ворчи, знаю, но мне захотелось
